— Давай сюда, — с легким раздражением приказал Антонов и поставил ящик на место.
Я вздохнула. Нет, все-таки дедушка любит Китти, приготовил внучке подарок и даже сделал на нем трогательную надпись. Просто профессор имеет свои взгляды на воспитание, он считает, что капризы нельзя гасить подношениями. Кстати говоря, абсолютно верная позиция. Антонов порадует Китти, но только не сейчас, а когда та станет себя хорошо вести.
Дверь кабинета скрипнула, в комнату вошел шофер.
— Звали, Михаил Петрович?
— Где ты ходишь? — снова начал злиться профессор. — Звоню, звоню, не отвечаешь…
— Простите, на заправке был, — начал оправдываться водитель.
— Ладно, — отмахнулся хозяин и вытащил из ящика стола набор «Принцесса», — отвези живо. Что-то у меня голова заболела…
— Уже умчался, — воскликнул шофер и исчез.
Я слегка удивилась, значит, подарок предназначался не Китти.
Антонов выдвинул другой ящик стола, и я увидела, что он набит деньгами. Хозяин вытащил одну из пачек тысячерублевых купюр, перехваченную тонкой розовой резинкой.
— Тут сто тысяч, пробегись по магазинам, — улыбнулся «папа».
— Вы с ума сошли! То есть, извините, спасибо, не надо! — воскликнула я. — Сидите спокойно, сейчас принесу вам лекарство. Наверное, вы съели слишком много шоколадных конфет, выпили сладкой воды, вот вас и затошнило…
— Валокордин, — жалобно попросил Михаил Петрович, — сорок капель, меня эта доза успокаивает. Выпью и поеду в город.
Я внимательно посмотрела на «отца». Похоже, хозяину шикарного особняка на самом деле было дурно. Щеки и лоб Михаила Петровича покрывала зеленоватая бледность, глаза провалились, губы посинели.
— Сорок капель валокордина? Сейчас принесу! — воскликнула я, направляясь к двери.
— Спасибо, детка, — прошелестело за спиной.
В столовой обнаружилась одна Кира, спокойно наливавшаяся кофе.
— Где у вас валокордин? — нервно воскликнула я.
— Что? — промямлила жена Константина.
— Валокордин.
— Что?
— Сердечные капли. Лекарство, — ответила я, испытывая яростное желание схватить апатичную стокилограммовую тушу за жирные плечи и трясти до тех пор, пока Кира не прекратит мерно, словно корова траву, жевать ватрушку.
— Вам зачем?
Вот замечательный вопрос! Ясное дело, хочу при помощи валокордина помыть окна! Но, увы, я не имела права ответить Кире таким образом, я же должна ей понравиться.
— Михаилу Петровичу плохо, он просил накапать сорок капель, — пояснила я.
— А-а-а… — протянула равнодушно «заботливая» невестка и снова вонзила безупречно белые зубы в булочку.
На секунду я оторопела. Потом в голове вихрем взметнулась мысль: хорошо, однако, что подлинная Лаура не приехала к папе. Сейчас бы она тут наломала дров — вцепилась бы Кире в волосы и начала тюкать мадам башкой о стол.
— Так где валокордин? — нарочито спокойно поинтересовалась я.
— Не знаю.
Мое ангельское терпение затрещало по швам.
— Вы не поняли, что свекру плохо?
— Я не пью лекарства и понятия не имею, где они лежат, — меланхолично произнесла Кира.
— Мы едем? — в столовую вошел Костя.
Я кинулась к парню.
— Михаилу Петровичу плохо.
— Ерунда! — бодро воскликнул сын Антонова. — Не берите в голову, он истерик. Всякий раз, как нахамит нам, за сердце хватается.
— Сейчас вашему папе и впрямь нехорошо! — настаивала я. — Где валокордин?
— Не знаю, — пожал плечами Костя, — спросите у Мары.
— Это кто?
— Домработница Марина, она в курсе всех дел, — тихо сообщил Костя. — Впрочем, могу позвать маму.
— Сделайте одолжение, поторопитесь, — зачастила я. — Михаил Петрович был очень бледный, с синими губами. Очень похоже на сердечный приступ.
— Сейчас, — протянул Костя.
— Посиди, сама схожу, — засопела Кира, медленно поднялась и так же медленно пошла, нет — поплыла к двери.
— Ладно, — согласился муж и устроился за столом. — А я пока еще кофейку хлебну. О, он даже не остыл…
Я с огромным изумлением смотрела на парочку. Если бы, не дай бог, конечно, кому-нибудь у нас дома стало плохо, то через пару секунд в квартире уже творилось бы столпотворение, домашние бросились бы вызывать «Скорую помощь», МЧС, знакомых врачей… А тут — полнейшее спокойствие, больше смахивающее на абсолютное равнодушие. Мой рот раскрылся, я сделала глубокий вздох и приготовилась сказать «родственникам» все, что я о них думаю, но в столовой появились Кира и Анна.
