Шерлок Холмс одарил меня таким холодным и властным взглядом, что тот мог бы остановить Аттилу на полном скаку. К счастью, я дочь английского викария, и менее впечатлительна, чем гунны.
– Я была очень разочарована в принце Уэльском после всех этих событий, – решительно заявила я. – Важно не высокое положение, которое кто-то занимает, а приверженность высоким идеалам в жизни.
– И в смерти, – добавил он, подразумевая убийства, которые послужили поводом для нашей встречи. – Знание, мисс Хаксли, – продолжал он сурово, – всегда превосходит невежество, и не важно, каким путем это знание получено. Впрочем, я согласен с вами: чем меньше человек подвержен невоздержанности и всяческим страстям, тем полнее он может посвятить себя служению науке, мыслительным упражнениям и борьбе с теми порочными душами, что разрушают жизнь, возмущают общество и даже убивают.
– В самом деле? Вы согласны со мной? И кто же эти порочные души, которые вы подозреваете в парижских убийствах?
– Среди нас ходят люди, столь увлеченно сеющие зло, что их необходимо остановить любой ценой. – Он приподнял мой эскиз гадкого кресла. – Даже если придется узнать предназначение вот этого.
– Вы правы, – поспешно согласилась я. Хоть мне и был неведом способ использования дьявольского «кресла цирюльника», я не сомневалась, что он мне не понравится.
Детектив снова посмотрел на рисунок, не видя его, потом поднялся:
– Вы на самом деле оказались отчасти полезны. Можете сказать мадам Ирен, что я поблагодарил вас за возможность ознакомиться с эскизами.
Я тоже встала, убирая свои скромные подношения обратно в папку:
– Могу сказать, а могу и не сказать. Я не прислуга. Ни ее, ни ваша, сэр.
– Прошу прощения, на любезности не осталось времени. – Он продолжал стоять. – А теперь, если позволите, у меня много работы.
Я собралась было уйти, чувствуя себя подмастерьем композитора, которого великий маэстро ласкает одной рукой и наказывает другой, мучимый страхом, что ненароком выдал ему секрет «Неоконченной симфонии»[74].
Потом я остановилась:
– Вы не рассказали мне о том, кого подозреваете, сэр. Я уверена, что самый известный сыщик-консультант должен иметь кое-какие идеи.
– Вы хотите знать имена подозреваемых, мисс Хаксли? – Он начал потихоньку оттеснять меня к выходу. – В деле Джека-потрошителя, этого обделенного воображением мясника, подозреваемых было больше, чем нот в симфонии. В их числе находились и обычные люди, и сумасшедшие. Кожаный Фартук, так называли одного из подозреваемых, – самый известный из них. Он действительно вселял ужас в детей и читателей сенсационных газетенок. Кроме того, ходило множество слухов, что преступления совершили «иноземцы» – в данном случае, евреи, поляки или русские. Крестьяне-иммигранты из Восточной Европы заполонили Ист-Энд и принесли с собой обычаи, значение которых часто понималось местными жителями совершенно неправильно. Так что среди подозреваемых числились и сапожники, и ритуальные палачи. Некоторые были связаны с Америкой и Россией. И с Францией.
Помимо того, существуют традиционные подозреваемые, о которых полиция вспоминает в первую очередь, когда совершаются жестокие, но непонятные преступления: религиозные фанатики, борющиеся с грехом, либо сбежавшие сумасшедшие.
В данном случае есть вероятность, что мы имеем дело с подпольным врачом или же с тем, кто владеет медицинскими навыками: другими словами, с человеком, имеющим какое-то образование и умения, а такие люди обычно не становятся подозреваемыми в убийствах.
Развивая эту захватывающую тему, необходимо упомянуть о многочисленных слухах, которые крутятся вокруг людей, намного превосходящих обычных врачей по званию: аристократов и даже особ королевской крови.
Я только цокнула языком, привыкши верить, что кровь королей заслуживает некоторого почтения. Но потом я подумала о Берти и об этом его столике или диване – как его назвала Ирен, «ложе любви», – а также вспомнила слухи о его сыне.
– Особы королевской крови не всегда заслуживают восхищения, – признала я с чувством гадливости.
– Без сомнения, вы поняли это после знакомства с королем Богемии, – отозвался сыщик. – Я имел честь общаться с представителями многих королевских семей, мисс Хаксли, в ходе своих расследований. Некоторые из них достойны восхищения, некоторые нет. В этом они не слишком отличаются от обычных людей.
