Николас взял страницу.
– Да, я помню ее. Она цвела только один раз, после маминой смерти. – Он покачал головой. – Маме так и не пришлось увидеть ее цветения.
– Где она? – спросила я, оглядывая место в саду, где, согласно цифровому коду, она должна была находиться. Там остался лишь осевший грунт.
Глаза Николаса вспыхнули, словно его поразило внезапное воспоминание.
– Вон там. – Он указал на сарай. – Если это та, которую я помню, отец ее перенес. После маминой смерти у него были причины полагать, что кто-то пытается эту камелию украсть. Цветочные воры. И он перенес ее туда, за сарай.
Мы обошли старое строение, но на месте, где якобы стояло дерево, остался только пень, причем очень старый.
– Как жаль… – разочарованно произнесла я и опустилась на поросшую мхом землю.
Джеймс поманил Николаса к боковой стене сарая.
– Хотите посмотреть, что мы обнаружили?
Я вслед за ними подошла к двери.
– Она заперта, – сказала я, дергая ржавый замок.
Джеймс улыбнулся:
– Это моя специальность. Одну секунду.
Через мгновение он вынул замок из засова и распахнул дверь.
Мы вошли внутрь.
– Похоже на старый садовый сарай, – заметила я.
Майра и Джеймс переглянулись.
– Видите ту дверцу? – спросил Джеймс.
Я кивнула.
Он открыл ее, за дверцей оказалась маленькая каморка. У стены стояли несколько лопат и грабель, а на самой стене виднелась грубая надпись, сделанная от руки черными чернилами. Я подошла ближе, вгляделась и прочитала: «Да будут цветы окроплены ее кровью, чтобы проявить свою красоту».
– Что это?
Майра снова взглянула на Джеймса.
– Мисс Синклер, – проговорила она, поворачиваясь ко мне, – мы думаем, что это написано кровью.
– Мы подаем заявление в полицию, – сказал Джеймс, когда мы вернулись к дому. – Думаю, тут хватает улик, чтобы возобновить следствие по делу о смерти леди Анны Ливингстон. – Он сжимал в руках бумаги, которые я ему дала, в том числе и карту сада. – А с вашей помощью, Эддисон, я думаю, мы можем достичь серьезного результата.
– Держите со мной связь, – сказала я, когда он с Майрой сели в машину.
– Обязательно, – ответила она, и машина отъехала.
– Ну, – сказал Николас, – я тоже должен подумать о возвращении. Моей жене не нравится, что я здесь. Она содрогается от этой старины.
– Да, тут есть от чего содрогнуться, – улыбнулась я.
Он достал из пиджака мобильный и вызвал такси.
– А что стало с вашими сестрами? – спросила я. – Они тоже держались подальше от поместья?
– После смерти отца Кэтрин и Джени никогда сюда не возвращались, – ответил он, – возможно, по тем же причинам, что и я. Кэтрин вышла за лондонского банкира и завела свою семью. Джени уехала в Швейцарию.
– Значит, из всех четверых здесь никто не остался?
Николас посмотрел вдаль, а потом его глаза снова обратились ко мне.
– Был еще один, – сказал он. – Десмонд.
– Десмонд?
– Наш самый старший брат. Он пропал без вести на войне. Печально, что его так и не нашли.
– Извините, – сказала я.
– Ну, мисс Синклер, – проговорил он, когда ко входу подъехало такси, – был рад познакомиться. Я буду вас держать в курсе расследования. Полиция, вероятно, приедет сюда за вашими показаниями. И еще им нужно рассмотреть улики.
– Хорошо, – сказала я. – Я дам знать родителям мужа.
Я посмотрела вслед такси, а потом остановилась полюбоваться пионами, в изобилии цветущими на клумбе. Их цветы были такими роскошными, такими тяжелыми, что склонились к гравию на дорожке, словно целуя землю. Я опустилась на корточки, чтобы их поддержать.
– Бедняжки. Кто-то должен вас подпереть. – Я встала. – Сейчас посмотрю, не найдется ли в доме шпагата.
Я взглянула вверх на ступени и сначала не заметила его, он слился с серым камнем. Но когда заметила, мое сердце замерло.
– Ну, здравствуй еще раз, Аманда, – проговорил он.
Десмонд ждал в фойе, а я проскользнула в столовую и заняла за столом свое место рядом с Джени. Лорд Ливингстон тут же встал и положил салфетку.
– Мисс Льюис, – сказал он, весело улыбаясь, – я так рад видеть вас снова.
– А я вас, – ответила я.
Он отсутствовал два месяца, но мне казалось, что прошли годы. Лорд Ливингстон заметно похудел, и в волосах виднелось больше седины.
– Мы все так рады, что вы дома, живы и здоровы, – продолжила я.
– Спасибо, – ответил он.
Мистер Бердсли снова наполнил детям стаканы и нервно посмотрел в сторону фойе. Миссис Диллоуэй кивнула Десмонду, что пора.