— Вашему мужу дурно, — бросилась я к супруге Антонова.
— Да? Что случилось? — поинтересовалась дама.
— Он срочно просит валокордин.
— Сорок капель, — хихикнул Костя.
— Ну, это не страшно, — бесстрастно ответила Анна, — вот когда он шестьдесят требует…
— Где лекарство? — перебила я ее.
Анна тяжело вздохнула:
— Не следует впадать в истерику, уважаемая Лаура, сейчас я загляну к мужу.
Сохраняя непроницаемое выражение лица, с абсолютно прямой спиной, словно проглотив палку, Анна вышла в коридор.
Кира улыбнулась.
— Вы считаете нас чудовищами?
— Да, — ляпнула я и тут же спохватилась: — В смысле? Нет.
Невестка Антонова засмеялась, а Костя, осушив чашечку с кофе, пояснил:
— Папа, похоже, нереализованный актер. В последнее время он устраивает натуральные спектакли — может начать истерически рыдать, а два-три раза изображал умирающего, требовал лучших врачей.
— Мы уже поняли, — подхватила Кира, — если он просит сорок капель валокордина, то, так сказать, это представление из одного действия…
— А если шестьдесят, — перебил ее Костя, — то, значит, театральная ерунда до вечера затянется. «Скорая» приедет, с кардиографом. Мрак.
Я села на стул и от растерянности глупо спросила:
— Вы сейчас говорите правду?
Костя снова занялся кофе, а Кира, взяв очередную булочку, кивнула. Потом она внимательно глянула на меня и поинтересовалась:
— А вы?
— Не понимаю, — пробормотала я. — То есть, конечно, правду: Михаил Петрович побледнел, ему явно нехорошо.
— Не о нем речь, — нежно проворковала Кира. — Вы и впрямь его племянница?
Вся кровь бросилась мне в голову.
— Простите? — пролепетал язык. — Меня зовут Лаура, я дочь сестры Михаила Петровича…
— Которую тоже звали Лаурой? — вдруг спросил Костя.
— Именно так.
— Ваша мама жива? — продолжил парень.
— Нет, она скончалась.
— Давно?
— Достаточно.
— Дату назовите, — потребовала Кира.
— Ну… э… о…
— Вы забыли год смерти матери? — нежно осведомился парень.
— Понимаете, я была ребенком… — начала выкручиваться я.
— Совсем крошкой?
— Верно!
— А число? — пропела Кира. — Месяц?
— А… а… а… — протянула я.
— Вы не ходите на кладбище? — с фальшивым удивлением воскликнул Костя.
— Не посещаете дорогую могилу? — откровенно издевательски добавила Кира.
— Почему? — улыбнулась я. — Приношу цветы к надгробью.
— Дату кончины любимой мамы назовите, — резко велел Костя, — и…
Договорить он не успел — дверь столовой распахнулась, появилась белая, как полотно, Анна и молча села за стол.
— Мама, пей кофе, — ласково сказала Кира, — он еще теплый.
— Как там наш Марлон Брандо? — издевательски спросил Костя. — Жив?
— Он умер, — обморочным голосом сообщила мать.
— Знаю, — отмахнулся сын. — Я об отце говорю!
— И я об отце, — кивнула Анна. — Он скончался. Лежит головой на листе бумаги. Похоже, хотел новое завещание составить.
Кира попыталась вскочить, но ее большой живот, упиравшийся в стол, не позволил быстро совершить действие, Костя ловко опередил жену — змеей скользнул к двери и исчез в коридоре. Я, плохо понимая происходящее, уставилась на Анну.
— Ты уверена? — нервно прошептала Кира.
Свекровь кивнула.
— Где Мара? Надо «Скорую» вызвать! — вскрикнула Кира.
— Он мертв! — воскликнул, вбегая в столовую, Костя. — И правда скончался. Где Мара? Пусть в милицию звонит.
Я сидела словно в толстой зимней шапке — разговор достигал моих ушей, но звуки были приглушенными. А еще в комнате что-то гудело, не сильно, но мерно.
— Ася! — вдруг звонко крикнула Кира.
В проеме двери появилась невысокая, тумбообразная фигура.
— Звали? — поинтересовалась она.
— Где Китти?
— К занятиям готовится, учительница приехала, — словоохотливо стала пояснять нянька. — А еще, Кира Андреевна…
— Девочка не должна выходить из детской, — перебила няньку Анна.
— А чего случилось? — проявила любопытство Ася.
— Михаилу Петровичу плохо.
— Понятненько, — гадко ухмыльнулась няня.
— Он умер, — добавила Кира.
— Повесился? — деловито спросила Ася. — Во! Теперь и у вас, того-самого, брык в голове…
