Старший брат согнулся пополам. С его губ слетел сдавленный стон.
Себек корчился от боли.
– Помогите! – вскрикнул он. – Пошлите за лекарем… за лекарем…
Из дома выбежала Хенет:
– Ты звал меня? Что ты сказал? Что случилось?
На ее крики сбежались остальные.
Братья стонали от боли.
– Вино… отравлено… – еле слышно прошептал Яхмос. – Пошлите за лекарем…
– Опять беда, – пронзительным голосом запричитала Хенет. – Этот дом и вправду проклят… Быстрее! Торопитесь! Бегите в храм к жрецу Мерсу – он искусный и опытный лекарь.
IIИмхотеп в волнении расхаживал по центральной комнате дома. Его тонкие льняные одежды были грязными и мятыми; он не принял ванну и не переоделся. Лицо его осунулось от страха и тревоги.
Из глубины дома доносились тихие причитания и плач – реакция женщин на катастрофу, обрушившуюся на дом. Отчетливее других звучал голос Хенет.
Из боковой комнаты доносился голос лекаря и жреца Мерсу, который хлопотал над неподвижным телом Яхмоса. Этот звук привлек Ренисенб, и она незаметно выскользнула с женской половины. Ноги сами принесли ее к порогу комнаты, где лежал Яхмос, и она остановилась, вслушиваясь в успокаивающие слова молитвы, которую нараспев читал жрец:
– О Исида, великая чарами, защити меня, укрой от всего дурного, злого и черного, от удара бога и удара богини, от мертвого мужчины или мертвой женщины, от живого мужчины или живой женщины, которые могут желать мне зла…
С губ Яхмоса сорвался тихий стон.
Ренисенб зашептала, обращаясь к богине:
– О Исида… великая Исида… спаси его… спаси моего брата Яхмоса… Ты, великая чарами…
В голове ее теснились мысли, пробужденные словами молитвы.
– От всего дурного, злого и черного… Вот что случилось с нами в этом доме… да, черные мысли, злые мысли… гнев мертвой женщины…
Ренисенб мысленно обратилась к той, которая не выходила у нее из головы:
«Яхмос не сделал тебе ничего дурного, Нофрет… и хотя Сатипи была ему женой, ты не можешь винить его в ее поступках… он никогда не имел над нею власти… никто не имел. Убившая тебя Сатипи мертва. Разве этого недостаточно? Себек тоже мертв – Себек, который только угрожал, но тоже не сделал тебе ничего дурного… О Исида, не позволь Яхмосу умереть… спаси его от черной ненависти Нофрет!»
Не находивший себе места Имхотеп поднял голову, и при виде дочери его лицо осветилось нежностью.
– Иди ко мне, Ренисенб, дитя мое.
Она подбежала к отцу и крепко обняла.
– Отец, что говорят лекари?
– Они говорят, что с Яхмосом есть надежда, – печально ответил он. – А Себек… Ты уже знаешь?
– Да-да. Разве ты не слышал наш плач?
– Он умер на рассвете, – сказал Имхотеп. – Себек, мой сильный и красивый сын… – Голос его задрожал и сорвался.
– Как это ужасно, как жестоко… и ничего нельзя было сделать?
– Были испробованы все средства. Отвары, вызывающие рвоту. Соки целебных трав. Священные амулеты и могущественные заклинания. Но все тщетно. Мерсу – искусный лекарь. Если он не смог спасти моего сына… значит, этого не хотели боги.
Голос жреца стал громче, и, произнеся завершающие слова молитвы, он вышел из комнаты; лоб у него был мокрым от пота.
– Что? – с надеждой спросил его Имхотеп.
– Милостью Исиды, – торжественно ответил лекарь, – твой сын будет жить. Он слаб, но действие яда прошло. Силы зла побеждены.
Помолчав, он продолжил уже обычным тоном:
– Яхмосу повезло, что он выпил гораздо меньше отравленного вина. Он просто прихлебывал из чаши, тогда как твой сын Себек осушил свою до дна.
Яхмос застонал.
– Вот она, разница между ними… Яхмос робок, осторожен и никогда не торопится. Даже в еде и питье. Себек всегда несдержан, великодушен, щедр и… увы, неосмотрителен, – печально сказал хозяин дома и вдруг встрепенулся: – А вино на самом деле было отравлено?
– В этом нет никаких сомнений, Имхотеп. Остатки вина испытали мои молодые помощники – умерли все животные, которым его дали, причем довольно быстро.
– Но ни я, ни другие, кто пил это вино часом раньше, не пострадали.
– Вне всякого сомнения, тогда оно еще не было отравлено – яд добавили позже.
Имхотеп ударил одной ладонью о другую и сжал ее в кулак.
– Никто, – заявил он, – никто из живущих не посмеет отравить моих сыновей здесь, под моею крышей! Это невозможно. Никто из живущих, говорю я!