– Простите, что прерываю вас, ваша светлость, – осторожно проговорил мистер Бердсли, – но кое-кто хочет вас видеть.
Лорд Ливингстон положил салфетку на стол.
– Вот как? Я не слышал, чтобы кто-то приехал.
Мистер Бердсли посмотрел в фойе и кивнул Десмонду, и тот медленной походкой вошел в столовую.
– Здравствуй, отец, – сказал он, остановившись у стола.
– Можешь ли поверить, отец? – радостно воскликнула Кэтрин. – Десмонд вернулся домой!
– Вижу, – ответил лорд Ливингстон, глядя в сторону.
В столовой повисла ледяная тишина. Слава богу, Джени стукнула вилкой по тарелке и захныкала.
– Разве ты не рад, отец? – резко проговорила Кэтрин.
Лорд Ливингстон встал и повернулся лицом к Десмонду:
– Я поговорю с тобой наедине.
Они вышли в фойе, и мистер Бердсли закрыл за ними дверь.
Я попыталась отвлечь детей от доносившихся из-за двери криков. Через несколько минут Десмонд выбежал из дома и хлопнул дверью. Лорд Ливингстон вернулся в столовую, приглаживая растрепанные волосы. Глубоко вдохнув, он обратился к нам:
– Я попросил его собрать вещи и немедленно покинуть дом.
– Но, отец… – сказал Николас, явно в страшном разочаровании.
Кэтрин заплакала.
– Он не может здесь оставаться, – холодно проговорил лорд Ливингстон, словно речь шла о ком-то чужом, а не о родном сыне.
– Но почему, отец? – рыдала Кэтрин. – Почему нужно быть таким жестоким?
– Я принял решение, – сказал он, оборачиваясь к мистеру Бердсли.
– Ваша светлость, – храбро произнесла миссис Диллоуэй, – я умоляю вас подумать еще раз. – Она понизила голос до шепота. – Ради ее светлости.
– Да, – добавил мистер Бердсли. – Он член семьи. Нельзя прогнать из дома члена семьи.
Лорд Ливингстон бросил салфетку на тарелку и встал.
– Можно, старина. Еще как можно. – Он посмотрел на всех нас. – Может быть, от меня скрывают что-то еще?
Миссис Диллоуэй кивнула.
– Вы, наверное, должны узнать, что Эббот заболел, – осторожно проговорила она. – У него сильный жар. Доктора говорят, что это приступ менингита, но мальчик идет на поправку.
– Могу я его видеть? – спросил лорд Ливингстон с полными тревоги глазами.
– Сейчас он спит, – ответила миссис Диллоуэй. – Вы могли бы сначала уделить внимание другому своему сыну.
– Отец! – плакала Кэтрин. – Пожалуйста! Разве ты не можешь разрешить Десмонду остаться? Сделать исключение? Англия же воюет!
Он ударил кулаком по столу, отчего зазвенели стаканы.
– Я прекрасно осведомлен, что Англия находится в состоянии войны.
Кэтрин разразилась рыданиями, Джени тоже. Лицо Николаса побелело.
Я встала и взяла Джени на руки.
– Ничего, ничего, – утешала ее я, легонько похлопывая по спине. Я больше не могла молчать. С колотящимся сердцем я повернулась к лорду Ливингстону. Мне больше не было дела до миддлберийской розовой и деликатных семейных проблем. Я думала о детях.
– Может быть, вы и знаете, что лучше для поместья, – заявила я, – но явно не предполагаете, что лучше для ваших детей. – Я повернулась к ним и протянула руки: – Кэтрин, Николас, пойдемте со мной.
Только когда дети занялись со своими учителями, я задумалась, до какой степени мое противостояние с лордом Ливингстоном подорвет мое положение в доме. Я посмотрела в окно, но было невыносимо видеть свое отражение.
За окном спальни я видела, как, пробиваясь сквозь облака, на камелии падает свет, отчего их изумрудные листья сверкают. Подойдя к шкафу, я вытащила мольберт, подаренный мне лордом Ливингстоном, и нагнулась к ящику с принадлежностями для живописи, который стоял под кроватью.
Выложив на палитру тюбики красок, я выбрала маленький холстик, потом подготовила палитру с набором цветов и закрыла глаза, вспоминая, как выглядели вересковые поля, когда мы с лордом Ливингстоном въезжали в город. В ту поездку, перед отъездом в Лондон, он был совсем не такой. Тогда я понимала, почему в него влюбилась леди Анна. Я обмакнула кисточку в черную краску, смешала ее с белой, чтобы получить нужный оттенок серого, и коснулась ею холста. Я любила ощущать кисть в своей руке. Лорд Ливингстон был так добр и купил мне принадлежности для живописи, но я вспомнила, как он вел себя сегодня в столовой, и некоторые другие случаи, которые происходили раньше. Как он мог быть таким жестоким, таким бесчувственным?
