Я вспомнила, как на него смотрела Атея, вспомнила собственные ощущения по поводу этого человека. Но всегда видела его спокойным. Мог ли он быть опасен?
– Возможно, у него грязные намерения, но это дело Китти. Я пыталась поговорить с ней об этом мужчине. Поверь – бесполезно.
– Ты хорошая подруга, Анна, – сказала Стелла, глядя на меня с восхищением.
Я подумала о своих секретах.
– Но не настолько.
– Не хочешь пойти в часовню вместе? – спросила она, посмотрев на стенные часы. Была четверть седьмого. – Мэри и Лиз уже там. Пойдем к ним.
– С удовольствием, – с улыбкой согласилась я.
Когда мы вышли наружу, радиосигнал восстановился, и на каком-то незнакомом языке слабо зазвучала мелодия песни «Тихая ночь»[6]. Я чувствовала себя потерянной.
* * *
Когда мы вошли в маленькую часовню, расположенную рядом со столовой, у меня вырвался вздох изумления. Рядом с фортепьяно красовалась рождественская ель.
– Где они ее раздобыли? Елку? Среди тропиков?
– Это был наш большой секрет, – улыбнулась Мэри. – Социальный комитет спланировал все за несколько месяцев. Один из пилотов доставил ее на прошлой неделе вместе с припасами. Об украшениях никто не подумал, так что пришлось проявить изобретательность. Солдаты заслужили елку на Рождество.
Слева от нас начал распеваться хор, а я все смотрела на елку, украшенную мишурой, сделанной из тонко нарезанной фольги, и красными яблоками. Некоторые девушки, видимо, одолжили свои ленты для волос – на дереве было минимум две дюжины белых сатиновых бантов.
– Какая прелесть, – восхитилась я, смахивая слезу.
Мэри обняла меня.
– Анна, все в порядке?
Хор – группа солдат-волонтеров под руководством лейтенанта, который до войны был учителем музыки, – начал петь «О, придите все верующие»[7], и по коже побежали мурашки. Я закрыла глаза, и передо мной возникло лицо Герарда, он улыбался доброй, доверчивой улыбкой. Максин и папа тоже появились в моем воображении, они молили о прощении, вдалеке махала рукой Китти. А в центре стоял Уэстри. Он замер на пляже в ожидании.
Мои ноги ослабли, тело обмякло, и Мэри подтолкнула меня к скамье.
– Тебе нужно присесть, – забеспокоилась она, обмахивая меня сборником церковных гимнов, – ты неважно выглядишь. Стелла! – выкрикнула Мэри. – Принеси воды.
Комнату заполнил туман, хор, казалось, пел одну и ту же строчку. Давайте же преклонимся пред Ним, давайте же преклонимся пред Ним, давайте же преклонимся пред Ним…
Кто-то дал мне кружку, и я отпила воды.
– Простите, – смущенно пробормотала я, – не пойму, что случилось.
– Ты слишком много работаешь, – ответила Мэри, – вот что случилось. Я поговорю об этом с сестрой Гильдебрандт. Посмотри на себя – бледная, худая. Ты сегодня ужинала?
Я покачала головой.
Мэри порылась в сумке и нашла шоколадку.
– На, съешь.
– Спасибо.
Начали заходить солдаты, снимая в дверях фуражки, потом к нам подсели Стелла и Лиз. Во время службы я обернулась посмотреть, не пришла ли Китти, но вместо нее увидела сестру Гильдебрандт. У нее в руке был носовой платок, но, встретившись со мной глазами, она быстро спрятала его в карман платья.
Вскоре после того, как загорелись свечи и хор запел «Внемли! Ангелы поют»[8], сзади поднялась какая-то суматоха, и я вновь повернула голову. Хлопнула дверь. Все забеспокоились. Медсестра, сидящая за нами, громко ахнула.
– Что происходит? – прошептала я Стелле, не в состоянии разглядеть происходящее сквозь толпу.
– А вот что, – самодовольно проговорила она, указывая на центральный проход.
К нам направлялась Атея – красавица Атея с голой грудью, по ее лицу катились слезы. Она была изумительна, как и в тот день на рынке, но на этот раз ее лицо исказило горе.
– Где он? – закричала она, оглядываясь вокруг, всматриваясь в лица солдат. – Почему не здесь?
Один из солдат поднялся и взял ее за руку.
– Вы не видите, что прервали Рождественскую мессу, мадам?
Она вырвала руку.
– Не трогай меня! Где он? Он врать. Я найти его. Сказать всем.
Солдат снова схватил ее, на этот раз сильнее, и потянул в сторону двери. Атея закричала.
– Стой, – крикнула я, замахав руками. Мне было нехорошо, но я поднялась, держась за скамейку. – Я знаю эту девушку и хочу с ней поговорить.
Никто не возражал, и я направилась к Атее с теплой улыбкой. Ее покрасневшие от плача большие карие глаза внимательно смотрели на меня.
