– Я должна предупредить Нофрет… Я должна предупредить ее…
Из дома за ее спиной доносился разговор мужчин; низкое гудение почти не отличимых друг от друга голосов Яхмоса и Хори перекрывал высокий и пронзительный голос Ипи:
– Сатипи и Кайт правы. В этой семье нет мужчин! Но я мужчина. Я мужчина, даже если вы так не думаете. Нофрет презирает меня, смеется надо мною, обращается со мной как с ребенком… Я докажу ей, что я не ребенок. И я не боюсь отцовского гнева. Я знаю отца. Он околдован – женщина наслала на него порчу. Если от нее избавиться, то его сердце вернется ко мне – ко мне! Я его любимый сын. Вы все обращаетесь со мной как с ребенком, но я вам докажу, что я мужчина. Да, докажу!
Выскочив из дома, Ипи налетел на Ренисенб и едва не сбил ее с ног. Она ухватила его за рукав:
– Ипи, Ипи, ты куда собрался?
– Отыщу Нофрет. Посмотрим, посмеет ли она смеяться надо мной!
– Погоди! Тебе нужно успокоиться. Никому из нас не следует спешить.
– Спешить! – презрительно усмехнулся юноша. – Ты похожа на Яхмоса. Благоразумие! Осторожность! Никогда не нужно спешить! Яхмос – словно старуха. А Себек только хвастаться горазд… Отстань от меня, Ренисенб!
Ипи выдернул из ее пальцев свой рукав.
– Нофрет, где Нофрет?
Хенет, показавшаяся на пороге дома, пробормотала:
– Дурное дело вы затеяли… очень дурное. К чему все это приведет? И что скажет моя добрая госпожа?
– Где Нофрет, Хенет?
– Не говори ему! – крикнула Ренисенб, но Хенет уже отвечала:
– Вышла через задний двор. Пошла к полям льна.
Ипи бросился в дом, и Ренисенб с укоризной сказала:
– Не нужно было ему говорить, Хенет.
– Ты не доверяешь старой Хенет. Никогда не доверяла. – Жалобные нотки в ее голосе стали еще заметнее. – Но бедная старая Хенет знает, что делает. Мальчику нужно время, чтобы остыть. Он не найдет Нофрет у полей льна. – Она ухмыльнулась: – Нофрет здесь… в беседке… с Камени.
Хенет кивком указала на противоположную сторону двора и повторила с нажимом:
– С Камени…
Но Ренисенб уже шла через двор.
От пруда к матери побежала Тети, волоча за собой деревянного льва, и Ренисенб подхватила ее на руки. Прижимая дочь к себе, она поняла, какая сила двигала Сатипи и Кайт. Эти женщины сражались за своих детей.
Тети негромко вскрикнула:
– Не так крепко, мама, не так крепко! Мне больно!
Ренисенб поставила девочку на землю и медленным шагом пересекла двор. В дальнем углу беседки стояли Нофрет и Камени. Заметив Ренисенб, они повернулись.
– Нофрет, я пришла тебя предупредить, – выпалила Ренисенб. – Ты должна быть осторожной. Береги себя!
По лицу Нофрет пробежала тень – смесь удивления и презрения.
– Значит, собаки уже воют?
– Они очень рассержены… и хотят тебе навредить.
Нофрет покачала головой.
– Никто не может мне навредить, – безапелляционно заявила она. – А если попробуют, об этом будет сообщено твоему отцу – и Имхотеп их покарает. Они сами это поймут, если подумают. – Нофрет рассмеялась: – Какими они были глупыми, со своими жалкими оскорблениями и мелкими пакостями! Все это время они плясали под мою дудку.
– Значит, ты все это спланировала? – медленно произнесла Ренисенб. – А я тебя жалела… Думала, что мы к тебе несправедливы… Теперь уже не жалею. Думаю, Нофрет, ты плохая. Когда в час суда тебе придется перечислять сорок два греха, ты не сможешь сказать: «Я не делала зла». И не сможешь сказать: «Я не желала чужого». И твое сердце, положенное в чашу, перевесит перо правды.
– Какое внезапное благочестие! – угрюмо сказала Нофрет. – Но я не причинила тебе зла, Ренисенб. Не жаловалась на тебя. Спроси Камени – он подтвердит.
С этими словами она вышла из беседки, пересекла двор и поднялась на галерею. Навстречу ей вышла Хенет, и женщины скрылись в глубине дома.
Ренисенб медленно повернулась к писцу:
– Значит, Камени, ты помог ей сделать это с нами?
– Ты не меня сердишься, Ренисенб? – с жаром воскликнул тот. – Но разве я мог отказаться? Перед отъездом Имхотеп строго-настрого приказал мне написать все, что продиктует Нофрет, по ее первому требованию. Скажи, что не винишь меня, Ренисенб. Что я мог поделать?
