— Трос не перетерся. Похоже, он был закреплен так, чтобы при малейшем прикосновении блок рухнул.
— Господи, бедный Евгений Борисович! — искренне вздохнула Виктория Павловна. — Как представлю… на взлете таланта…
— Да. Значит, про встречу вы ничего не знаете? Возможно, знает кто-нибудь другой…
— Игорь Витальевич! — вскричала Вика. — Войдите в мое положение! Я столько сил отдала этой премьере, так о ней мечтала! Мне было так необходимо, чтобы она прошла успешно…
— Иначе студию могли бы прикрыть, — тихонько вставил следователь.
— И тут — такое! Мало того что я лишилась звезды, так еще вместо обсуждения премьеры все начнут сплетничать про убийство, а спектакля как будто не было! А если в довершение к этому людей по сто раз будут вызывать в милицию, все совсем развалится, понимаете? От меня станут шарахаться, как от зачумленной. Мол, раз из-за ее дурацкой студии я влип в такую историю, пусть эта студия провалится! А для меня в ней полжизни. Если б Евгения Борисовича можно было воскресить — это одно, но ведь нельзя! Ну разве мало в городе несчастных случаев? Неужели из-за каждого из них допрашивают по сто человек? Я думала, составят протокол, и достаточно. Вы не представляете, какие нервные и обидчивые, эти артисты! А критики еще хуже! С критиков надо пушинки сдувать, а им все равно мало! Я пригласила влиятельных людей, чтобы они помогли мне, но, если их из-за меня будут подозревать в чем-то непонятном, они мне только навредят! Господи, ну чем я виновата?
Вика разгорячилась, глаза ее горели, голос звенел. День был тяжелый, нервы сдали.
— Знаете, сколько я перед ними юлила, чтобы они соблаговолили прийти? Самой противно! Но студия… а теперь все прахом… А!
Она, отвернувшись, обреченно махнула рукой.
— Ну, не так все страшно, — сочувственно возразил Талызин. — Никто не тронет ваших нервных знаменитостей, не бойтесь! Им будет только приятно, что они присутствовали при самом необычном театральном событии месяца. Станут делиться впечатлением со знакомыми, а заодно похвалят спектакль — тем более, это последний спектакль Преображенского. Люди, они такие. Что касается показаний, нам вполне достаточно тех, кто сидел с нами за одним столом. Если с кем-то и была назначена встреча, то с одним из них. Так у вас нет подозрений, с кем именно? Евгений Борисович еще почему-то извинялся перед всеми. Например, перед вами — за что?
— Мало он мне крови попил? — буркнула Виктория Павловна и ехидно осведомилась: — А перед вами за что?
Игорь Витальевич, проигнорировав вопрос, сообщил:
— Ну вот и ваш дом. Знаете, я не стану вас таскать в прокуратуру, вам и без того нелегко. Если вы понадобитесь, я лучше заеду к вам или на работу, или сюда. Вы не против?
— Спасибо! Наверное, сюда. Будет ли завтра у меня работа…
— Будет-будет. Должен сказать, что Евгений Борисович очень высоко вас ставил. Очень.
— Так я и поверила!
— Я не шучу. Получается, это чуть ли не его последние слова перед смертью. Он говорил, что вы очень талантливы как режиссер и еще более талантливы как организатор. Что ни с кем не работается так легко, как с вами. Он надеялся, что скоро сыграет новую роль в вашей очередной премьере, и вот…
— Вы это придумали, чтобы меня утешить? — прервала Вика. — Вот уж не надо!
— Я вовсе не придумал, — удивился Талызин. — Передаю, конечно, не дословно, но близко к тексту. Просто вы устали, Виктория Павловна, вот вам и не верится ни во что хорошее. Ложитесь спать, отдохните, а утро вечера мудренее.
Лишь дома Вика сообразила, что вовсе не сообщала Обалдевшему поклоннику своего адреса. Откуда же он его знал? Впрочем, она не собиралась ломать над этим голову, гораздо больше ее волновало другое. Неужели Преображенский ее действительно высоко ставил? Неужели он не строил против нее козни, а наоборот? Или, возможно, он хвалил ее Талызину, поскольку тот далек от театральных кругов, а критикам все же ругал? Господи, ну и человек, и после смерти умудряется водить людей за нос! Как он играл сегодня… кровь стыла в жилах… страшно представить, что больше никогда, никогда…
* * *
Наутро позвонила Марина:
— Вика, я могу к тебе приехать?
— Зачем? — холодно осведомилась та.
— По поводу… вчерашних событий. Я еду.