– Давай выйдем отсюда? – предложила я, не обращая внимания на пристальные взгляды окружающих.
Она кивнула и вышла за мной на улицу. Мы молча пошли по дорожке из гравия, ведущей к пляжу. Поднялся сильный ветер, но нам было все равно.
На пляже Атея подвела меня к бревну, и мы сели.
– Я страх, – сказала она.
– Ты хочешь сказать, что боишься?
Она кивнула.
– Чего, милая? Чего ты боишься?
– Его, – просто ответила она.
Ланс. Мои щеки загорелись от гнева. Стелла была права.
– Что он с тобой сделал, Атея?
– Сделал больно, – сказала она, указывая на черные синяки, покрывающие запястье и предплечье.
– Мне очень жаль, – сказала я. – Но зачем ты пришла в часовню?
В ее глазах блеснули слезы.
– Я всем сказать, что он сделал, и тогда он не сделать мне больше больно.
– Атея, ты должна уйти с этой базы. Если он захочет тебе навредить, то найдет способ это сделать. Уходи и держись отсюда подальше.
Она растерялась.
– Куда я пойду?
– У тебя кто-нибудь есть? Мать? Бабушка? Тетя?
Атея покачала головой.
– Нет, – ответила она, – никого, кроме Титы.
– Кто такая Тита?
– Старейшая женщина на Бора-Бора. Она обо всех нас заботится.
Я кивнула. Собственные проблемы вдруг показались мне незначительными.
– Здесь ты оставаться не можешь, – повторила я.
Казалось, она в чем-то сомневается.
– Что делать, когда он придет?
– Что ты имеешь в виду?
– Он придет.
Я погладила ее по руке.
– Видишь белое здание вон там? Окно на углу второго этажа, рядом с пальмой?
– Да, – робко ответила она.
– Это моя комната. Можешь меня позвать, если тебе что-то понадобится или ты испугаешься. У нас всегда открыто окно. Я услышу.
Она посмотрела на меня большими, доверчивыми глазами.
– А если тебя не будет?
– Беги туда, – ответила я, указывая на береговую линию. – Примерно в полумиле отсюда есть бунгало, маленькая хижина в нескольких шагах от пляжа. Дверь заперта, но ключ можно найти в книге под ступеньками. Никто о нем не знает. Там ты будешь в безопасности.
Атея испуганно распахнула глаза.
– Дом художника?
Я растерянно покачала головой.
– Не совсем понимаю, о чем ты.
– Дом художника. Туда никто не ходит. Тита говорит, он проклят.
– Проклят?
– Да.
– Ты в это веришь?
– Возможно. Но если придется, я туда пойду, – пожала плечами Атея.
– Отлично.
Атея улыбнулась.
– С тобой ничего не случится, – заверила я. – Все будет хорошо. Я прослежу.
– Правда?
Она заглянула мне в глаза. Такая красивая, невинная и напуганная. Я поклялась защищать ее. Я поговорю с Уэстри о Лансе. Надо убедиться, что больше он никогда ее не обидит.
– Правда, – заверила я.
Он глубоко выдохнула и поднялась, чтобы уйти.
– Атея, и еще. Если увидишь Ланса, не говори ему, что была на базе или говорила со мной. Его это только разозлит.
Она удивленно посмотрела на меня, но кивнула.
– Доброй ночи, – попрощалась я.
– Таото майтай, – отозвалась она и исчезла в ночи.
Тем утром ярко светило солнце – его лучи струились сквозь стекло с такой силой, что пробивались сквозь шторы и плясали на двери туалета. Мы с Китти наблюдали за утренним светом с кроватей.
– Можешь представить такое яркое утро в Сиэтле – в январе? – повернулась я к Китти.
– Нет, – отозвалась она. – Я скучаю по холоду. Устала от этого дурацкого солнца.
– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь от него устать, – призналась я, села и потянулась за халатом, повешенным в изголовье. – Китти? Можно тебе довериться?
– Да.
– Я беспокоюсь.
– Беспокоишься из-за чего?
Глаза подруги были усталыми, и не только из-за раннего утра. На лице лежала печать изможденности. Мы не говорили о Лансе с Рождества, когда я передала Китти слова Атеи. Я ее предупредила, но, похоже, новости мало волновали ее. Между ними все было кончено, во всяком случае, так казалось. С каждым днем Китти становилась все более тихой и замкнутой, а я беспокоилась все сильнее. Ланс обидел ее так же, как и Атею?
– Из-за того, как нас изменил этот остров.
Китти посмотрела как-то сквозь меня, на стену за моей спиной.
– Да, изменил, – просто ответила она.
– Китти… – начала я, но в дверь вдруг постучали.
– Кто там? – спросила я.
– Мэри.
Я поправила халат и открыла дверь, за которой стояла цветущая, веселая Мэри.
