Развить успех ему я не позволила. Калечащий прием из айкидо: на встречном курсе, левой снизу вверх, основанием кисти в подбородок, пальцами в глаза — и голову назад. Вся хитрость в резкости. При доведенном до конца движении нарушается сцепление двух верхних позвонков, костный «зуб» второго выворачивается из суставного крепления — и врезается в продолговатый мозг. С Гариком прием я довела. Сознательно вполне.
Он был бандит.
Но больше он не будет [24].
А вот с Басмаевым я чуть не провалилась. Я, уже заканчивая Гарика, увидела, как босс рванул за револьвером. Весь бой я контролировала эту зону, не давая шанса никому добраться до оружия. Весь бой — десятка полтора растянутых секунд. А под финал — едва не проворонила.
Едва. Басмаев до ствола добрался. Поднял. И уже почти нацелил на меня, когда брошенный через ползала шарик (вместе со жгутом) вновь выбил револьвер. А я, рванув к нему немногим медленнее шарика, была уже на расстоянии прыжка. И прыгнула, буквально выстрелив в Басмаева ногами — в грудь, в лицо. И довела рукой по горлу — с воплем, со слепящим грохотом, за всё!..
Да, с грохотом. Да, именно вот так. Мелькнула мысль, что всё ж таки Басмаев — он всё-таки успел спустить курок. А грохот оглушил меня и ослепил — как? почему? но — да, но — ослепил; но Басмаева я всё равно достала.
А после, в помрачении сознания, впав в амок, я вслепую и вглухую била по теням. Их было много, неподъемно много; их оказалось слишком много — даже для меня. Я с лету будто угодила в паутину, еще пыталась дергаться, бороться, но тени массой навалились на меня, скрутили, смяли…
Это было всё.
Растянутое до предела время лопнуло. Я сорвалась, я словно провалилась, не вниз, не вверх — куда-то, в никуда. Там было небо. Небо было там глухим, непробиваемым, как лед, как будто полынья, сомкнувшаяся над утопленником…
Я упала в небо.
Всё когда-нибудь бывает в первый раз.
А еще бывает и в последний.
Но в этот раз… да, но не в этот раз.
Сознание возвращалось. Было странно. Кружилась голова, перед глазами плавали круги, в ушах звенело.
Я вдохнула. Судорожно.
Вроде получилось.
— Очухалась! — сквозь ватный звон в ушах пробился чей-то голос. — Спокойно, девушка, всё кончилось, свои. — Похоже, это мне: — Спокойно, всё, свои!..
Что за «свои»?
Еще, со стороны:
— Без шуток, мужики! Эта тигра духу горло вырвала…
Откуда тигры в зале?
И еще:
— У духов три «двухсотых», повторяю, три… четыре еще дышат, нужна «скорая»… не мы, заложница… так точно…
Кто «не мы»?
Я попыталась приподняться, что-то помешало…
Я пришла в себя.
Я лежала на полу, спеленутая тонкой сетью. Десятка полтора субъектов в камуфляже, брониках и устрашающего вида шлемах в зале… хм, надо думать, что это с в о и. Автоматы к униформе прилагаются.
Один придерживал меня за плечи:
— Всё позади, спокойно. ФСБ. Сейчас распутаем. Вы поняли? Не надо больше драться. Хотя бы с нами.
Их-то я за что?
Неподалеку от меня спиной к стене сидела ошарашенная Лера. Как будто в шоке… вроде бы цела. Но точно в шоке.
Понятно. Светошумовых гранат бойцы не пожалели. Отсюда слепота и глухота — и бой с тенями. Вот я их за что.
Через зал ко мне размашисто шагал товарищ в штатском, нервно сдергивая на ходу спецназовский «намордник» с дырками для глаз и рта. Тесалов собственной персоной. Значит, не соврал…
Сказать чего хотел? Наверное.
Но помешала Лера.
Что-то до нее сквозь шок дошло:
— В натуре, мальчики, вас что — стучаться не учили? Вы тут не очень-то, а то сестре пожалуюсь. Сестренка задницы вам живо надерет!
Я хрипло, с полувсхлипом выдохнула.
Впрочем…
А и то: такой мне бой испортили!
