В другое время Монка рассердило бы, что его привело сюда столь мерзкое дело, но сейчас он испытывал только грусть.
Преодолев последние ярды пути, сыщик постучал в дверь.
– Ну? – Открывший ему человек был невысок и коренаст, с бритым лицом, на котором читалась откровенная неприязнь к незнакомцу.
– Вы – мистер Аркрайт? – осведомился Уильям.
– Ну, да. А вы кто и что вам здесь нужно? – У жильца был выговор англичанина, но детектива в первый момент смутила его интонация: в ней слышалась свойственная горцам напевность.
– Я приехал из Эдинбурга… – начал сыщик.
– Вы не шотландец, – мрачно возразил Аркрайт, отступая на шаг.
– Так же, как и вы, – парировал Монк. – Я сказал, что приехал из Эдинбурга, а не что родом оттуда.
– Ну и что? Мне дела нет, откуда вы родом.
Йоркширец! Вот откуда эти модуляции, этот характер произнесения гласных в его речи. Байярд Макайвор тоже из Йоркшира. Что это, совпадение?
Не задумываясь, Уильям соврал:
– Я – поверенный миссис Мэри Фэррелайн. Приехал познакомиться с состоянием ее имущества. Не знаю, дошла ли уже до вас информация, что она недавно умерла.
– Никогда о такой не слыхал, – убежденно заявил Аркрайт, но по лицу его пробежала тень. Он тоже лгал.
– Странно. – Монк улыбнулся – не столько дружелюбно, сколько удовлетворенно. – Ведь вы живете в доме, который принадлежит ей.
Йоркширец побледнел, но постарался скрыть тревогу. В его душе происходила какая-то борьба. Было очевидно, что сдаваться он не собирается и, похоже, не будет слишком церемониться в средствах. Что-то в нем внушало опасения. Сыщик поймал себя на том, что прикидывает собственные силы. Как поведет себя этот странный человек в таком диком и совершенно безлюдном месте?
– Не знаю, кто там числится хозяином, – заговорил Аркрайт, глядя своему неожиданному гостю в лицо, – но я нанял эту ферму у человека по имени Макайвор, и вас это никак не касается, мистер Крау!
Монк не представился Аркрайту, но тому было известно имя поверенного Мэри. Уильям скептически вскинул брови:
– И аренду вы тоже платите мистеру Макайвору?
– Точно. – Держался жилец по-прежнему агрессивно, но беспокойство его явно росло.
– Как? – продолжал нажимать на него детектив.
– Что значит – как? Деньгами, конечно. А вы думали, картошкой?
– Вы что – отправляетесь верхом в Инвернесс и посылаете деньги с ночным эдинбургским поездом? Еженедельно? Или раз в месяц? Это должно отнимать у вас массу времени.
Аркрайт понял, что попался, и не сумел скрыть этого. Казалось, он был готов броситься на визитера с кулаками, но, смерив того взглядом и оценив его собранную фигуру, передумал.
– Не ваше дело, – прорычал он. – Я отвечаю перед мистером Макайвором, а не перед вами. И вообще, где доказательства, что вы и вправду поверенный и что эта Мэри Как-Ее-Там в самом деле умерла? – В глазах его мелькнуло торжество. – Кто вас знает, кто вы такой!
– Это верно, – согласился Монк. – Например, полицейский.
– Шпик? – Йоркширец побледнел. – За что? Я держу ферму. Что тут незаконного? Никакой вы не шпик, а просто пронырливый ублюдок, сующий нос куда не следует!
– Вам не мешает знать, что Макайвор ни разу не передал хозяйке деньги, которые вы ему посылали, – с ехидством сообщил ему Уильям.
Аркрайт попытался подмигнуть, но у него получилась лишь нервная гримаса:
– Ну, это его проблемы, не правда ли?
В этот момент сыщик вдруг понял, что Байярд ни за что не выдаст своего знакомого и тот прекрасно это знает. Но, с другой стороны, если зять Мэри потеряет право распоряжаться фермой, Аркрайт тоже ее лишится. Шантаж – вот единственное приемлемое объяснение. Чем же этому человеку удалось припугнуть Макайвора? И как вообще он мог познакомиться с таким джентльменом, как Байярд? Аркрайт – в лучшем случае без пяти минут преступник, а в худшем – законченный каторжник.
С подчеркнутым безразличием пожав плечами, Монк притворился, что собирается уходить.
– Макайвор сам мне все объяснит, – уверенно заявил он. – Тогда вам крышка.
– Вот уж нет! – торжествующе возразил его собеседник. – Не посмеет. Зачем ему себя губить?
– Вздор! Кто поверит вашей клевете? Он непременно все расскажет, чтобы объяснить отсутствие денег.
