Вскоре комната по краям потемнела, точно глаза Дженни заливали чернила, вымарывая все лица, все подробности, обволакивая их чернотой. Последнее, что она мельком увидела, — это хищно присосавшуюся к правой руке стеклянную пиявку шприца. Потом глаза Дженни закатились, а лицо посинело.
Душа ее рвалась вверх, выше, выше, выше — доза оказалась предельной; сейчас в венах Дженни плавало столько героина, что он толкал ее за порог жизни, в смерть.
Внезапный удар грома заставил Дженни вздрогнуть. Оглушительный грохот, захвативший ее врасплох, вдохнул новую жизнь в ее тело.
Дженни Копп вскочила.
Цинк Чандлер ворвался туда, где происходила передача партии героина.
Побеленные стены квадратной, пятнадцать на пятнадцать футов, комнатушки в глубине бойни покрывали плакаты с веселыми коровами и свиньями, расчерченными пунктиром по линиям разделки туш. Некоторое разнообразие вносило изображение дружески обнявшихся мужичков. Расстроенная женщина у них за спиной промокала глаза платочком. Надпись на плакате гласила: «Настоящий мужчина предпочитает рыбе мясо».
Всю обстановку составляли стол и три стула. Но то, что лежало на столе, стоило двести тысяч долларов.
Там были разложены маленькие пакетики с очень мелким белым порошком. У стола стояло ведро, до краев наполненное кровью и мозгом животных. Один цельный мозг лежал в стальном лотке на столе, в разрезе виднелось что-то, завернутое в пластик. Здесь же разместилось все необходимое для фасовки и упаковки героина: тысяча пустых капсул из-под бенадрила (прозрачные половинки отдельно, розовые отдельно), банки с маннитолом и эпсомскими солями для разбавления, аптечные весы, сито, скалка, сотни ярких разноцветных баллончиков, которым предстояло принять заново наполненные капсулы партиями по двадцать пять штук, и (странно, подумал Чандлер) широкий, блестящий мясницкий нож.
Справа за столом восседал неслыханно толстый китаец, какого Чандлер не видывал: жирный Будда, триста с лишним фунтов дрожащей как желе плоти. Перед китайцем стояла большая фарфоровая ступка.
Напротив гиганта сидела Дженни Копп — рукав закатан, на внутреннем сгибе локтя алеет единственная капля крови. В руке Дженни держала пустой шприц. Она вряд ли была старше двадцати лет, но наркотики сделали свое дело, и лицо ее казалось лицом сорокалетней. Заметив остекленелый взгляд Дженни, Цинк понял: она сейчас где-то за несколько световых лет от этой комнаты.
Лицом к двери за столом сидел второй мужчина, в поблескивающей цепями кожаной куртке байкера. Хотя его тело безгласно заявляло: «Я качаю железо», — лицо было размалевано, как у продажной девки: лиловые веки, нарумяненные скулы, алые от помады губы. На куртке эмблема мотоклуба «Охотники за головами».
Когда Чандлер вломился в комнатушку, Кожаный выхватил из-за пояса револьвер.
Первая пуля, выпущенная в спешке, прошла в нескольких дюймах от головы Цинка и отколола кусок штукатурки от стены за высаженной дверью.
Когда «магнум» вновь плюнул огнем, Чандлер откатился влево.
Второй выстрел Кожаного проделал в полу там, где только что была голова Цинка, отверстие величиной с мячик для гольфа. Полетели щепки. Комната наполнилась оглушительным грохотом, точно стреляли из пушки. Дженни Копп, ошеломленная этим двойным громом, вскочила со стула и оказалась между Цинком и байкером.
Третья пуля, выпущенная Кожаным в упор, досталась ей. Она вошла в правый бок Дженни и, зацепив позвоночник, изменила траекторию полета. Дробя кости и хрящи, пуля вышла наружу, разворотив девушке спину. Дженни швырнуло на Цинка.
Чандлер (он теперь лежал на животе) выстрелил четыре раза подряд.
Кожаный как раз поднимался из-за стола. Первая пуля угодила ему в низ живота, вторая — в живот, третья — в сердце. Четвертая и последняя попала в голову.
Кожаный рухнул на стену, выбив единственное окно. Будда неуклюже пошел на Чандлера, сжимая в мясистом кулаке нож.
«Надо попасть в голову, иначе эту тушу не уложишь, — подумал Цинк. — Тут нужен сорок четвертый».
Но прицелиться он не успел — Будда бросился на него.