Но давайте вернемся к личности господина, которого называют Потрошителем. Я признаюсь вам, что не понимаю, зачем ему понадобилось расчленить стольких несчастных ночных обитательниц Уайтчепела. Будто он совершал убийства лишь для того, чтобы попасть на первые полосы газет. Его преступления – просто бессмыслица, и я уверен: когда я поймаю Потрошителя, в моих руках окажется неизлечимый сумасшедший, не менее жалкий, чем его жертвы.
Но кто именно является этим сумасшедшим… свидетели расходятся в показаниях. В соответствии с их взволнованными рассказами, это человек около сорока лет, ростом немного выше пяти футов, темноволосый, выглядит и говорит как иностранец, одет в потрепанную одежду. Кожаный Фартук, например, был евреем-сапожником, ростом пять футов четыре дюйма, с темной шевелюрой и усами. В ходе долгого допроса оказалось, что у него неоспоримое алиби, после чего он был назван «безумным евреем» и отпущен.
Потом полиция опросила свидетелей, которые видели в Уайтчепеле мужчину тридцати семи лет, ростом пять футов семь дюймов, с темными усами и бородой, в пиджаке, жилетке, брюках, шарфе и шляпе. И с иностранным акцентом.
Элизабет Страйд перед смертью видели в компании мужчины пяти футов и пяти дюймов, со вкусом одетого в, заметьте, визитку и черную шляпу. Меньше чем через час после этого ее встречали уже с другим мужчиной, ростом пять футов шесть дюймов, по виду мелким служащим, в сюртуке и брюках, средних лет, крепко сбитым и чисто выбритым.
А еще спустя полчаса ее видели в третьем месте с человеком, которого полицейский констебль описывает как мужчину двадцати восьми лет, ростом пять футов шесть дюймов, смуглого и с небольшими усиками. Он был одет в черное пальто, под которым виднелись белый воротник и галстук, на голове у него была жесткая фетровая шляпа, а в руках он нес завернутый в газету предмет.
– О мистер Холмс! Это так напоминает сцену из «Алисы в Стране чудес», – не смогла удержаться я. – Все так странно и так зловеще, как Морж и Плотник[75], которые ведут устриц на съедение. А описания мужчин, настолько различные, все равно имеют много общего.
– Дальше будет «всё страньше и страньше»[76]. – Проницательные серые глаза детектива сияли. Я поняла, что ему, как и Ирен, нравится – нет, необходима – увлеченная аудитория, пусть даже состоящая из одного человека. – Дайте мне еще минуту, мисс Хаксли.
Пока он упражнялся, пытаясь запутать меня, я с удовольствием впитывала новую информацию, которую потом смогу передать Ирен. Я только надеялась, что мне удастся связать эти новые данные с репортажами в газетах и увидеть более полную картину произошедшего.
– Главным свидетелем по этому делу является человек по имени Израэль Шварц, – продолжал рассказ Шерлок Холмс. – Ему повезло, что его не включили в список подозреваемых, но показания были настолько интригующими, что он избежал обычных наветов, ложащихся на плечи его соплеменников в Уайтчепеле. Через пятнадцать минут со времени последнего свидетельства он видел женщину, которую он потом опознал как Элизабет Страйд, разговаривающей с мужчиной на углу Бернер-стрит. Мужчина был возрастом около тридцати лет, ростом пять футов и пять дюймов, бледной кожей лица…
– Бледной! – воскликнула я.
– Именно! В первый раз встречается такое описание. Темные волосы, небольшие каштановые усы…
– Каштановые!
– Да. Круглолицый и широкоплечий. Он был одет в повсеместно распространенные темный жакет и брюки и носил кепку с козырьком. Он схватил женщину и потащил ее куда-то, но ей удалось вырваться, хотя при этом мужчина и толкнул ее на землю. Она вскрикнула пару раз, но негромко.
Сердце у меня колотилось. Я представила, как лежу на холодной сырой земле; дыхание прерывается от удара о мостовую, так что я могу лишь негромко скулить.
– Пока все это происходило, Шварц заметил человека, стоящего на противоположной стороне улицы. Пять футов одиннадцать дюймов…
– Просто гигант, – заметила я.
Шерлок Холмс нахмурился, недовольный тем, что я перебила его повествование. Ему, похоже, было необходимо пересказать этот инцидент, так как его разум, по всей видимости, прокручивал его снова и снова, как сцену из пьесы.
– Мужчина, толкнувший Элизабет Страйд на землю, крикнул: «Липски!» – высокому мужчине на противоположной стороне. Шварц решил, что тот предупреждает сообщника о его, Шварца, присутствии, и убежал. Но, по его словам, никто за ним не погнался.