– Мне-то поверит каждый, кто читать умеет, – усмехнулся йоркширец. – Это все черным по белому записано. А у него еще не зажили «майские жучки» на заднице!
Так вот в чем дело! Тюрьма! Байярд Макайвор отбывал наказание в какой-то тюрьме. Возможно, Аркрайту это известно, потому что он и сам был там же. Не исключено, что они зарабатывали своих «майских жучков» бок о бок, на одной чудовищной машине, чаще именуемой рабской мельницей: заключенные должны были вышагивать по четверть часа подряд, вращая огромное колесо, насаженное на длинную ось с гигантским приспособлением типа флюгера, которое всегда крутилось с постоянной скоростью, заставлявшую работающих задыхаться и выбиваться из сил. Поэтическое название «майские жучки» получили кровавые раны, образующиеся от постоянного трения тела о кожаную упряжь.
Знала ли об этом Мэри Фэррелайн? Может быть, Байярд убил ее с той же целью, ради которой устроил Аркрайту бесплатную аренду фермы, – чтобы сохранить свою ужасную тайну? Все это выглядело настолько логично, что возразить было нелегко.
Почему же Монк так расстроился? Потому что хотел, чтобы виноватым оказался Кеннет? Чепуха! И все же сияющий залив уже не казался ему таким же ярким, как прежде, когда он повернулся, чтобы уходить, и когда брел вниз по нарядному склону между кустами живой изгороди или садился на лошадь перед долгой и трудной обратной дорогой в Инвернесс.
Он пересек залив Кромарти и Черный остров, добрался до переправы и вновь яростно налегал на весла, чувствуя, как болит у него спина и ноют плечи. Лодочник с улыбкой предложил, что будет грести сам, но пассажир испытывал острую потребность выместить на чем-то свой гнев. Внезапно, безо всякой причины, он вспомнил детство, и впервые возвращение памяти причинило ему такую боль. Вместе с болью пришло и другое чувство – ощущение вины. Тогда, много лет назад, он возвращался с кем-то еще после спасательного рейса на лодке и был виноват в том, что струсил. Он настолько испугался бушующих волн, вздымавшихся между спасательной лодкой и гибнущим судном, что, застыв от ужаса, упустил брошенный канат и слишком поздно заметил, как тот соскользнул в воду. Конечно, его бросили опять, но несколько драгоценных секунд было потеряно, а с ними – и возможность спасти человека.
Теперь же сыщик с такой силой налегал на весла, погружая их в сверкающую воду залива, что на лбу у него выступил пот. Перед его мысленным взором стояла зияющая пучина за бортом лодки – той, в которой он плыл столько лет назад. Уильяма терзал такой стыд, словно все это произошло только что, и в глазах у него стояли слезы раскаяния.
Почему он это вспомнил? Почему к нему не возвращается память о многочисленных счастливых минутах, проведенных в кругу семьи? Должны же были у него быть и успехи, и достижения! Что заставило его так живо увидеть именно эту сцену? А может быть, в его прошлом были и другие столь же отвратительные эпизоды, еще не воскресшие в его сознании?
Или просто его гордость не прощает никаких неудач, и он бередит старые раны, потому что они все еще ноют? Неужели он настолько склонен к самоистя-занию?
– Малышка сегодня держится молодцом, – похвалил перевозчик свою лодку. – Нашли вы в порту то, что хотели?
– Да… нашел, – ответил Монк, продолжая энергично грести. – Все вышло, как я и ожидал.
– Судя по вашему виду, радости вам это не доставило.
– Верно.
Кивнув, лодочник умолк.
Как только они достигли берега, детектив, задыхаясь, вылез из лодки, расплатился с ее хозяином и расстался с ним. Все его тело отвратительно ныло. Он проклинал собственную гордость – нужно было согласиться, чтобы греб перевозчик!
В Эдинбург Уильям вернулся уставшим и не испытывающим ни малейшего удовлетворения от своего открытия. Он предпочел отправиться пешком, несмотря на сырой ветер, дувший в лицо, и на мокрый снег, то и дело начинавший сыпать с серого неба. Он прошел по Веверлейскому мосту, спустился по Маркет-стрит и, миновав Бэнк-стрит и мост Георга IV, очутился на Грассмаркет. Детектив пришел к жилищу Эстер, ни разу не задумавшись, почему отправился туда, а не на Эйнслай-плейс. Может быть, он считал, что она заслуживает узнать правду раньше Фэррелайнов или, по крайней мере, присутствовать при том, как они ее услышат? О жестокости своего решения он не помышлял. Хотя Байярд ей нравился – во всяком случае, у Монка сложилось такое впечатление.
Только подойдя к дверям жилища мисс Лэттерли, он осознал, что просто хочет поделиться горечью разочарования, причем не с кем угодно – хотя больше делить его было не с кем, – а именно с ней. Поняв это, Уильям замешкался.
