Робин изучала изможденное лицо еще одной выжившей. «Лайла Монктон, проститутка». Лайла тоже знала, как звучит дыхание этого борова. Лайле он отрезал пальцы; Робин отделалась шрамом от кисти до локтя. Мозг гневно жужжал в черепной коробке. Даже совестно, что она так дешево отделалась.
– Хоть бы слово…
– Думать забудь, – сказал Страйк – гневно, совсем как Мэтью. – С нас хватит, Робин. Я не должен был посылать тебя к Стефани. Мной двигала злоба на Уиттекера – с момента получения той посылки, а из-за этого тебя чуть не…
– Я тебя умоляю. – Робин не сдержала раздражения. – Не ты же собирался меня убить, а он. Давай не будем брать на себя чужую вину. Ты имел все основания считать, что это Уиттекер, – из-за текстов песен. Как бы то ни было, теперь остаются…
– Карвер прощупал Лэйнга и Брокбэнка. Он считает, это ложный след. Но мы с тобой, Робин, больше не имеем к этому касательства.
Находясь в десяти милях от нее, Страйк надеялся, что смог ее убедить. Он не упомянул об озарении, посетившем его после случайной встречи у больницы. На другое утро он позвонил Карверу; к телефону подошел кто-то из его заместителей, сказал, что Карвер сейчас очень занят и ответить не может, и посоветовал больше не беспокоиться. Но Страйк все же настоял, чтобы раздраженный и слегка агрессивный заместитель передал Карверу суть его звонка. Детектив готов был прозакладывать здоровую ногу, что Карверу ничего не передали.
В кабинете Страйка были открыты окна. Жаркое июньское солнце обогревало оба помещения, ныне совершенно безлюдные, а в ближайшем будущем, надо думать, бесхозные. Даже мистер Повторный утратил интерес к новой исполнительнице эротических танцев. Страйк томился от вынужденного безделья. Как и Робин, он хотел действовать, но об этом помалкивал. Еще он хотел, чтобы она поправилась и больше не подвергалась опасности.
– Копы у дома дежурят?
– Да, – вздохнула она.
Карвер выставил круглосуточный пост на Гастингс-роуд. Мэтью и Линда вздохнули с облегчением, узнав, что возле дома всегда находится полицейский.
– Корморан, послушай, я знаю, что мы не имеем права…
– Робин, никакого «мы» больше не существует. Есть я, и я протираю штаны без работы. Есть ты, и ты будешь сидеть дома, пока не поймают убийцу.
– Я говорю о другом, – сказала Робин. Сердце вновь стучало в ребра. Она должна была произнести это вслух, чтобы не лопнуть. – Есть одно дело, которым мы… ты можешь заняться. Это Брокбэнк. Может, он и не убийца, но мы точно знаем, что он насильник. Ты можешь сходить к Алиссе и предупредить, что она живет с…
– Думать забудь! – резко сказал голос Страйка ей в ухо. – Черт возьми, Робин, последний раз повторяю: всех не спасешь! Он ни разу не отбывал срока! Малейшая оплошность – и Карвер нас уроет!
Наступило долгое молчание.
– Ты плачешь? – забеспокоился Страйк: ему показалось, что ее дыхание стало прерывистым.
– Нет, я не плачу, – честно ответила Робин.
Ее охватил смертельный холод, когда Страйк отказался защитить двух маленьких девочек, живущих под одной крышей с Брокбэнком.
– Мне надо идти, у нас сейчас обед, – сказала Робин, хотя никто ее не звал.
– Слушай, – начал он, – я понимаю, ты хочешь…
– Потом поговорим. – Робин повесила трубку.
Никакого «мы» больше не существует.
Это случилось вновь. Какой-то мужчина бросился на нее из темноты и отнял у нее не только ощущение безопасности, но и статус. Она была партнером в детективном агентстве…
Была ли? Новый контракт никто ей не предложил. Зарплата оставалась на прежнем уровне. У них было так много работы и так мало денег, что ей не приходило в голову заговорить ни о том ни о другом. Ей было довольно того, что Страйк видел в ней равноправного партнера. Теперь она лишилась даже этого – может, на время, а может, и навсегда.
Никакого «мы» больше не существует.
Погруженная в свои мысли, Робин несколько минут посидела без движения, а потом встала с постели. Зашуршали газеты. Она подошла к туалетному столику, где стояла обувная коробка от Джимми Чу, вытянула руку и погладила белоснежный картон.
