В помещении стоял почти неуловимый запах разложения. Я порадовалась, что рядом с нами нет свидетелей, которые заметили бы, как я дрожу от холода и от вида центрального «украшения» склепа, на которое я, изучив все сторонние детали, наконец решилась обратить взгляд.
Тело лежало на спине на каменной столешнице, возвышающейся на два фута над полом, укрытое несвежей льняной тканью от плеч до коленей.
Лицо женщины было бледным, как я и ожидала. Но я не ожидала, что она будет выглядеть так обычно, так буднично – будто готова в любой момент зашевелиться, открыть глаза, сделать вдох… потревоженная моим присутствием.
Она не отличалась ни красотой, ни уродством. Лицо обрамляли прямые каштановые волосы, забранные назад. Темная полоса у основания шеи напоминала шнурок вроде тех, на которых носят дешевые побрякушки. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы признать в ней тонкую грань между жизнью и смертью, проведенную безжалостным стальным лезвием.
– Горло перерезано, как у всех жертв Потрошителя, – заметила Ирен.
По ее тону я поняла: пока я изучала покойницкую и тело, примадонна в свою очередь изучала меня.
– Разрез выглядит таким… чистым, – сказала я.
– Без сомнения, они стерли кровь, перед тем как сделать фотографии. Но мне интересно, вымыли ли жертве лицо.
– Почему?
– Она похожа не на уличную девку, а скорее на прачку или работницу фабрики. Проститутки обычно используют яркую дешевую косметику, и в случае насильственной смерти власти обязаны оставить лицо нетронутым, чтобы жертву могли легко опознать.
– Вы хотите сказать, полиция не желает, чтобы ее опознали?
– Я лишь говорю, что интересно бы узнать, была ли на лице убитой косметика. Но у мужчин странное отношение к подобным вопросам: они запросто могли умыть жертву в попытке вернуть ей достоинство, приличествующее мертвым, и даже не задуматься о том, что уничтожают главные отличительные признаки, по которым ее можно опознать. Конечно, мое предположение имеет смысл только в том случае, если она вообще работала проституткой и имела привычку краситься.
– А как насчет… ран?
Ирен молча указала на простыню, которая пересекала тело женщины, превращая его в подобие «распиленной» на сцене ассистентки фокусника: мертвенно-белые ступни и колени с одной стороны; обнаженные плечи, шея и голова – с другой.
Какой же неведомый фокусник распилил это тело и каким образом?
Примадонна наклонилась вперед и приподняла край полотна.
Я сжала кулаки с такой силой, что ладони обожгла боль, будто у меня из рук вырвали невидимые поводья. И услышала сдавленный стон. Свой собственный. У женщины не было грудей: на их месте зияли открытые раны.
Я подумала о медиках и полицейских следователях, которые смотрели на эти увечья и поражались их жестокости, хотя люди их профессий постоянно сталкиваются с ужасами, терзающими человеческое тело. И все же лишь женщина могла понять опустошающую трагедию, когда нечто, присущие только ее полу, было столь бесчеловечно изуродовано.
Неожиданно в голове у меня снова промелькнул корсет с распущенной шнуровкой, который болтался теперь над головой женщины, и кровавые розы, украшающие его верхний край. Если бы бедняжка выжила в нападении, этот предмет гардероба стал бы для нее не более чем насмешкой.
На лице Ирен застыла непроницаемая маска. Она бросила быстрый взгляд в мою сторону, желая убедиться, что я тоже держу себя в руках, после чего вернула простыню обратно с такой бережностью, что ткань опустилась на изуродованное тело, словно легчайшая вуаль.
Руки примадонны взялись за нижний край простыни, а глаза вопросительно посмотрели на меня. Посчитав, что немого вопроса недостаточно, она уточнила:
– Вы в состоянии продолжать?
– Ей таких вопросов не задавали. Я готова.
Но Ирен уже снова заглядывала под полотно.
Такое неуважение к интимной жизни человека было очень трудно перенести. Но я напомнила себе, что на этом самом месте уже стояли доктора и делали то же самое, чем сейчас заняты мы, а то и больше. Что тело уже проинспектировано мужчинами. И что мы тоже женщины, как и несчастная жертва, и сейчас осматриваем ее лишь с одной целью: сохранить жизни таких, как она.
Однако… простыня уже была поднята, и я подошла поближе к Ирен, чтобы увидеть то, что видела она.