Глава 17
Отпустили нас с сестрой на следующий день, во вторник, ближе к вечеру, не продержав и суток. Обошлось. Насчет сестренки, впрочем, я не слишком беспокоилась, а вот относительно себя была практически уверена, что в узилище я задержусь надолго и всерьез. Так бы более чем вероятно и произошло, когда бы не Контора. Б-благодетели…
Какого черта им вообще понадобилось лезть, хотелось бы мне знать! К тому моменту, как ребятушки затеяли, простите мне, массовку в духе голливудской кавалерии под аккомпанемент пиротехнического шоу, всё было закончено. Им в итоге тоже перепало: не разбирая в шоке, кто здесь и к чему, зачем и почему, напоследок билась я отчаянно. Прежде чем меня успели спеленать, трех бойцов спецназа я из строя вывела, замечу не без гордости — всерьез. Так что обошлись они со мной по-своему даже ласково.
Поле боя выглядело м-м… ну, на пожизненное заключение как минимум. Четыре трупа (три из них — моих, четвертый — «кстати Алексей»), кровища, в том числе на мне (Басмаеву кадык я в самом деле вырвала, сама не помню как), четыре битых полутрупа, все басмаевцы. Плюс три умеренно поломанных спецназовских бойца… да, обошлись со мною более чем ласково. Для профилактики могли и подстрелить. Не скажу, что я была бы не в претензии, но понять, возможно, поняла. Бы. Точка, с новой строчки.
Комитетчики нас сразу взяли в оборот. Работников прокуратуры и милиции до нас не допустили, как я поняла — просили подождать. Очень убедительно просили.
Первые беседы происходили прямо здесь, в «Гусятнике». Леру и меня, понятно, разделили; меня, что символично, отвели в кабинет Басмаева.
Беседовали со мной двое. Оба были в штатском, оба — очень вежливы. Разговор весь шел под диктофон.
Мне скрывать особо было нечего. Про видеокамеру и про конверт с хазаровским признанием я рассказала сразу же. По их просьбе отдала ключи от дома и «десяточки». Когда не мудрствуя лукаво я попросила кофе — организовали. Поладили, короче говоря.
Ага, как два удава с кроликом.
Приблизительно за два часа я связно изложила всё, что знала. Ну, почти: кое-какие пустячки я предпочла пока оставить без внимания. Например, не стала вспоминать про нарчаковский ствол, оставшийся в «копейке». Надо будет — спросят.
Затем был перерыв на те же два часа. Комитетчики подсуетились, где-то раздобыли пиццу, правда — скверную. В офисных апартаментах мною убиенного Басмаева наличествовала душевая. Мне даже разрешили ей воспользоваться. Просто благодать. Еще бы рюмку коньяку с засахаренным ломтиком лимона…
Можете смеяться, но коньяк мне в самом деле предложили. Позже, вместе с ноутбуком, на котором попросили просмотреть отредактированную версию моих видеозаписей. Убран был кусок с «разоблачением» Тесалова в кафе, остальное в основном «цензура» пропустила. Этот — только этот — вариант должен был стать достоянием следствия. Сказано об этом было недвусмысленно, об оригинале записи меня просили позабыть.
А всё равно — сюжетно получилось.
Могли бы и на «Оскар» номинировать.
Удивительно, вопрос про пистолет моей соседки пока так и не всплыл. Конторских больше интересовали материалы, собранные Нарчаковой на Басмаева. Судя по всему, при обыске у нас в квартире их так и не нашли. Откровенничать — опять-таки пока — я не спешила. Вы верно поняли — я знала, где они. В конечном счете всё же догадалась.
Утром нас перевезли в прокуратуру.
Если комитетчики со мной — особенно к концу — общались с некоторым даже пиететом, всяко — с уважением, почти как со своей, то дама-следователь из прокуратуры (Точильская ее фамилия? Томильская? Не суть) настроена была иначе. По-своему оно понятно: вроде не война и не чума, а трупов-то навалено, а трупов! Я бы и сама сочла, что это перебор.
При моем допросе в роли «адвоката» присутствовал товарищ из Конторы. Пару раз меня просили подождать за дверью. Тягомотина.
От процессуальных тонкостей я вас избавлю [25].
Всё же следователь оказалась женщиной не только въедливой (и далеко не глупой), но и вопреки профессии — вменяемой. Видеозаписи, конверт с хазаровским признанием, компьютерная распечатка (та, что я передала Тесалову), подробный мой рассказ ситуацию помалу прояснили. Букет статей, который мне светил, по большому счету был сведен к двум оправдательным: крайняя необходимость и необходимая же самооборона. Писанины только оказалось многовато.