– Я не могу тебя винить, – задумчиво ответила Ренисенб. – Наверное, ты должен был исполнить волю отца.
– Мне это не понравилось… И правда, Ренисенб, против тебя там не было ни единого слова.
– Мне все равно!
– А мне – нет. Независимо от того, что скажет Нофрет, я не напишу ничего, что может тебе повредить, Ренисенб, – пожалуйста, поверь мне.
Женщина с сомнением покачала головой. Оправдания Камени ее не убедили. Она чувствовала боль и гнев, словно он каким-то образом предал ее. Но ведь Камени чужак. Кровный родственник, он тем не менее был чужаком, которого отец привез из далеких краев. Младший писец, которому хозяин дал поручение и который послушно исполнил его…
– Я писал только правду, – настаивал Камени. – Там не было ни слова лжи, клянусь!
– Нет, – сказала Ренисенб. – Лжи там и не могло быть. Нофрет для этого слишком умна…
Да, старая Иса оказалась права. Травля Нофрет, которой так радовались Сатипи и Кайт, была ей только на руку. Не удивительно, что она все время улыбалась своей кошачьей улыбкой.
– Она плохая, – сказала Ренисенб, отвечая своим мыслям. – Да!
Камени согласился с нею.
– Да, – кивнул он. – Она нехороший человек.
Ренисенб повернулась и с любопытством посмотрела на него.
– Ты ведь знал ее еще до того, как она приехала сюда, правда? Ты был с нею знаком в Мемфисе?
Камени покраснел, явно смутившись.
– Не очень близко… Мне о ней рассказывали. Гордячка, высокомерная и жестокая. Не умеющая прощать.
Ренисенб вскинула голову, внезапно разозлившись.
– Я не верю, что отец исполнит свои угрозы, – сказала она. – Теперь он разгневан… но Имхотеп не способен на такую несправедливость. Он вернется и всех простит.
– Когда твой отец вернется, – возразил Камени, – Нофрет позаботится о том, чтобы он не передумал. Ты не знаешь Нофрет, Ренисенб. Она очень умна и упорна… и не забывай, она очень красива.
– Да, – признала Ренисенб. – Нофрет красива.
Она встала. Упоминание о красоте Нофрет почему-то задело ее…
IVПосле полудня Ренисенб возилась с детьми. Пока она играла с ними, тоска, сжимавшая ее сердце, немного отпустила. И только перед самым заходом солнца Ренисенб выпрямилась, разглаживая помявшуюся одежду и откидывая с лица волосы, и вдруг подумала, что все это время во дворе не было ни Сатипи, ни Кайт.
Камени давно ушел. Ренисенб медленно двинулась к дому. В центральной комнате никого не было, и она прошла в глубь дома на женскую половину. Иса дремала в углу своей комнаты, а маленькая рабыня складывала в стопки льняные простыни. На кухне пеклись хлебы треугольной формы. В доме было пусто.
От этой пустоты Ренисенб стало не по себе. Куда все подевались?
Хори, скорее всего, поднялся к гробнице. Яхмос с ним или в полях. Себек и Ипи, наверное, приглядывают за скотом или проверяют амбары. Но где Сатипи и Кайт? И Нофрет?
Пустая комната Нофрет насквозь пропиталась ароматом ее притираний. Ренисенб остановилась на пороге, разглядывая маленькую деревянную подушку, шкатулку с драгоценностями, гору браслетов и бус, кольцо с синим скарабеем. Притирания, духи, одежда, простыни, сандалии – все отражало характер владелицы, Нофрет, которая жила среди них, но была чужаком и врагом.
«Интересно, куда она подевалась?» – подумала Ренисенб.
Молодая женщина медленно пошла к задней двери дома и увидела входившую через нее Хенет.
– Куда все пропали, Хенет? В доме никого нет, одна бабушка.
– Откуда мне знать, Ренисенб? Я работала… помогала ткать, присматривала за тысячью вещей. У меня нет времени для прогулок.
Это значит, поняла Ренисенб, что кто-то отправился на прогулку. Может, Сатипи последовала за Яхмосом к гробнице, чтобы и там донимать его? Но где тогда Кайт? Странно, она никогда надолго не бросала детей…
И снова эта неотвязная, тревожная мысль: «Где Нофрет?»
И словно прочтя ее мысли, Хенет тут же ответила на непроизнесенный вопрос:
– А что до Нофрет, то она уже давно ушла к гробнице. Да, они с Хори подходящая пара. – Хенет злобно рассмеялась. – У Хори тоже есть мозги. – Она придвинулась к собеседнице: – Я хочу, чтобы ты знала, Ренисенб, как все это меня расстраивает. В тот день Нофрет подошла ко мне… с отпечатком пальцев Кайт и струйкой крови на щеке. Она заставила меня рассказать, а Камени – записать все, что я видела… Как я могла сказать, что ничего не видела? Да, она умная. А я, думая все время о твоей дорогой матери…