Примадонна вдохнула и задержала дыхание так надолго, что я уже стала опасаться, как бы она не потеряла сознание. Я же, мне казалось, и вовсе перестала дышать. Меня одолело бешеное головокружение. Вешалка с одеждой то уплывала, то приближалась, норовя вонзить пустые крюки прямо мне в глаза. Ослепить меня в наказание за то, что я посмела увидеть…
– Травмы, судя по всему, внешние, – наконец произнесла Ирен, снова начав дышать.
У меня задрожали ресницы, и я еще сильнее вонзила ногти в ладони.
– Очень странно, Нелл, – продолжала моя спутница. Ее голос будто доносился до меня со дна глубокой бочки.
Я была не в состоянии реагировать даже на то, что она назвала меня чужим именем.
Внезапно я почувствовала, что она крепко схватила меня за локоть:
– Не вздумайте хлопнуться в обморок; здесь негде присесть, кроме стола, и негде лечь, кроме пола.
Я покачала головой, стараясь прогнать стаю мух, которые упорно жужжали у меня в ушах, и крепко ухватилась за запястье Ирен.
– Думайте о картине в целом, – уже мягче продолжала она. – Что все это может значить. Интимные части тела этой женщины… не удалены хирургическим путем, а просто-напросто отрублены. В целом же тело осталось нетронутым, если не считать нескольких ссадин. Нет выпущенных кишок, глаза не выколоты. Почему Потрошитель изменил стиль? У лондонских жертв всегда были вырезаны внутренние органы. Я уверена, что если мы как следует расспросим работников морга, то узнаем, что с женщинами из дома на улице де Мулен обошлись так же, как с этой.
Мысль о том, что подобные страшные увечья таились под кровавой пеной шелка и кружев в зале, ожидающей посещения принца Уэльского, чуть было снова не привела меня к обмороку.
Но потом я подумала, что мне выпала честь – да-да, честь! – узнать об этих зверствах и противостоять им, чтобы другим женщинам города не пришлось с ними столкнуться. И я сделала глубокий вдох. Странно, что в воздухе не чувствуется тяжелого металлического запаха крови и что мне так жарко, будто я опустилась на низшие круги ада, хотя в комнате стоит холод. Странно, что гул в ушах прекратился, что я все еще стою на ногах и что простынь снова опускается мягким снежным пологом, скрывая из виду чудовищные раны…
– Вы ожидали чего-то подобного? – спросила я.
– Я ожидала увидеть результат кровавой резни. Но не такое. Похоже, перед нами уникальное явление в истории бесчеловечности.
– Сначала она была убита, а изувечена позже, как все жертвы Потрошителя?
– Я в этом не уверена. – В голосе Ирен звучала тревога, которой мне не доводилось слышать раньше. – Я в этом совершенно не уверена.
Если бы я намеревалась упасть в обморок, теперь было бы самое время. Но момент прошел; я снова черпала силы в обещании, которое когда-то дала самой себе: ничто в этой жизни, как и в смерти, не смутит меня. Я не позволю себе ни минуты блаженного забытья – ни сегодня, ни когда бы то ни было в будущем.
Такова страшная цена стремления быть женщиной, знающей жизнь не понаслышке.
Глава двадцать седьмая
Череп под кожей
Отвратительная очарованность моргом, присущая уму женщин – как местных, так и иностранок, – является одним из тех феноменов, которые приходится наблюдать в жизни, но невозможно объяснить.
«Лондон морнинг адвертайзер»Из дневника
Много минут спустя мы стояли бок о бок, прислонившись спиной к стене снаружи покойницкой. Холодный камень вытягивал тепло из наших тел, но мы не могли заставить себя пошевелиться.
– Так, значит, ни одно из лондонских убийств не может по жестокости сравниться с тем, что сделали с этой женщиной? – спросила Ирен.
Мне подумалось, что стена, на которую я опираюсь, так же холодна и тверда, как плита, на которой лежит тело. Сама я чувствовала себя пустой и лишенной эмоций, словно ходячий труп. Однако послушно принялась перебирать в уме факты о смертях, которые произошли в Лондоне не так давно.
– Ну, сама я, конечно, ничего не видела. Но из разговоров было понятно, что по природе своей убийства можно назвать самой настоящей резней: все равно что вскрытие, проделанное обезьяной. Здесь же мы видим спокойное, умышленное нанесение увечий, что, по моему мнению, гораздо страшнее.
– Значит, я была права, оградив Нелл от такого зрелища. Но не ошиблась ли я, решив, что вы сумеете справиться лучше нее?
