– Они показали вам наши досье? Наши папки? – в полном недоумении спросил Леклерк. – Это грубое нарушение закона о государственной тайне. Вмешательство одного ведомства в дела другого. Вы пошли на должностное преступление, Смайли. Это же сумасшествие! Адриан, ты слышал, что он сказал?
– У вас назначен на сегодня сеанс связи, Джонсон? – спросил Смайли.
– Так точно, сэр. На двадцать один ноль-ноль.
– Меня больше всего поразило, Адриан, что даже ты посчитал полученную информацию достаточно убедительной для развертывания столь крупной операции.
– Холдейн не несет за это личной ответственности, – резко вмешался Леклерк. – Решение принималось коллективно. Нами, с одной стороны, и министерством – с другой. – Его голос снова поменял тональность. – Когда мы закончим с сеансом связи, Смайли, я потребую от вас подробного ответа на мой вопрос. Как вышло, что вас допустили к нашим секретнейшим материалам? – Это был его официальный тон, голос докладчика, властный и требовательный. И впервые в нем прозвучало что-то похожее на оскорбленное чувство собственного достоинства.
Смайли вышел в центр комнаты.
– Случилось кое-что, о чем вы пока узнать не могли. Лейсер убил человека. Убил у самой границы. Зарезал ножом при переходе на ту сторону. Всего в каких-нибудь двух-трех милях отсюда.
– Но это абсурд, – вмешался Холдейн. – Почему вы считаете, что убийство совершил именно Лейсер! Нож мог пустить в ход какой-нибудь перебиравшийся на Запад. Да кто угодно!
– Они обнаружили следы, которые вели на восток. Пятна крови в домике у озера. Все уже попало в восточногерманские газеты. А со вчерашнего вечера это передают во всех выпусках новостей по радио…
– Ушам своим не верю! – вскричал Леклерк. – Я не верю, что он мог пойти на такое. Это очередной коварный трюк вашего Шефа.
– Уверяю вас, нет, – мягко сказал Смайли. – Вам придется мне поверить. Потому что я говорю правду.
– Но они убили Тейлора, – упорствовал Леклерк. – Надеюсь, вы не забыли об этом?
– Нет, разумеется. Вот только мы ничего не сможем доказать и даже сами не знаем наверняка. Я имею в виду, при каких обстоятельствах он погиб… И было ли это преднамеренным убийством. – А потом он поспешил продолжить: – Ваше министерство обо всем уведомило МИД еще вчера днем. Ведь немцы непременно его схватят. Нам следует исходить из этого. Он передает слишком медленно… Чересчур медленно. Сейчас за ним охотится вся полиция, вся армия. Они захотят взять его живым. По нашему мнению, затем они устроят показательный судебный процесс, добьются от него публичного признания вины, продемонстрируют его оборудование. Мы будем поставлены в очень затруднительное положение. Не надо быть политиком, чтобы понять чувства министра. И потому встает вопрос, как выходить из этого затруднения.
– Следите за временем, Джонсон, – распорядился Леклерк.
Джонсон вновь надел наушники, но очень неуверенным движением.
Казалось, Смайли ждал, чтобы высказался кто-то еще, но поскольку все молчали, упрямо повторил:
– Так как же выходить из затруднения? Мы с вами действительно далеки от политики, но, по-моему, опасность очевидна каждому. Группа англичан сняла ферму в двух милях от места, где было обнаружено тело убитого. Они выдают себя за ученых, но запаслись продуктами из местного супермаркета, а дом нашпигован радиоаппаратурой. Понимаете, что я имею в виду? И вы выходите на связь, – продолжал он. – Причем на одной и той же частоте. На той, которую может принимать Лейсер… Это чревато действительно небывалым скандалом. Даже западные немцы придут в бешенство, что нетрудно себе вообразить.
Первым решился заговорить Холдейн:
– Что конкретно вы предлагаете?
– В Гамбурге ждет военно-транспортный самолет. Вы отправляетесь на нем через два часа. Вы все. Сюда пришлют специальный грузовик, чтобы забрать ваше имущество. От вас не должно остаться ничего – даже булавки. Такие я получил инструкции.
– А как же цель? – спросил Леклерк. – Они что, забыли, зачем мы здесь? От нас требуют слишком многого, Смайли, непомерно многого.
– Кстати, о цели, – словно спохватился Смайли. – В Лондоне мы проведем совещание по этому поводу. Не исключена вероятность совместной операции.
– Это военная цель. Я буду требовать присутствия представителей нашего министерства. Никакого разведывательного монолита. Вопрос, как вам известно, принципиальный.
– Конечно. И вы возглавите операцию.
– Тогда я предлагаю, чтобы конечный результат был негласно представлен как продукт совместных усилий, но мое министерство получит эксклюзивное право на его распространение. Это полностью удовлетворит их амбиции. А что с вашим ведомством?
