– Кемпинг? – спросила женщина, потому что знала, что это означает: палатка, тесное пространство, близость, которой ей вряд ли хотелось…
– Можно вести себя просто как друзья, – быстро ответил Голдейкер. – То есть я хочу сказать, что я ничего от тебя не жду и не требую. Мы не будем ничего планировать, потому что такой между нами будет уговор. Можешь не беспокоиться на этот счет.
Слова буквально сыпались из него, что не могло не настораживать. Впрочем, пока Фостер слышала от него исключительно разумные вещи. При словоизвержениях все бывало иначе. Это был нормальный разговор, пусть даже взволнованный.
– Уговорил, – согласилась она. – Но будем просто друзьями, Уильям. В любом случае я должна быть честна перед тобой.
– Значит, у тебя все-таки кто-то есть.
– Нет-нет! Я тут кое с кем встречалась, но в данный момент у меня никого нет. Просто я хотела сказать, что не хочу жить в Дорсете. Я – лондонская девушка. И чтобы ты это знал. Если вдруг отзовешь свое приглашение, я отлично тебя пойму.
– Ни за что! Вот увидишь, ты изменишь свое мнение, как только посмотришь на Дорсет. Ты ведь никогда там не была, верно?
– Овцы меня никогда не интересовали.
Голдейкер рассмеялся своим типичным мальчишеским смехом, которого Лили не слышала в те последние ужасные дни в Лондоне.
– Подожди! Посмотрим, что ты тогда скажешь, – заверил он ее.
Ситаун, Дорсет
Как оказалось, в Дорсете были не только овцы. Ее встретили меловые холмы, покрытые изумрудным ковром весенней травы, рощи, в которых уже раскрывались листья, прекрасный смешанный лес – сосны, каштаны, березы, дубы… С открытых пространств открывался прекрасный вид на огромные, похожие на чашу долины. Округлые очертания склонов то там, то здесь нарушали интригующие волнообразные линии, по всей видимости, следы средневековых пахотных террас, за долгие века буквально въевшиеся в почву.
В общем, это была типичная сельская местность с живыми изгородями, помечавшими границы выпасов и полей, с деревенскими домами из камня и кирпича, уткнувшимися в землю носом у самого края дорог – Лили они почему-то напомнили сосущих мать щенят. И повсюду были церкви, как будто жители Дорсета знали о загробной жизни нечто такое, о чем не ведала вся остальная страна.
Как и обещал, Уильям встретил ее в Йетминстере, на станции, где взмахом руки остановил поезд. Он крепко ее обнял, а затем отступил назад и окинул взглядом. Его лицо светилось здоровьем и счастьем, чего Лили почти никогда не видела в Лондоне. Он провел ее по Йетминстеру. Деревня с ее сложенными из известняка домами стояла в окружении зеленых пастбищ и полей, неподалеку от величественных красот Шерборна с его замками и знаменитой школой. Художник торжественно показал подруге крошечный коттедж, как будто тот являл собой подлинную жемчужину архитектуры.
Он отвел Лили в сад, чтобы та могла им полюбоваться, – и она им действительно залюбовалась – садом, который преобразился его стараниями. Здесь были и причудливая беседка, которую в один прекрасный день скроют побеги недавно высаженной глицинии, и выложенная камнем тропинка, змеившаяся по окаймленной пышным травянистым бордюром лужайке, и крошечная двухуровневая терраса для шезлонгов, и цветочные горшки… Растения в них были выбраны не случайно. Скромные сейчас, они предстанут во всей своей красе, когда весна перейдет в лето. Фостер сказала, что у нее нет слов, и это было правдой. В свою очередь Голдейкер сказал, что не сомневался, что ей понравится. То же самое она скажет и про Ситаун, и потому они отправятся туда с ночевкой.
Все прочее даже не упоминалось. Ни слова не было сказано о его матери, за что Лили была особенно благодарна. Что ни говори, а Каролина Голдейкер – выйдя замуж за Алистера, она не стала менять фамилию на Маккеррон, оставив ту, что носили ее сыновья, – всячески пеклась о благе младшего сына, даже если Фостер было неприятно это признавать.
Пока они ехали в Ситаун, откуда открывался вид на залив Лайм-Бэй, у нее из головы не выходил кемпинг. Было не просто холодно – вопреки сезону, было еще и ужасно ветрено. Создавалось такое впечатление, что этот пронизывающий ветер прилетал через всю Европу откуда-то с Уральских гор, замораживая все, что только встречалось у него на пути. О чем Лили и сказала Уильяму.
– Не бери в голову, – ответил тот. – У нас будет палатка, два стеганых одеяла и два спальных мешка, а пока мы заберемся на Голден-Кэп, то успеем согреться. Ты захватила с собой шапку?.. А перчатки?.. Так что не замерзнем.
