Я, вдруг, поняла, почему трушу перед Ивановой: она слишком хорошо меня знает. Естественно, я и торговля — несовместимы. Но не могу же я позволить Ивановой торжествовать.
— Как хочешь, только все было так, как я рассказала, — возразила я.
Иванова вскинула одну бровь (здорово это у нее получается) и рявкнула:
— Лучше скажи, где болталась.
И тут я вспомнила про Татьяну и ухватилась за нее, как утопающий за соломинку.
— Знаешь кого я сегодня встретила! — воскликнула я, наполняя свой голос интонациями радости и надеясь этим же заразить Иванову.
— Кого? — хмуро пробасила она, ничуть не заражаясь.
— Свою одноклассницу Танечку Власову…
Я собралась удариться в прошлое и привести ряд эпизодов из жизни Танечки, чтобы Людмиле легче было восстановить ее образ, но не тут-то было.
— Терпеть не могу Власову, — рявкнула Иванова, давая понять, что память ее на должном уровне.
Я слегка удивилась, поскольку в школьные годы тоже была уверена, что пионерка Власова любимица вожатой Люды.
— А Власова считает, что ты от нее без ума, — не без ехидства сказала я.
— Зубрилка и подхалимка, — вынесла приговор Иванова, ставя точку на этой теме.
Мне стало обидно. Есть ли у этой Ивановой хоть что-нибудь святое? Я встретила подругу детства, ее подшефную и, вдруг, такая черствость. Напрочь лишена ностальгических чувств.
— Иванова, ты зануда и сухарь. Поэтому от тебя родной муж сбежал… и сын. А все оттого, что ты никого не любишь.
— Власову не люблю. Если муж сбежал по этой причине, туда ему и дорога, — заключила она и, подумав, добавила: — Его я тоже не люблю.
— А кого ты любишь? — возмутилась я.
— Тебя, дуру! — рявкнула Иванова и вышла из моей комнаты, в сердцах хлопнув дверью так, что штукатурка с потолка посыпалась.
Мне стало стыдно. Обидела хорошего человека. К тому же любящего меня, дуру. Я решила подлизаться и бодрым шагом отправилась в комнату Ивановой, но ее там не оказалось. Она сидела в столовой и плакала. Тут мне ничего другого не оставалось, как к ней присоединиться. Иванова пригребла меня к себе, и мы горько рыдали дуэтом. Каждая о своем. Я жалела Иванову, а она себя и, как выяснилось позже, Моргуна.
— Ты куда его дела? — бросила она мне упрек, когда мы наплакались и насморкались вдоволь.
Я пришла в ужас.
— Как? Разве он не дошел до кафедры?
Людмила скорбно покачала головой.
— Нет.
— Я высадила его на Большой Садовой, — солгала я, решив не вдаваться в подробности с воротами портнихи. — Он был не очень трезв, дрожал и жаловался на давление и возраст. Что же делать? Надо его искать. Ты звонила домой?
Людмила опять покачала головой.
— Нет, может ты позвонишь? — жалобно попросила она.
Мне было непривычно видеть ее такой жалкой и поникшей. Стало не по себе, словно почва ушла из-под ног. И что это на нее нашло? С каких это пор Иванова стала такой робкой и стеснительной? Да еще из-за какого-то ничтожного Моргуна. Плешивого. Умника. И алкоголика.
Тут призадумаешься…
И, вдруг, меня осенило. Осенило чисто интуитивно, потому что Иванова славилась своей исключительной верностью мужу и ни в каких амурах не была замечена. Она вообще ни в чем не была замечена, только в работе. Если до развода у нее еще была какая-то видимость личной жизни, то после развода осталась одна работа.
А ведь Иванова в юности была настоящая красавица, просто Брижит Бардо. Видимо она и характером в нее пошла. Слышала я, что Брижит тоже была грубиянка, славилась нравственностью и любила выпить, а к старости свихнулась на идеалах и принципах. Нетрудно представить что в будущем ждет Иванову. Нашей общей подруге Марусе нравственность Людмилы всегда была, как ножом по сердцу, и высказывалась она по этому поводу с большим презрением, а я гордилась Ивановой и всегда говорила: “В обществе должны быть и такие люди.”
Теперь же, когда на этот столп нравственности опустился туман подозрений, я новыми глазами посмотрела на Иванову и прошептала:
— Ты что, Людмила? У вас что с Моргуном? Отношения?
Это привело Иванову в чувства.
— Эго рэс нуллиус! — рявкнула она, а я сильно пожалела, что нет нашего переводчика Витьки, но Иванова следом перевела сама: — Я бесхозная вещь, — сказала она, — и никому нет дела до моих отношений.
— Тогда ищи своего Моргуна сама.
— У него давление, — с угрозой сообщила она.
На меня это не произвело впечатления.