И она положила трубку. Виктории Павловне не слишком-то хотелось выслушивать лживые оправдания хитрой подруги, которая теперь, лишившись соратника, решила вновь пойти на сближение. Вчера бросила на растерзание, а сегодня, видите ли, мчится! Хотя, как бы там ни было, Марина для студии — хорошее приобретение, и лучше бы ее сохранить. Бог с ними, с амбициями, дело важнее.
Марина выглядела отвратительно, под глазами синели круги.
— Считай, ночь не спала, — вздохнула она. — Все думала, думала. Я должна с кем-нибудь поделиться, а то совсем обалдею. Вика, ты знаешь точно, отчего он умер?
— На него упал блок для декораций.
— Этот блок когда-нибудь раньше падал?
— Ну, — изумилась Виктория Павловна, — нет, наверное.
— А почему он упал вчера? — настаивала Марина.
— Талызин говорит, был плохо закреплен и упал при прикосновении.
— А почему он был плохо закреплен?
Вика раздраженно пояснила:
— Потому что его плохо закрепили.
Марина не обиделась.
— А позавчера плохо закрыли люк. Тоже случайно, и тоже перед Евгением Борисовичем. Тебе это не подозрительно?
Виктория Павловна, не выдержав, засмеялась.
— Вот что значит писать детективы! Ты что, считаешь, его убили, что ли?
— Считаю, — серьезно подтвердила собеседница. — А ты — неужели нет? Если посмотреть на ситуацию со стороны…
— Со стороны смотрела милиция, и никаких таких глупостей им в голову не пришло.
— Кто знает, — покачала головой Марина. — Ведь твой Талызин сидел за столом вместе с нами и все слышал.
— Что — все? Пьяную болтовню?
— Тост, который произнес Преображенский. Он не показался тебе странным?
— Вы с Обалдевшим поклонником что, сговорились? — возмутилась Вика. — Да, он тоже талдычил про тост. А я считаю — ничего особенного, мало ли что артист несет после премьеры…
— Сперва я была уверена, что в конце Евгений Борисович обращался лично ко мне, но, чем больше вспоминаю, тем больше кажется, что нет, — задумчиво проборомотала Марина. — А как считаешь ты?
Тут уже Вика опешила окончательно.
— К тебе? А ты тут при чем?
— Потому что он извинялся. Правда, почему-то перед всеми, но потом открыто намекнул, что кто-то один понял его лучше других… я и решила, что это я.
— Перед тобой, по-моему, ему как раз извиняться было незачем, — едко заметила Виктория Павловна. — Это ярешила, что он обращается ко мне!
Марина неожиданно улыбнулась.
— Даже так? Честное слово, вчера я просто была не в себе, а надо было прояснить положение сразу — нам обеим стало бы легче. Слушай, по крайней мере, сейчас. Днем, еще до твоего прихода в студию, Евгений Борисович сказал мне, что вы с ним поняли, какой ошибкой было ставить мою пьесу. Что твоя постановка и его игра, возможно, спасут ситуацию, но в будущем вы, конечно, больше не станете иметь дело с такой бездарной дилетанткой, как я. Вы постараетесь на банкете донести до критиков, что все недостатки премьеры связаны лишь с очевидной слабостью пьесы, и ни с чем другим.
— Он… он так сказал?
— Да. Правда, существенно крепче!
— Во интриган! — почти восхитилась Вика, на душе которой моментально стало легко. — А мне, между прочим, совсем наоборот!
— В каком смысле — наоборот?
— Ну, что вы с ним не хотите больше иметь дело со мной, потому что я — никудышный режиссер. Вы будете работать с профессионалами, а студию пускай прикроют. Я там чуть с ума не сошла! А тебе, по-моему, хоть бы что. Болтала со мной как ни в чем не бывало.
Марина попыталась объяснить:
— Конечно, меня это не слишком порадовало, но я решила, что, по большому счету, вас можно понять. Вы действительно профессионалы, а я нет, и, если б вы ставили пьесу драматурга, имеющего вес, он бы смог вас поддержать, от меня же студии никакой пользы. Я прекрасно понимаю, как для тебя эта студия важна и что с тобою будет, если ее прикроют. Только было обидно, что ты не сказала мне сама, но я постаралась показать тебе, что зла не держу. Конечно, следовало сразу обо всем догадаться и поговорить без обиняков, но ты весь вечер обращалась со мной так холодно, что я совсем уверилась.
— В чем уверилась? — уточнила несколько запутавшаяся Виктория Павловна.
— Что ты действительно сделала… а, чего там! Сделала мне гадость за спиной.
— Издеваешься? Я обращалась холодно, потому что гадость сделала ты, а если б гадость сделала я, зачем бы я стала на тебя злиться?
— Вика, а тебе говорили, что ты хорошая? — не в тему, зато очень ласково спросила Марина после секундной паузы.
