Лиза мешкает. Она знает: малышку нужно забрать, но вместо этого кладет ее в розовую автолюльку, заворачивает пухлые ножки в одеяло.
И уходит.
Летом, когда маленькая Лиза познакомилась с Мелиссой в Богатой библейской школе, Клэр Ричардсон с помощью фигурок на войлочной доске рассказывала про мудрого царя Соломона, двух матерей и ребенка, который умер ночью. Выжившего ребенка царь Соломон предложил разрезать пополам, тогда одна из матерей сказала: «Нет, нет, пусть он достанется ей, только не убивайте!» Той женщине царь и отдал ребенка. Мудрый царь Соломон отдал выжившего ребенка той, которая ради его спасения была готова на любые жертвы.
Вот как поступают настоящие матери – спасают детей.
Лиза готова пожертвовать дружбой с Мелиссой: она ей уже опостылела. Готова пожертвовать остатками детства: зачем за него цепляться? Она не готова отдать лишь тонкую оболочку самой себя – Лизы-нематери, Лизы-красотки, которую обожают и хотят; Лизы-оторвы, которой все сходит с рук. Эту оболочку Лиза хочет сохранить.
Всплывая у этого пляжа, Лиза каждый раз смотрит себе вслед. Каждый раз она осознает, что, бросив того ребенка, потеряла право на своего.
Руки Босса хватают ее и тянут из моря фотографий, тянут с того пляжа домой, в инвалидную коляску. Губы Босса шевелятся – она что-то спрашивает, но Лиза слышит только шелест накатывающих на берег волн. За плечом Босса она видит Мелиссу, которая подносит косячок ко рту. Лиза не знает, что рождественский подарок для красотки приправлен «ангельской пылью».
– Мелисса! – кричит она, желая остановить бывшую подругу.
Юная Лиза уже в машине Новин, они уезжают. Мелисса закуривает косячок, который на несколько часов вышибет ей мозги и отправит бродить по дюнам. В таком состоянии не до приливов и младенцев.
– Мелисса! – снова зовет Лиза, только Новин включает радио, а Босс тянет ее за плечи, возвращая к настоящему.
С Мелиссой они встретятся лишь через несколько лет, тогда и состоится их последний разговор.
Мелисса глубоко затягивается и задерживает дым во рту.
Одного ребенка забирает океан, другого – Бог. Мелиссе с Лизой делить нечего.
Я не сомневалась, что найду Лизин шалаш даже во сне, потому что уже практически нашла его. Почти каждую ночь мне снилось, как год назад я кралась вслед за мамой по извилистой тропке. Просыпалась я с тошнотой, будто ночью кровать швыряла меня туда-сюда.
Наяву я не ходила в лес даже мысленно: еще наморщу лоб, и Роджер прочтет на нем слова: «Секретный шалаш на дереве». Он ведь запросто! При Патти антенны Роджера немного теряли чувствительность. В надежде сохранить Лизин секрет Патти я звала к себе чуть ли не ежедневно. Она всегда соглашалась и никогда не звонила домой спросить разрешения. Я знала, что денег у нее почти нет, поэтому мы отправлялись либо ко мне, либо к Роджеру. В четверг вместо обжорства в Свинарнике я попросила Роджера привезти еду из «Тако Белл» мне домой. Мы пораньше отпустили миссис Линч и втроем смотрели судебные ток-шоу, ели мекси-мелтс[21], запивая гадкой газировкой, которую купила Босс. На двухлитровой бутыли даже этикетки не было, и Роджер назвал газировку диет-пойлом.
Патти понимала наш с Роджером странноватый юмор, а смеялась звонко и заливисто – мне очень нравилось. Она прекрасно вписалась в нашу компанию, но куда увереннее чувствовала себя наедине со мной. На ОБЖ она мне вообще все ухо отболтала. На этих уроках мы буквально не закрывали рот, ведь Тренера не было ни в пятницу, ни всю следующую неделю. Заменявший Тренера практикант ставил учебные фильмы, а сам готовился к вступительным экзаменам в медицинский колледж и, если мы не слишком орали, не обращал на нас внимания.
Патти замолчала лишь один разок, когда в класс влетела зареванная Брайони Хатчинс и объявила, что Тренер вообще не вернется.
– Миссис Ричардсон заставляет его уйти на пенсию прямо сейчас! Оба ее сына-футболиста уже выпустились, вот она и решила сгубить нашу команду. А сезон только начался. В группе поддержки теперь будет тоска зеленая.
При Роджере Патти держалась куда скромнее, особенно в его доме.