— Знаю, — зевнула я, — давление и возраст. Он мне уже говорил. Кстати, Иванова, как удалось тебе втрескаться в такого старого козла?
— Он не всегда был таким.
— Но разница в возрасте, надеюсь, была всегда.
— Он был уже профессор, а я всего-навсего аспирантка.
— Теперь ты далеко не аспирантка, а он по-прежнему профессор и перенимает опыт у своей ученицы. Значит он еще и бездарь.
— Не сложилась личная жизнь, — выдвинула “веское” оправдание Иванова.
Такими глупостями меня не смутишь.
— Для мужчины главное в жизни — работа, а на личном фронте и у тебя не сложилось, однако это лишь помогло твоей карьере.
На этот раз Ивановой крыть было нечем, и она взмолилась:
— Соня, позвони Моргуну!
— И что сказать?
— Скажи, что с работы.
— Надеюсь его жена не медик?
— Медик, — вздохнула Иванова.
— Тогда на что ты меня толкаешь? А если она заведет со мной чисто профессиональный разговор?
— Она может, — согласилась Иванова. — Она дура, она еще и не то может.
— Ну вот видишь на что ты меня толкаешь. А, собственно, что ты так разволновалась из-за своего Моргуна. Что с ним может случится?
Людмила нахмурилась. На ее лице отразилась внутренняя борьба.
— Он запойный, — в конце концов призналась она. — Может уйти в штопор и потеряет кафедру. Его уже несколько раз прощали.
— Так что же не заботится об этом его жена?
— Ей плевать.
— А ты ничем не поможешь. Уедешь, а он тут же отправиться в свой штопор.
И тут я мне открылась тайна нашей командировки, иными словами говоря, ее истинная цель.
— Так и происходит, — обреченно сообщила Иванова. — Поэтому я и приехала.
— И теперь пьешь с ним вместе, — с укором констатировала я. — Ее любовник запил, и она вынуждена была стать алкоголичкой. Иванова, это про тебя.
— Ты ничего не понимаешь, — разозлилась она. — Это такой маневр.
— Да, но от этих маневров спиваешься уже ты. Да и кто хочешь сопьется, маневрируя всю жизнь.
Иванова полезла в карман, достала “Кент”, закурила, пуская в потолок клубы дыма. Я всем своим видом выражала, как мне это противно.
— Надо довести его до пенсии, — устало сказала она. — Понимаешь? Осталось немного. Ему нельзя лишиться кафедры. Понимаешь?
— Понимаю, — ответила я и подумала:
“Нет, вы только посмотрите на эту Иванову! Я всю жизнь считала ее образцом нравственности и была уверена, что у бедняги нет никакой личной жизни, а выходит, что нравственностью здесь и не пахнет. Вот где оказывается проходит ее личная жизнь. В Ростове. И пока она боролась с алкоголизмом чужого мужа, сбежал ее собственный, причем мужчина положительный во всех отношениях. Вот и пойми этих женщин.”
— Ладно, — сказала я, поражаясь глупости Ивановой, — раз цель твоей жизни — трезвый Моргун, деваться некуда. Придется помочь, но горячку пороть не буду. Завтра утром поеду реализовывать герани, тогда и заеду в лоно его семьи.
— А что скажешь жене?
— Не волнуйся, найду что сказать.
Глава 8
На следующий день рано утром, ни свет ни заря, Людмила безжалостно растормошила меня.
— Пора, — торжественно прошептала она, протягивая чашку дымящегося кофе. — Зинка уйдет, а он не откроет.
Мне только что снился сладкий сон: незнакомец, подобравший меня на дороге, лепетал мне на ушко ласковые глупости. Естественно, что после такой идиллии воспринимать сообщение Ивановой у меня не было ни желания ни возможностей.
— Какая Зинка, — проворчала я, отвергая кофе и переворачиваясь на другой бок с твердой решимостью досмотреть сон.
— Зинка, жена его, — рявкнула Иванова и стащила с меня одело.
— Ну что это! — завопила я. — Что происходит? Что за напасть! Мне не дают житья из-за каких-то алкоголиков! Когда бы я хотела такой жизни, сама бы стала женой алкоголика! Благо у меня всегда такая возможность была, взять хотя бы Кирю.
Но какой смысл возражать Ивановой, особенно когда ей неймется. В конце концов она меня допекла. Пришлось подняться с постели и, наспех выпив кофе, везти ее в Ростов.
Всю дорогу она готовила меня к встрече со своим алкоголиком. Оказалось, что я должна не просто разыскать его, но, являя чудеса мужества и терпения, затащить негодника на кафедру, где уж Людмила обещала управиться сама.
Когда выяснилось, что к трепетному общению с алкоголиками я практически готова, Иванова перешла к инструкциям, как следует вести себя с их глупыми женами. В том, что жены всех алкоголиков глупы у нее не было ни тени сомнения.
