Эрик Вальц - Тайна древнего замка

И Бильгильдис приходится находить на все ответ, ведь графиня не должна знать, что Орендель с каждым днем ненавидит ее все больше. Нет, сейчас еще не настало время моей мести, графине еще рано догадываться об этом. И поэтому приходится выдумывать ответы на бесчисленные вопросы, а это невероятно сложно. Я придумываю столько историй – наверное, больше, чем насочинял в своей жизни Орендель, – что приходится следить за тем, чтобы они не противоречили друг другу. А все из-за того, что графиня хранит записанные мной ответы, читает и перечитывает и иногда, через пару дней, задает мне один и тот же вопрос во второй раз. Я не думаю, что она подозревает меня в чем-то. Она просто беспокоится о сыне. Клэр нужны мои постоянные заверения в том, что она все делает правильно. Как же мне это надоело! В те редкие моменты, когда все это становится мне уже не по силам, к примеру, когда приходится придумывать письмо, валясь с ног от усталости, я спрашиваю себя: «Не тратишь ли ты время зря? Может быть, стоит отказаться от мести и посвятить последние месяцы своей жизни чему-то другому? Может быть, стоит пойти к графине, рассказать ей, что с тобой происходит, и попросить ее избавить тебя от работы и даровать тебе свободу? Может быть, стоит воплотить в жизнь свои былые мечты и сделать то, чего тебе так хотелось раньше, – весной спуститься вниз по Рейну на пароме, вернуться в ту деревню, где ты выросла, найти могилы своих сыновей и остаться там, дожидаясь смерти?» И какой-то части меня хочется ответить «Да». Это омерзительно, но какой-то части моей души хочется всего этого – волн Рейна, ароматов весны, воспоминаний детства, светлой печали и покоя. Хочется жить так, как живут герои сказочек, которые выдумывает Орендель. И вот, слабый голосок во мне нашептывает эти мечты, когда я засыпаю. Но утром уже другой голос, грубый и громкий, кричит во мне: «Нет!»

Нет, это не пустая трата времени. Каждый час стоит того, чтобы жертвовать им. Все эти годы, долгие годы не могут быть прожиты напрасно. Я сумею одержать пусть и последнюю, но победу. И когда я думаю об этом, нежный голосок в моей душе замолкает.

Однако же становится все труднее и труднее. Неделю назад графиня сказала мне:

– Бильгильдис, я хочу навестить Оренделя. Я понимаю, что нельзя привозить его в замок, пока викарий остается здесь. Но непохоже, чтобы он в ближайшем будущем собирался завершить свое пребывание здесь, а я больше не могу ждать. Я придумаю какую-нибудь уловку, например скажу, что я хочу посетить монастырь, а вместо этого мы с тобой поедем на хутор, где живет Орендель. Викарий ничего не заподозрит. Приготовь все необходимое, Бильгильдис, мы выезжаем завтра.

Что же мне было делать?

Раймунд, присутствовавший при этом разговоре, сказал мне потом:

– Время пришло, мы больше не можем ждать. Я утоплю его в Рейне, чтобы казалось, будто мальчишка отправился поплавать и утонул.

Я покачала головой.

– Что? Мне легко будет справиться с ним, с этим бардом. Бильгильдис, не будь дурой, на тебя это непохоже. Либо голова Оренделя, либо наша. Так и есть, и ты это знаешь.

Да, я это знала. Да, да, да. Проклятье. Но мой план, мой прекрасный план! Утопить Оренделя, какое расточительство, какое унижение после всех этих лет труда! Но воплотить мой план в жизнь незамедлительно не представляется возможным. Орендель еще не готов. Да, он настроен против своей матери, но еще не настолько, как мне хотелось бы.

Нет. Нет-нет. Не утопить.

– Бильгильдис, я все равно убью его, нравится это тебе или нет.

Ох, горе тебе, старик, мой плаксивый Лазарь.

– Что ты предлагаешь?

Яд.

– Ты хочешь отравить мальчишку? Тоже неплохо.

Не мальчишку, а графиню, и не насмерть, а так, чтобы она не могла встать с кровати.

Именно так я и сделала. Подмешала ей мелко порубленные листья болотной калужницы в салат из капусты, по вкусу они ничем не отличаются. Ночью графиня пожаловалась на тошноту, утром ее рвало, днем начался понос, а так как я подбавила ей еще яда, у нее разболелась голова.

Эстульф разволновался. Он сразу же предположил, что это могло быть отравление, но я переубедила его. «Это все волнения, – написала я. – Графиня сама навлекла на себя болезнь своей тоской по Оренделю». Чтобы успокоить его, я пообещала ему в дальнейшем пробовать всю пищу, которую приносят графине.

– Моя жена должна радоваться тому, что ты рядом, Бильгильдис, – сказал он.