Несмотря на свое название, Ситаун[1] оказался деревушкой. Расположен он был на приличном расстоянии от бухты, у подножия массивной складки горы, своим гребнем укрывавшей его от зимних штормов и ветров, прилетавших со стороны Ла-Манша. По сути, это было небольшое скопление летних домиков, что характерно для многих приморских городков. В оформлении окон и узких садиков господствовала морская тематика. Перевернутые вверх дном рыбацкие лодки ожидали сезонной покраски. Повсюду, ударяя в нос крепким рыбным духом, были разбросаны крабовые ловушки, поплавки и сети.
Кемпинг располагался за пределами деревни и выходил прямо к морю. Узкая дорога, по которой они ехали, петляла мимо его территории, спускаясь затем вниз по склону, который, в свою очередь, резко заканчивался галечным пляжем. Здесь между камнями журчал ручей, то скрываясь под ними, то появляясь рядом с соленой водой. Пейзаж, как и обещал Уильям, впечатлял.
А все благодаря огромным утесам, закрывающим пляж от ветров. Одним из них и был Голден-Кэп, самая высокая точка во всем графстве. Утес почти на шестьсот футов вздымался над бухтой Лайм-Бэй. По словам Уилла, с него открывается потрясающий вид не только на море и городок Лайм-Реджис, что лежал к западу от них, но и на весь Дорсет, что во всей своей красе простирался в сторону севера.
Голдейкер сказал, что подъем на утес поможет им согреться, но сначала они должны поставить палатку. Кроме того, рассказал он, внизу, ближе к морю есть паб «Якорь» – видишь его, Лил? Они зайдут туда основательно поужинать, после того, как спустятся вниз.
Площадка кемпинга состояла из двух частей – обе находились с восточной стороны дороги, что вела к берегу, напротив утеса Голден-Кэп.
В одной части кемпинга стояли сдававшиеся напрокат трейлеры, а чуть ниже, на террасе естественного происхождения, была устроена палаточная площадка. Несмотря на ветер и холод, на поросшем травой участке стояло с десяток ярких палаток самых разных расцветок.
– Сразу видно, англичане, – сказала Лили, покачав головой.
Уильям рассмеялся. Ничто не способно помешать англичанину, если тот вознамерился отдохнуть.
Они свернули на территорию кемпинга. Припарковав машину, Уилл быстро зашагал к маленькому домику, чтобы заплатить за право пользования крошечным лоскутком земли, на котором они поставят палатку. Минут через пять он вернулся, и они принялись устанавливать свое временное жилище. На это ушло примерно полчаса. Оставив внутри спальные мешки и одеяла, пара приготовилась совершить марш-бросок к утесу Голден-Кэп, чтобы полюбоваться морским – и не только – видом.
Они зашагали вперед, следуя указателю. Уильям шел первым. Рюкзак за спиной, уверенная походка… Время от времени туристы отдыхали – спешить было некуда. Они делали остановки, чтобы нащелкать побольше снимков. Или же покопаться в рюкзаке Уилла, в котором Лили обнаружила плитки шоколада, орешки, фрукты, воду и даже бутылку красного вина и два стакана. Сев спиной к огромному валуну, они любовались долиной Маршвуд-Вейл, что простиралась перед ними, плавно изгибаясь вверх, к древней крепости, которая, как сказал Уилл, называется Пилсдон-Пен. Еще месяц, добавил он, и зеленую мантию Голден-Кэп украсит своим буйным золотым цветением дрок.
Когда они, наконец, поднялись на вершину утеса, там все оказалось так, как и обещал Лили ее друг. Увы, ветер был таким сильным, что они не стали задерживаться слишком долго. И все же с запада, в сером полуденном свете, им подмигивал полумесяц Лайм-Реджис, а на востоке Юрское побережье[2] Дорсета так и манило полюбоваться пляжем Чезил-Бич, протянувшимся на целых восемнадцать миль. Неудивительно, что с такого расстояния самые дальние валуны казались булыжниками, а то и вообще галькой размером с горошину. Изгибаясь, эта длинная береговая линия как будто заключала в объятия огромную лагуну, которая сейчас тускло поблескивала в неярких лучах солнца.
Море в этот день было серым, однако небо – голубым. По небу, как будто убегая от солнца, неслись облака. Птиц почему-то не было, что Лили нашла странным. Она ожидала увидеть здесь чаек, но их нигде не было видно. Единственным звуком был нескончаемый вой ветра.
– Только чокнутый мог привести меня сюда, – сказала она Голдейкеру. – Здесь даже птицы – и те не выдерживают.
На что тот радостно откликнулся.