Занеся нож, он схватил Чандлера за руку с пистолетом и рывком поднял инспектора с пола. Цинк успел спустить курок и попал огромному китайцу в грудь. Не обратив на это никакого внимания, Будда вывернул Чандлеру руку, и пистолет оказался направлен в стену.
Цинк перехватил «Смит и Вессон» свободной рукой.
— Ах ты херосос, — прошипел Будда, брызгая слюной.
Цинк вдруг сунул пистолет в открытый рот толстяка, с силой уводя рукоятку вниз, чтобы ствол поднялся под нужным углом. «Сам пососи, сука», — подумал он.
И выстрелил.
Как ни был толст череп китайца, он не сумел остановить пулю тридцать восьмого калибра, выпущенную из «Смита и Вессона» непосредственно в полости рта. Она прошила черепную коробку, разрывая мягкую серую ткань покоившегося там мозга Будды, и в облаке костяной крошки вышла через темя.
Чандлер резко отпрянул, и вовремя: выпавший из руки Будды нож с глухим стуком вонзился в пол. Освобожденный из цепких пальцев великана, Цинк осел на пол, а грузное тело китайца стало медленно валиться назад.
Падая, Будда зацепил стол, и ступка, полная размешанного с наполнителем зелья, опрокинулась. Воздух в комнате побелел, словно внезапно пошел мелкий снег, а пол стал темно-алым — это с грохотом перевернулось ведро. Вокруг Цинка Чандлера разлилось месиво из мозга и крови животных.
— Т-твою мать! — выдохнул Цинк. Потом он сел и постарался успокоиться.
Семнадцать лет он служил в Канадской королевской конной полиции, но за этот срок его лишь дважды вынуждали применить оружие. Во второй раз — сегодня.
Когда костяные пальцы Смерти отпустили его плечо, у инспектора Цинка Чандлера затряслись руки.
Англия. Лондон
Воскресенье, 5 января, 1:10
Прибыв на Казн-лейн, Хилари Ренд увидела, что отряд по борьбе с терроризмом работает в очень сложных условиях.
Во-первых, из-за повреждения линии электропередачи улица тонула в темноте. Во-вторых, переносных дуговых ламп, доставленных из Ярда, не хватало, чтобы целиком осветить место происшествия. И, наконец, метель вконец разыгралась, и не было никакой возможности разбить пространство в радиусе двухсот метров от места взрыва на сектора, чтобы затем методично прочесать развалины в поисках вещественных доказательств. Честно говоря, задувало так, что Ренд пришлось добираться на метро.
Перед пивной с вылетевшими окнами разговаривали двое, закутанные в пальто. Крутящиеся снежные хлопья быстро превращали их в мультипликационных снеговиков. Один был из особого отдела, другой — из отдела расследования убийств. Их дыхание застывало в морозном воздухе белыми облачками, в какие вписывают реплики персонажей комиксов.
— Хилари!
— Привет, Джим. Дерик…
— Шеф?
— Это не может быть ИРА?
— Вряд ли, — усомнился человек из особого отдела. — В свете последних событий…
— А что это насчет цветов, Дерик? Старовата я для тайных воздыхателей.
Детектив-инспектор Дерик Хон поплотнее запахнул воротник пальто в тщетной попытке удержать тепло. Проклятием этого человека средних лет была лысина, и он старался по возможности не появляться на людях без шляпы. Сегодня Хон щеголял в теплой шапке из канадского бобра.
— Незадолго до того, как я вам позвонил, в управление поступил букет. Я прочитал сопроводиловку и позвонил хозяину цветочного магазина, откуда прислали цветы. Его зовут Алан Мак-Грегор, «Торговля цветами Мак-Грегора, Ист-Энд». Мистер Мак-Грегор сказал, что в пятницу он получил по почте несколько десятифунтовых банкнот и письмо с просьбой отослать два букета цветов по прилагаемым адресам. Письмо было подписано: «Элейн Тиз». Кто это, он не знает. Первый букет, из клевера, просили отослать в субботу, к половине одиннадцатого вечера, в «Римские парные бани» на Казн-лейн. Второму букету, из гортензий, вскоре после первого предстояло отправиться по другому адресу. Однако заказчица умолчала о том, что это адрес Нового Скотланд-Ярда. Мистер Мак-Грегор не сумел в это время года достать нужные цветы и заменил их по своему разумению. Пока мы с ним говорили, в Ярд пришел вызов: взрыв на Казн-лейн, в «Римских парных банях». В тех самых банях, куда предназначался первый букет. Ну я и позвонил вам.