Графиня хворала шесть дней. Я ухаживала за ней, точно заботливая мамочка, вытирала ее рвоту, ее пот, ее сопли, ее дерьмо. Клэр вставала с лежанки всего раз в день – с наступлением темноты она отправлялась на стену, чтобы помахать факелом. Мне приходилось вести ее под руку, «бедняжечка» совсем ослабела.

Но ее состояние улучшилось – чего и следовало ожидать. Графиня вновь принялась болтать о том, что хочет увидеть Оренделя. Этого тоже следовало ожидать. Поэтому вот уже несколько дней я давала графине отвар красавки, подмешивая его в овощной бульон. Самое лучшее в красавке то, что она почти не действует на тело, только на душу, а если болезнь затрагивает только разум, никто не думает об отравлении. Графиня будет страдать от беспокойства и плаксивости, а это признаки женского недомогания. К сожалению, нужно какое-то время, чтобы красавка подействовала, и давать ядовитый отвар нужно постоянно, чтобы он подействовал. Мой план состоял в том, что Эстульф, заботясь о беременной жене, запретит ей покидать замок. Но успеет ли яд подействовать? Нельзя торопиться, нужно быть очень осторожной, нужно правильно рассчитать дозу. Немного больше яда, чем нужно, и состояние графини изменится слишком резко, она впадет в безумие, и Эстульф может вновь подумать об отравлении. И кого ему тогда винить, как не меня, ведь это я якобы пробовала все принесенные графине блюда. Но есть ли у меня выбор? Я уже ничего не знаю. В глазах Раймунда вновь горит жажда убийства, а его руки трясутся от желания сомкнуться на горле мальчишки. Как только графиня соберется покинуть замок, Раймунд убьет Оренделя, и даже я не смогу удержать его. Он цепляется за свое будущее свободного человека, пускай ему и осталось от силы два-три года. Чтобы заполучить свободу, Раймунд готов был бы убить кого-то даже за день до собственной смерти.

Все сейчас висит на волоске. Я еще могу действовать, но кто знает, сколько времени мне осталось. Я должна принять решение, вероятно, самое тяжелое решение в моей жизни. Либо я…

Я не стучал. Крепостным не позволяется запирать дверь, потому мне достаточно было сделать пару шагов, чтобы очутиться в центре душной, скудно обставленной комнатки. Раймунду и Бильгильдис вообще повезло, что им досталась собственная комната, пусть и такая маленькая. Эту привилегию можно объяснить лишь особым расположением к ним их господ. Старуха сидела над какими-то бумагами, и мне стало любопытно, зачем служанке что-то записывать. А поскольку Бильгильдис была крепостной, я мог задать этот вопрос не только себе, но и ей.

– Что ты там делаешь? Что это такое? Покажи мне.

Черта с два. Вначале она уставилась на меня, словно лань на волка, но уже через мгновение в ее глазах блеснула ярость.

– Ты не услышала, что я сказал? Я хочу посмотреть эти бумаги.

Я протянул руку, но Бильгильдис закрыла бумаги собственным телом, а когда я не отступился, она сунула их себе под одежду. Что ж, я тоже всегда ношу свои записи при себе…

– Это тебе не поможет. Сейчас ты отправишься со мной к Элисии, и тогда мы посмотрим, хватит ли у тебя дерзости ослушаться и ее приказа. Если так, то я прикажу ее служанкам обыскать тебя.

Бильгильдис, подумав немного, взяла перо и нацарапала пару строк на чистом листе бумаги.

«Я пишу письмо от имени моей госпожи, графини. Сейчас она слишком слаба, чтобы писать самой, и потому попросила меня заняться ее личными письмами, в том числе и письмом отцу настоятелю монастыря Св. Трудперта. Он ее исповедник».

Я должен был решить, верить мне ей или нет. Если слова этой немой служанки были правдой, то я пытался заполучить личные письма графини, что можно посчитать оскорблением, а если речь идет о письменной исповеди, то и святотатством. Конечно же, я мог бы сразу же спросить у графини, не лжет ли мне Бильгильдис, но Клэр сейчас была тяжело больна, и мне не хотелось тревожить ее. К тому же я пришел к этой служанке не для того, чтобы говорить с ней о каких-то писульках. Потому я пришел к выводу, что мало что выиграю, но много чем рискую, если заберу эти письма.

– Ну хорошо. Отложи бумаги и иди за мной.

Первую часть приказа она выполнила, а от второй попыталась уклониться. Казалось, Бильгильдис чувствует опасность, которой я мог ее подвергнуть. Она принялась издавать какие-то звуки, зная наверняка, сколь пугающее и даже отталкивающее впечатление они производят. Но я подумал: «Нет, старуха, тебе от меня так просто не избавиться!» Впервые за несколько недель я вновь занялся тем делом, ради которого я приехал в замок Агапидов. Я искал убийцу Агапета и шел по следу, который привел меня к Бильгильдис.