— Делай, что хочешь, только освободите мне кухню, — потребовала Алиция, безуспешно пытаясь скрыть неудержимый хохот под маской гостеприимства. — Здесь мы сейчас обед начнем готовить, так что прошу пройти в салон. Эльжбета, если ты, говоря о пиве, имела в виду кофе, то я тоже присоединюсь.
Эльжбета неоднократно гостила у Алиции в разное время и знала, где что находится, поэтому вполне могла справиться с поставленной задачей. Я не вмешивалась, наслаждаясь происходящим. Правда, уверенности в том, что мне удастся сохранить самообладание при столь бурном развитии событий, у меня не было. Вся наша компания, впечатленная молодечеством Олафа, перебралась на террасу.
— Буде водка? — допытывался неутомимый скандинав, сменив гнев на милость. — К диннер? Польск водка?
На этом его запас польских слов временно иссяк, и он перешел частично на английский, а частично на датский. Я разглядывала его с большой симпатией: типичный швед, высокий, светловолосый, костлявый, но с хорошо развитой мускулатурой и, судя по тому, как быстро он вычислил и наказал обидчика, с отличной реакцией, не говоря уже о минимальной сообразительности.
С появлением новых гостей будто свежий ветерок пробежал по нашему дому, возвращая нам ощущение равновесия и устойчивости. Да и сама хозяйка, до сих пор старательно скрывавшая свои чувства, начала приходить в норму.
Эльжбету языковые сложности не волновали ни в малейшей степени.
— Стефана еще нет? — поинтересовалась она.
— Стефана? — удивилась Алиция. — А должен быть?
— Он возвращается в Польшу на перекладных и обещал к тебе заехать. Моя задача тебя предупредить, что скорее всего он будет вечерней лошадью.
— Отлично, я давненько его не видела!
— Он то же самое о тебе сказал.
Я знала Стефана понаслышке. Это был один из самых близких старых друзей Алиции, по профессии архитектор, но для души занимавшийся массой разнообразнейших вещей, в том числе историей и журналистикой. Жил он постоянно в Швеции, поскольку по отцу был шведом, отсюда и шведское гражданство, а мама у него была полька. Наслушалась я о нем всякого разного, но в жизни в глаза не видела и даже на фотографии. Теперь, похоже, появился шанс познакомиться. Для меня всегда было важно поглядеть на человека.
И еще я сразу сообразила, что теперь уже точно деваться некуда, придется задействовать ателье. Ничего, побегает Стефан в ванную кружным путем, через сад и терраску. Ему, по словам Эльжбеты, такие пути не в новинку, он человек здоровый и очень даже крепкий физически. Для поддержания формы движение — первое дело.
Эльжбета притащила себе из кухни табуретку, на чем и завершила свои кухонные работы.
Олаф пытался общаться со всеми одновременно, однако это у него не слишком получалось, Алиция не успевала переводить и поправлять ошибки, Эльжбета помогала весьма неохотно, а пан Вацлав, к огромному своему огорчению, в беседе практически не участвовал, так как владел, похоже, только французским, от которого в Скандинавии проку мало. И тут случилось чудо. Оказалось, что Юлия отлично знает английский, о чем проболтался все тот же пан Вацлав, который, конечно, не мог не встрять в разговор.
Что ей оставалось делать? Уже не удастся ограничиться, как прежде, краткими «спасибо, да», «спасибо, нет». Темпераментный швед засыпал всех вопросами, хотел знать все обо всем, в особенности же интересовался Польшей. Юлии пришлось рассказать о водопаде Мицкевича в Высоких Татрах и танцах тамошних аборигенов-гуралей, об охоте в Беловежской пуще или ловле пресноводной и морской рыбы в польских водоемах. Как оказалось, у непоседливого Олафа был пунктик на рыбе и рыбной ловле. Особенно его интересовал браконьерский вылов форели в горных реках Европы. Бедная Юлия в этом благородном деле совершенно не разбиралась и в лучшем случае могла поделиться с ним своими знаниями о европейских исторических конфликтах и польско-шведских войнах, одну из которых наш народ весьма поэтично окрестил «шведским потопом».
Эльжбета все это время безмятежно восседала на своей табуретке рядом со мной. Пришлось ткнуть ее в бок:
— Дай отдохнуть пани Юлии и расскажи ему об угрях в Висленском заливе, если еще не знает.
— Что именно об угрях в Висленском заливе?