Ну, это понятно. В доме Роджера диванные подушки из того же материала, что обивка кресел. Отец Роджера – родной отец, не отчим! – живет с ними. Еще у них живет кот с белыми лапками по кличке Гольф. Когда мы с Патти приходили в гости, мать Роджера ежеминутно заглядывала к нам, приносила разные вкусности и спрашивала: «Чем занимаетесь, ребята?» Можно подумать, если нас не контролировать, мы с Патти бросимся на Роджера, изнасилуем или накачаем наркотиками. В общем, жизнь среди диванных подушек в тон креслам и церберов-родителей пугала Патти до колик.
В выходные Роджера увезли в Билокси: его двоюродная сестра-булимичка наконец выходила замуж. Мы с Патти на велосипедах отправились в парикмахерскую «Грейт клипс». Пока Патти отвлекала администратора, я с профессиональной сноровкой (еще бы, после такой практики!) стырила целую пачку старых глянцевых журналов. Потом мы укрылись в «скворечнике» и смотрели фотки тех, кого три года назад считали звездами. Каждые пятнадцать минут Роджер скидывал эсэмэски со свадебными новостями: как невеста жевала праздничную еду и тайком сплевывала в салфетку, как уже к двум часам старики напились до поросячьего визга, как он танцевал самый позорный танец в истории человечества под «Луи Луи» Ричарда Берри.
Я читала эсэмэски вслух, а Патти рассказала про последнюю свадьбу, на которой была сама. Гулянка проходила, разумеется, в Утятнике – после того, как ее дядя сводил свою гражданскую жену к мировому судье. Понять, что к чему, оказалось непросто, поскольку все Утинги друг другу родственники. Если вкратце, троюродный брат Патти, диабетик, страшно набрался и потерял сознание во дворе. Дядя украл его протез, поехал в закусочную на автомагистрали и до полусмерти избил протезом экс-бойфренда невесты. Потом коварный дядя вернулся на праздник, надел протез бесчувственному диабетику и решил его подставить. Байка не прокатила: умница Рик Уорфилд не купился на то, что диабетик, который ходит на протезе, отстегнул его, проскакал через стоянку закусочной, а потом чуть не проломил кому-то голову. Кроме того, дядя изгваздал протез отпечатками окровавленных пальцев.
Эту историю Патти рассказывала совершенно будничным голосом. Она лежала на животе, болтала ногами и листала потрепанный «Пипл мэгэзин». Ей такая свадьба казалась в порядке вещей. Никогда в жизни у меня не было подружки, которая в конкурсе «Чья семья ненормальнее» заткнула бы меня за пояс.
Наверное, поэтому я и рассказала ей, что кости, которые откопали на нашем дворе, принадлежат другой Мози Слоукэм. Лиха беда начало! Остановиться я не смогла и выложила Патти и про то, как Лиза бродяжничала, и как она украла меня, взамен умершей девочки, и как Роджер добрался до сути с помощью бритвы Оккама, и как он превратился в неутомимую суперищейку. Когда дошла до поездки в Утятник, то есть к ней домой, Патти закрыла журнал и стала слушать еще внимательнее, но, в отличие от Брайони Хатчинс, без придурочных ахов-вздохов. Я даже призналась, что украла Заго у ее родственницы, на что Патти спокойно сказала:
– Я сразу его узнала. Нормально. А бывшая хозяйка Заго – злобная сука, по-любому.
Как вломилась в дом Ричардсонов, я тоже рассказала, умолчав только про пистолет. Деревянная коробка теперь лежала у меня в рюкзаке между учебниками истории и математики. Я всюду таскала пистолет с собой, не зная, что с ним делать.
Моя исповедь закончилась, и мы сидели, молча глядя друг на друга.
– Представляешь, у меня где-то есть другая мама, а может, и папа. Странно, да?
– Не очень, – покачала головой Патти, пододвинулась чуть ближе и понизила голос, словно боясь, что голубые сойки, галдящие на соседнем дворе, подслушают: – Помнишь женщину, у которой я живу? Это моя тетя. Отца я не знаю, а мама влюбилась в барабанщика – прямо Йоко Оно.
– Это как? – спросила я.
– Понятия не имею. Но барабанщика в итоге выперли из группы. Они с мамой решили не жить. Барабанщик сиганул с эстакады на Брайер-стрит, сломал ноги и едва не угодил под машину, а мама сдрейфила и осталась у ограждения. Едва барабанщику сняли аппарат для вытяжения, он сбежал из города и отправился за группой. Мама попросила свою сестру, ну, мою тетю, присмотреть за мной пару дней и рванула за ним. Мне тогда лет пять было. Тетя до сих пор мелет чепуху вроде: «Вот сдашь математику – и мама вернется».
– Ты ее помнишь? – спросила я.
– Чуток. Она курила длинные тонюсенькие сигаретки. А волосы у нее мягчайшие, вьющиеся, как у Босса.
Для Патти это явно была не прикольная байка вроде истории про дядюшку и протез, а горькая правда, примерно как для меня история про кости. В общем, я глубоко вдохнула и выложила ей то, чем мучилась. То, чем не могла поделиться с Роджером.
