– Надеюсь, этот чужую машину не обоссал! – вырвалось у него.
– Тайцы решили, что упомянутый моряк – родственник Обамы, сэр, – чуть позднее объявил помощник со сконфуженной улыбкой. – Поэтому его охраняют, как VIP-персону.
– Это же ерунда!
– Еще какая, сэр. Молодой моряк объяснил тайской полиции, что нашему президенту не родственник, но отряд вооруженной охраны, и без того большой, растет с каждой минутой.
– Кто распустил эти сплетни? Мне нужен полный отчет о происшествии, а еще нужно выяснить, почему моряк этим сплетням попустительствует.
– Видимо, такую дезинформацию моряк распространяет не впервые. Разумеется, полностью тайцы ему не верят. Но они не верят и нам, сэр, а все отрицания воспринимают как доказательства, что моряк – сын Обамы.
– Этих азиатов не поймешь.
– Хотите, сэр, я прикажу моряку вернуться на корабль?
Адмирал покачал головой:
– Пусть отгуляет увольнительную, а как вернется на корабль, сразу ведите его ко мне. Прямо сейчас отправьте отряд следить за ним. Пусть посмотрят, чем он занимается, с кем встречается, передает ли послания.
– Есть, сэр!
– Дыма без огня не бывает, – напомнил американский адмирал.
Огня под собой Лэнни не чувствовал, но в упор не понимал, почему тайские копы в форме и штатском плюс отряд американских моряков останавливаются в то же время, что они с Монтаной, заходят в те же бары, никогда не смотрят на танцовщиц и на него как будто тоже не смотрят.
«За нами целая демонстрация чешет! У президентского сынка личная спецслужба. С таким чуваком как у Христа за пазухой. Поверить не могу, шалава только что член ему лапала!»
– Почему за нами следят? – спросил Лэнни, когда они вышли из очередного бара.
– Это «золотые кобры» тренируются, – пояснила Монтана. – Тонкостям слежки тайцев учат.
– Но почему они за нами идут?
Монтана оглянулась на мужчину, якобы глазевшего на витрину тату-студии.
– Сделать так, чтобы они исчезли?
– А ты сумеешь?
– Далеко не отходи, я покажу, как это делается в Монтане.
Монтана задумала раствориться в огромной толпе пьяных морпехов на Уокинг-стрит. Она затащила Лэнни в гоу-гоу-бар – за штору-блэкаут, мимо пяти девиц с рекламными постерами «Пиво за 70 батов целый день», мимо официанток и мама-сан, прямо в общую уборную.
– Куда это мы? – спросил Лэнни, отцепившись от девицы, которая схватила его за руку.
Монтана разыскала пустую кабинку с окном и открыла его.
– Подсади меня!
Какая она тяжелая! Лэнни поднимал Монтану, пока та не протиснулась в оконце и не прыгнула вниз. Потом сам подтянулся к окну и увидел, как она встает на ноги.
– Скорее, Лэнни!
Тот пролез в оконце, спрыгнул и удачно приземлился на асфальт. Молодые люди промчались до конца переулка, потом еще несколько переулочков, выбежали на улицу, заскочили в бат-автобус и сели на скамью. Они тяжело дышали, а автобус пробрался сквозь поток транспорта и свернул на Секонд-роуд. От хвоста они избавились.
Монтана протянула руку. Лэнни улыбнулся и пожал ее. Водитель шустро петлял в плотном транспортном потоке, направляясь к «Бильярдно-пивному бару Доктора Любовь».
Добрые люди пьют доброе пиво!
Хантер С. Томпсон
Четверг,
«Бильярдно-пивной бар Доктора Любовь»
Ночью кто-то пробрался в бар и поставил морозильную камеру у бильярдного стола. Ближе к полудню официантка открыла бар, со скуки взяла кий и споткнулась о морозильник. Девушка сразу позвонила Тои и спросила, зачем босс поставил морозильник у бильярдного стола. Она ударилась голенью, нога распухает, да еще и синячище темнеет. Чего ради фаранг ловушки устраивает? Как теперь ей, хромой, клиентов цеплять?
Через несколько часов появилась Тои и решила разобраться. Она подергала замок камеры, висящий на металлической накладке. Замок казался новым. Накладка крепилась к корпусу блестящими винтами.
– Где ключ?
Официантка посмотрела на кончик кия.
– Маи ру.
Тои дернула замок – не последовало ничего, кроме вздоха разочарования. Она схватила кий и попробовала его в качестве рычага. Кий треснул, на бар пролился дождь щепок. Девушкам, попавшим под «дождь», пришлось выбирать щепки, словно вшей, из волос друг у друга.
– Ты мой любимый кий сломала! – посетовала официантка, разглядывая крохотную занозу под ногтем большого пальца.