Я, намеренно привлекая к себе всеобщее внимание, хладнокровно продолжала:
— Сразу после окончания войны в сорок пятом там угрей развелось видимо-невидимо, так что буквально в воде не умещались. Здоровенные такие, как лоси, толщиной в две руки, и жирные, что тебе свиньи-рекордистки. Откормились на утопленниках, которые потонули в ходе эвакуации беженцев. Немцы так от русских драпали, что от перегрузки суда переворачивались и тонули одно за другим. Вот угри и воспользовались случаем подкормиться, они ведь по природе хищники и питаются мясом. Им все равно кого есть, немец так немец.
— И что стало с этими угрями?
— Да ничего особенного. Пошли в готовку. Люди постарше и по сей день вспоминают их замечательный вкус чуть ли не со слезами благодарности на глазах.
— Что за жуть ты рассказываешь!
— Вовсе не жуть, а исторический, можно сказать, факт. Чистая правда. Переведи ему, пусть просветится.
Эльжбета, неизменно хладнокровная в любых жизненных ситуациях, прервала поток вопросов Олафа и изложила ему полученную от меня информацию. Что ей, жалко, что ли?
Польский текст в моем исполнении поняли все, тогда как шведскую версию только Олаф и частично Алиция. В полной тишине, повисшей над столом, они слушали эту поучительную историю с замиранием сердца. Впрочем, нет, Олаф без замирания. Однако и у него на глаза слеза навернулась, и он, тяжело вздохнув, промолвил:
— Какой жаль…
— Он жалеет, что его тогда там не было, — невозмутимо прокомментировала слова жениха Эльжбета.
Честно говоря, я тоже жалела. Такой, как бы это поэлегантнее выразиться, вторичный каннибализм меня никогда не смущал, и я прониклась к шведу еще большей симпатией.
Алиция с трудом выкарабкалась из своего кресла.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала она с такой странной интонацией, словно говорила одновременно на четырех языках, включая немецкую мову. — Я займусь обедом. Сегодня у нас рыба. — И уже на пороге дома вдруг застыла, как статуя пораженного током электромонтера.
Именно так подействовали на нее слова Олафа:
— Пан Водолей, пиво, карашо?
Скандинавский гость с дружеской улыбкой протянул Вацлаву открытую бутылку пива. Он явно предлагал поверженному противнику зарыть топор войны, а за неимением трубки мира воспользовался бутылкой. Последовали четыре секунды напряженного молчания.
— Кстати, — беззаботно бросила мне Алиция, выходя из салона, — с водой у нас напряженка, скажи им.
И исчезла, свалив разруливание ситуации на меня. Я рванула с места в карьер, не давая никому открыть рот, чтобы хоть как-то нивелировать шведскую бестактность.
— Как ни странно, в Дании существует нехватка воды, — тоном школьного учителя сказала я. — С точки зрения географии все отлично, вода со всех сторон, но соленая, а пресной не хватает, поэтому каждый год раздаются призывы властей к населению эту самую воду всячески экономить. Не то чтобы совсем мыться перестали, или там стирать, или чтобы всей семьей из одной миски есть, просто лучше зря воду не лить. Я у себя в Польше кран открою и болтаю весь день по телефону, а она льется и льется. А они тут обязательно в таком случае кран закроют. Датчане — народ законопослушный, да и привыкли уже воду экономить. Я тоже, когда здесь зубы чищу, воду на это время закрываю из вежливости. Олаф, можно мне еще пивка?
Из всей моей тирады Олаф, разумеется, не понял ни слова, кроме вопроса о пиве. Он тут же извлек бутылку и подал мне. Что касается остальных, то больше всего я надеялась на то, что пан Вацлав воспримет мою речь как руководство к действию. Однако он нагло пропустил мои слова мимо ушей, зато подхватил тему водоснабжения и начал что-то громко вещать о колодцах Наполеона.[2]
Господи, спаси и сохрани! Когда же закончится это кошмар? Я почувствовала возвращение атмосферного фронта гадства и напряженности. А Юлия опять молчит, как отварная рыба… Нет чтобы приехал кто-нибудь поразговорчивее! Тьфу ты, разговорчивый и так имеется, сидит под паршивой яблоней и молотит языком почем зря. От отчаяния я принялась беседовать с Олафом на невообразимом английско-немецко-датском языке с польскими вставками, старательно избегая только французского. Выяснилась удивительная вещь: швед впервые был в Дании. Страна рядом, можно сказать, рукой подать, а совсем ему незнакомая. До сих пор он предпочитал посещать Исландию, Англию, Норвегию, Финляндию, видел чуток Италии, чуток Штатов и даже оковалок Польши, где остался в восторге от водки и бигуса, но дальше побережья не выбирался, так как, во-первых, был слишком пьян, а во- вторых, ему на голову свалился камень.