В отличие от озарения, посетившего Страйка на тротуаре у больницы, ее план созрел не так внезапно и не обжег ее пламенем. Темный и опасный, он поднимался медленно; он был рожден ненавистным вынужденным бездельем минувшей недели и ледяной злостью на Страйка, упрямо не желавшего действовать. Страйк, ее друг, переметнулся в стан противника. Бывший боксер, почти двухметрового роста. Ему было не понять, что значит быть маленькой, слабой, беспомощной. Ему было не понять, что делает с тобой насилие: оно низводит тебя до безжизненной вещи, до мусора, до презренного куска мяса.
Захаре, судя по ее голоску в телефонной трубке, было года три, не больше. Робин замерла перед своим туалетным столиком. Она смотрела на коробку со свадебными туфлями и раздумывала. Риск был ей предельно ясен, как острые камни и бушующие волны под канатоходцем. Да, ей не под силу спасти всех. Спасать Мартину, Сейди, Келси и Хезер было слишком поздно. Лайле предстояло жить дальше с двумя пальцами на левой руке и с темным шрамом в душе – Робин знала это как нельзя лучше. И все же оставались две девочки, которых – при бездействии окружающих – ждали неисчислимые страдания.
Робин отвернулась от новых туфель, взялась за мобильный и набрала номер, который никогда не собиралась использовать, хотя он сам пришел к ней в руки.
And if it’s true it can’t be you,
It might as well be me.
Blue Öyster Cult. «Spy in the House of the Night»[94]
Для планирования у нее было три дня: пришлось ждать, когда сообщник раздобудет машину и найдет свободное время в своем плотном графике. Тем временем она заявила Линде, что туфли фирмы «Джимми Чу» ей жмут, что они безвкусные, и позволила матери сопроводить ее в магазин, где вернула их в обмен на наличные. Теперь оставалось изобрести какую-нибудь легенду для Линды и Мэтью, чтобы выиграть время, необходимое для осуществления плана.
В конце концов Робин выдумала, что ее вызывают в полицию для очередного опроса. Для поддержания иллюзии Робин настояла, чтобы Штырь не выходил из машины, когда за ней заедет, и попросила его притормозить возле все еще патрулирующего их улицу полицейского в штатском, которому сказала, что едет снимать швы, хотя на самом деле до этого оставалось еще двое суток.
Сейчас было семь часов вечера, погода стояла ясная; на улице, если не считать прислонившейся к теплой кирпичной стене бизнес-центра «Истуэй» Робин, никого не было. Солнце медленно двигалось на запад, а на туманном горизонте, в конце Блонден-стрит, рождалась скульптура «Орбита». Робин видела эскизы в газетах: вскоре здесь обещало появиться подобие исполинского настенного телефона, опутанного собственным проводом. Позади скульптуры смутно различались очертания олимпийского стадиона. Отдаленные силуэты гигантских построек казались впечатляющими и какими-то неземными, словно из другого мира, не имеющего ничего общего с тайнами, которые, как она подозревала, скрывались за свежепокрашенной парадной дверью, ведущей – сомнений не оставалось – в квартиру Алиссы.
Быть может, из-за цели своего приезда Робин занервничала при виде этой молчаливой вереницы домов. Постройки были новые, современные – и бездушные. Загораживая собой вид на грандиозные здания, строящиеся вдалеке, они все выглядели одинаково и при этом не создавали ни малейшего ощущения общности. Здесь не было деревьев, которые могли бы сгладить острые углы низких квадратных домов, зачастую с надписью «Аренда»; не было ни углового магазинчика, ни паба, ни даже церкви. На верхних окнах склада, к стене которого прижималась Робин, были задернуты белые, как саван, занавески, а металлические двери гаража покрывали граффити; укрыться было негде.
Сердце у нее колотилось, словно после долгого бега. Пути назад не было, но все равно ее терзал страх.
Поблизости эхом отдались шаги, Робин молниеносно обернулась, сжимая липкими от пота пальцами тревожный брелок. Штырь, долговязый, исполосованный шрамами, размашистой походкой направлялся к ней, в одной руке держа батончик «Марс», а в другой – сигарету.
– Она идет, – глухо сообщил Штырь.
– Ты уверен? – с бешено колотящимся сердцем переспросила Робин, чувствуя головокружение.
– Черная с двумя детьми идет сюда. Я ее засек, когда покупал вот это. – Штырь помахал батончиком. – Хочешь?
– Нет, спасибо, – отозвалась Робин. – Э-э-э… Ты не мог бы где-нибудь затихариться?
– Точно не хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– Нет, – ответила Робин. – Только если увидишь… его.
– Ты уверена, что этого пидора нет дома?