Тои лишь рукой махнула. Она потянулась за другим кием, но единодушный протест девушек заставил ее изменить планы. Морозильник она уже ненавидела. За стойкой обнаружилась отвертка. Тои вогнала ее в замок, повернула сначала по часовой стрелке, потом против часовой. Замок не открылся, а отвертка застряла. Тои пнула морозильник. На душе́ полегчало, а вот большой палец заболел – пришлось скакать на одной ножке.
Пока Тои звонила Тодду, официантка обернула ей стопу холодным полотенцем.
– Что морозильная камера делает у бильярдного стола?
Тодд лежал на больничной койке и шептал в трубку, прижатую к уху. На соседней койке Дювел в очках для чтения рассматривал в зеркальце повязки на многочисленных укусах пиявок.
– Морозильная камера? – переспросил Дювел, опуская зеркальце.
Со склада они с Тоддом поехали прямо в больницу. Врачи, медсестры и санитары приемного отделения встретили их, как звезд мировой величины. На борту фургона красовался логотип компании Сиа Дома, значит, эти фаранги – люди особенные. В палате у них стояли живые цветы.
Тои описа́ла морозильник – длинный, белый, широкий, потертый, явно не первой молодости. Точь-в-точь среднестатистический фаранг – посетитель бара. Только морозильник был металлический, с серебристой полосой между крышкой и основной частью корпуса.
– Ты открывала его? – спросил Тодд. Он отвернулся от Дювела и понизил голос.
– Чертов морозильник заперт на замок. Я пробовать. Я сильно его пинать и теперь сломать мой нога.
– Больше не пробуй. Меня дождись. Морозильник в розетку включен?
Тои села на корточки и убедилась, что провод со штепселем вставлен в розетку.
– Да, он работает.
– Хорошо.
– Только пахнет странно.
– В каком смысле?
Тои задумалась.
– Запах как в новой машине. Босс, мне нужно в больницу. И Нит тоже. У нее нога зеленая. Распухшая. Страшная.
Тодд отключил сотовый, отложил в сторону и попробовал подняться на локтях. Он напрягся, но уступил силе тяжести и рухнул на подушку.
– Осторожно! – сказал Дювел, сидевший на краешке кровати.
Тодд закрыл глаза.
– У меня в баре морозильник. У бильярдного стола стоит. Не открывается. Тои, вон, ногу сломала.
– Я слышал.
– Вытащи меня отсюда. – Тодд потянулся за початым стаканом пива, который стоял на тумбочке. Бочонок охлаждался в ведерке со льдом. – Мне нужно выпить.
Дювел поднял сумку.
– Что это?
Из сумки Дювел извлек большой пластмассовый пузырек и встряхнул его. Таблетки демерола загремели, как кубики льда. Тодд подался вперед и пригляделся к пузырьку.
– Нет… Это для Джеральда.
– Как говорится, ты мне, я тебе.
Тодд поднял стакан ко рту.
– Не пей!
– Почему, черт подери?
– Вчера вечером я бросил туда пару демеролин, чтобы ты заснул.
– Поэтому у меня похмелье, – сказал Тодд. – Таких, как ты, потакателями называют.
– От пива с демеролом часто бывают галлюцинации. Моя мать…
– Дювел, твоя мать тут ни при чем. Тои впрямь звонила, мне не померещилось, – уверенно начал Тодд, а потом засомневался: был тот разговор или нет. Он разыскал сотовый и набрал номер Тои.
– В баре есть морозильник? – спросил он девушку.
– Да, у бильярдного стола.
– До моего приезда к нему не прикасайтесь.
Тодд закончил разговор, со стоном подался вперед и откинул простынь.
– Кто мог привезти морозильник ко мне в бар?
– Ты его не заказывал? – спросил Дювел.
– Не помню.
Последнее, что четко помнил Тодд, – полстакана пива, которые он выпил на больничной койке.
В палату беззвучно проскользнул доктор с медицинской картой в руке и зацокал языком, как охотник из африканского племени – их еще на телеканале «Дискавери» показывают – прежде, чем плюнуть отравленной стрелой из трубки в миниатюрного оленя, застывшего на илистом берегу.
– Спасибо, док, я уже в норме, – объявил Тодд и потянулся за рубашкой, но стиснул зубы и рухнул на койку, обливаясь потом. Доктор зацокал языком еще чаще и вонзил иглу Тодду в руку. Укол вырубил того не хуже бочонка ритуального пива. В ушах эхом раздавался выстрел Владимира – пальнул ведь он в потолок на складе?
– Тодд поправится? – спросил Дювел. – У него провал в памяти. Совсем как у моей матери.
– Ему нужен длительный отдых.
Оба смотрели на Тодда, который так и лежал с закрытыми глазами. Руки сложены на груди, одна нога свешена с койки, зато дыхание легкое и ровное, как у ребенка.