Мерсу склонил голову. Лицо его оставалось непроницаемым.
– Тебе лучше знать, Имхотеп.
Жрец Ка нервно почесал себя за ухом. Потом неожиданно произнес:
– Я хочу, чтобы ты кое-что послушал.
Он хлопнул в ладоши и приказал прибежавшему на зов слуге:
– Приведи сюда пастушка… Этот парень немного не в себе. С трудом понимает, что ему говорят, и двух слов связать не может. Но он все видит и запоминает, и, кроме того, он предан моему сыну Яхмосу, который всегда был добр к нему и снисходителен к его ущербности.
Вернувшийся слуга вел за руку худого мальчика с почти черной кожей, раскосыми глазами и испуганным бессмысленным лицом; из одежды на нем была только набедренная повязка.
– Говори, – приказал Имхотеп. – Повтори то, что рассказал мне.
Мальчик опустил голову и принялся теребить ткань у себя на поясе.
– Говори! – прикрикнул Имхотеп.
Вошла Иса, опираясь на палку, и пристально посмотрела на него своими затуманенными глазами.
– Ты пугаешь ребенка… Эй, Ренисенб, дай ему этот финик. Ну, мальчик, расскажи нам, что ты видел.
Пастушок переводил взгляд с одной женщины на другую.
– Вчера, – подсказала ему Иса, – ты проходил мимо ворот во двор… и видел… Что ты видел?
Мальчик покачал головой и отвел взгляд.
– Где мой господин Яхмос? – прошептал он.
– Твой господин Яхмос, – ласковым, но твердым голосом сказал жрец, – пожелал, чтобы ты рассказал нам все. Не бойся. Никто тебя не обидит.
Лицо мальчика просветлело.
– Мой господин Яхмос всегда был добр ко мне. Я исполню его желание.
Он умолк. Имхотеп хотел было вмешаться, но взгляд лекаря остановил его.
И вдруг мальчик заговорил – торопливо, сбивчиво, нервно оглядываясь, словно боялся, что его услышит кто-то невидимый:
– Это все маленький ослик, в которого вселился дух Сета и от которого одни неприятности. Я побежал за ним с палкой. Он вошел во двор через большие ворота, и я заглянул и увидел дом. На галерее никого не было, но там стоял кувшин с вином. А потом на галерею вышла женщина, госпожа. Она подошла к кувшину с вином и протянула над ним руки, потом… потом… должно быть, вернулась в дом. Я не знаю. Потому что я услышал шаги и оглянулся… и увидел, что с полей возвращается мой господин Яхмос. Я побежал искать маленького ослика, а мой господин Яхмос вошел во двор.
– И ты его не предупредил? – сердито крикнул Имхотеп. – Ничего ему не сказал?
– Я не знал, что происходит что-то дурное, – заплакал мальчик. – Я ничего не видел… только госпожу, которая улыбалась и простирала руки над кувшином… я ничего не видел…
– Кто была та госпожа, мальчик? – спросил жрец.
Пастушок покачал головой; лицо его снова стало бессмысленным.
– Не знаю. Должно быть, одна из хозяек дома. Я их не знаю. Я пасу стадо за дальними полями. На ней были одежды из беленого полотна.
Ренисенб вздрогнула.
– Может, служанка? – предположил жрец, не отрывая взгляда от мальчика.
Пастушок решительно помотал головой:
– Нет, не служанка… У нее на голове был парик, и она носила украшения… У служанок не бывает украшений.
– Украшения? – переспросил Имхотеп. – Какие?
Мальчик отвечал с такой готовностью и уверенностью, словно наконец преодолел страх и нисколько не сомневается в том, что видел.
– Три нитки бус с золотыми львами спереди…
Палка Исы со стуком упала на пол. Имхотеп сдавленно вскрикнул.
– Если ты лжешь, мальчик… – с угрозой произнес Мерсу.
– Это правда, клянусь, это правда! – пронзительно закричал пастушок.
Из боковой комнаты, где лежал больной, послышался голос Яхмоса:
– Что там происходит?
Мальчик стрелой метнулся в дверной проем и опустился на корточки возле ложа, на котором лежал Яхмос.
– Хозяин, они хотят меня пытать!..
– Нет, нет. – Яхмос с трудом повернул голову на резном деревянном подголовнике. – Не обижайте мальчика. Он недалекий, но честный. Обещайте мне.
– Конечно, конечно, – поспешил успокоить его Имхотеп. – В этом нет нужды. Совершенно ясно, что парень рассказал нам все, что видел… и я не думаю, что он сочиняет. Ступай, мальчик, но не уходи на дальние пастбища. Оставайся поблизости от дома, чтобы мы снова могли позвать тебя, если понадобится.
Пастушок встал и вопросительно взглянул на Яхмоса:
– Ты болеешь, господин Яхмос…