– Думаю, Шеф одобрит такое решение.
Почувствовав, что все глаза устремлены на него, Леклерк понял, что обязан задать этот вопрос:
– А как быть с сеансом связи? Кто этим займется? У нас остался агент в тылу врага, понимаете?
Это прозвучало как нечто несущественное.
– Ему придется выкручиваться самому.
– Закон войны, – заметил Леклерк с гордостью. – Мы действуем по военным законам, и он был предупрежден. К тому же он отлично натренирован. – Леклерк закончил таким тоном, словно для него вопрос снимался с повестки дня.
И только теперь впервые прозвучал голос Эвери, который пока говорил спокойно:
– Вы не можете бросить его там одного на произвол судьбы.
– Вы ведь знакомы с Эвери, моим помощником, не правда ли? – мгновенно встрял Леклерк.
Но на этот раз никто не поспешил поддержать с ним диалога. Смайли, проигнорировав реплику, заметил:
– Скорее всего его уже арестовали. В противном случае это вопрос нескольких часов.
– Вы оставите его на верную гибель?! – В Эвери окрепла смелость.
– Да, мы отрекаемся от него. Это всегда выглядит некрасиво. Но он ведь для нас все равно уже потерян, разве вам не ясно?
– Вы не можете так с ним поступить! – закричал Эвери. – Нельзя бросать человека умирать из-за вашей политической подлости! Каковы бы ни были последствия!
Холдейн резко повернулся к Эвери с лицом, искаженным от злости:
– Уж кому оплакивать его судьбу, но только не вам! Вам требовалась Вера, так? Вы хотели получить Одиннадцатую Заповедь, которая бы удовлетворила запросы вашей тонко устроенной души? – Он указал на Смайли и Леклерка. – Вы их получили. Вот истинные заповеди и законы, которых вам не хватало. Можете себя поздравить: теперь вы познали их. Мы послали его, потому что нам это было необходимо, а теперь бросаем, поскольку нет другого выхода. Вы ведь так восхищались воинской дисциплиной. – Он повернулся к Смайли. – Вы тоже хороши. Таких, как вы, я глубоко презираю. Вы стреляете в нас, а потом оплакиваете убитого. Убирайтесь. Мы работники, а не поэты. Уезжайте отсюда!
– Да, – сказал Смайли. – Вы очень хороший работник, Адриан. Вы даже боли больше не испытываете, настолько поглотила вас работа, до такой степени заменила вам жизнь… Как у шлюхи… Работа заменяет любовь. – Он сделал паузу. – Привыкли размещать маленькие флажки на карте… Старая война в новые мехи. И это все уже было, верно? А тут живой человек. Новое вино ударило вам в голову. Не переживайте, Адриан, если попросту оказались не готовы. – Он распрямил спину, собираясь сделать нечто вроде заявления:
– Поляк с британским гражданством и обширным уголовным прошлым бежал через границу в Восточную Германию. У нас нет договора о взаимной выдаче преступников. Немцы обвинят его в шпионаже и выставят как улики снаряжение. Мы заявим, что доказательства ими подброшены, особо отметив, что передатчику уже двадцать лет. Как я понимаю, здесь он всем сказал, что якобы уезжает на курсы в Ковентри. Это легко опровергнуть, поскольку никаких курсов там не существует. Мотивом для побега послужили огромные долги, в которые он влез. Он содержал совсем молоденькую девушку, которая работает в банке, что отлично впишется в нашу версию. То есть в его криминальное прошлое, поскольку нам придется его придумать… – Он кивнул словно самому себе. – Как я уже отметил, все это всегда выглядит весьма неприглядно. Но к тому времени мы все будем уже в Лондоне.
– Значит, он будет передавать, – сказал Эвери, – но его уже никто не будет слушать?
– Вовсе нет, – мгновенно отреагировал Смайли. – Они будут слушать его очень внимательно.
– И не только они, но и ваш Шеф, без сомнения? Или я ошибаюсь? – спросил Холдейн.
– Остановитесь! – вдруг выкрикнул Эвери. – Ради бога, остановитесь! Если хоть что-то имело смысл, если хоть что-то было реальным, мы обязаны сейчас принять его передачу! Хотя бы во имя…
– Чего? – язвительно перебил его Холдейн с усмешкой.
– Любви! Да, во имя любви! Не вашей, Холдейн, и не моей. Смайли прав! Вы заставили меня сделать это, заставили его полюбить меня. Потому что сами уже не могли, не были готовы. Мне пришлось приручить его, привести в ваш дом, заставить танцевать под ваши проклятые военные марши! Я играл их для него на трубе, но теперь у меня в легких не осталось воздуха. Он – последняя жертва Питера Пэна, Холдейн, самая последняя. Последняя любовь. И больше никакой музыки. Ее нет.
