Пу И недовольно гавкнул, но уединился на балконе. Леня взглянул на часы — еще только половина восьмого.
Чертова собачонка! Однако он решил не спать, а лучше заняться делом.
В комнате было мало мебели, и Маркиз проделал несколько физический упражнений, с помощью которых определял, достаточно ли хорошо он владеет своим телом и не нужно ли, к примеру, похудеть или заняться упражнениями на тренажерах. Все было в порядке, тело слушалось его отлично, сердце работало как часы, а после вчерашней встречи с любвеобильной Валечкой тело Маркиза вообще приобрело удивительную легкость и гибкость. Он побрился, принял душ и устремился на кухню. Там его поджидало разочарование, потому что из продуктов в шкафчике были только кофе, сахар, а также большая коробка орехового печенья.
Маркиз вполголоса ругнул Лолку и принялся заваривать кофе. На звук шуршания коробки прибежал Пу И, требовательно заглянул в глаза Маркизу и гавкнул. Они чудно посидели и съели на завтрак целую коробку печенья. Около девяти Маркиз решил, что прилично звонить, а то, кто его знает, этого фотографа, вдруг ему взбрендит куда-то бежать с утра пораньше?
Однако на звонок ответил злобный женский голос, который сообщил, что никакого Славика Расторгуева по данному номеру нет. И никогда не было. А на вопрос, давно ли у тетки этот номер телефона, та ответила, не стесняясь, что это не его, Маркизово, дело.
Очевидно, Валечка перепутала телефон, но с нее, кроме хорошего траха, больше ничего не получишь, так что Маркиз решил идти по указанному адресу и определяться на месте.
Он заглянул к Лоле, та крепко спала на животе, обняв подушку. Двигаясь на цыпочках, Маркиз подхватил Пу И за шкирку и подсунул в кровать, после чего закрыл дверь комнаты, так что песик не сможет выйти. Через некоторое время либо он Лолку разбудит, либо написает в кровать. И то и другое Маркизу одинаково приятно.
Когда он добрался до Конногвардейского бульвара, где проживал, по Валечкиным сведениям, фотограф Расторгуев, было пять минут одиннадцатого. Дом тринадцать, хоть и находился наискосок от Манежа, был довольно обшарпанным, во дворе традиционно воняло кошками и помойкой.
В парадной не было кода, и вообще никто не встретился Маркизу на пути, только где-то наверху гремели ведра и лилась вода. Он поднялся на третий этаж, где находилась нужная ему пятая квартира, но на звонок никто не ответил. Больше сказать, оказалось, что звонок вообще не работает.
Маркиз внимательно оглядел дверь и не удивился неработающему звонку: дверь была старая, общая порванным во многих местах дерматином Судя по всему, и квартира за дверью была в таком же состоянии. Маркиз постучал в дверь костяшками пальцев, но безрезультатно, потому что дерматин гасил все звуки.
Тогда он как следует шарахнул в дверь кулаком, эффект был тот же.
— Чего стучишь? — раздался сзади скрипучий голос.
Маркиз оглянулся: сзади стояла самая настоящая баба-яга — старуха в синем рабочем, далеко не новом халате, с тряпкой наизготовку. Бывшая когда-то белой косынка была завязана у старухи концами кверху, так что получались рожки. Во рту у старухи торчал желтый клык, по подозрению Маркиза, единственный.
— Здравствуйте, — сказал он как можно приветливее.
— Чего тебе? — еще более подозрительно спросила старуха.
— Да вот, пришел к фотографу Расторгуеву по делу, — ответил Маркиз, улыбаясь, — не знаете, он дома?
— Какое у тебя дело? — спросила старуха, надвигаясь неотвратимо как судьба.
— Портрет хочу заказать, — ответил Маркиз и невольно сделал шаг назад.
— Портрет? — заорала старуха и вдруг пошла в атаку, размахивая тряпкой. — А ну пошел отсюда, бандит проклятый!
— Тихо, бабка, тихо! — уклониться От вонючей тряпки Маркизу помогла только отличная реакция. — Что это ты так разъярилась?
— Ты зачем это пришел? Да я сейчас…
— Стоп! — Маркиз отвел ее руку с тряпкой от своего лица. — Ты что, рехнулась, карга старая?
— Я-то еще не рехнулась, а вот когда приходят у покойника портрет заказывать, так это надо еще разобраться, что за человек! — орала бабка. — И шляются, и шляются, грязь только носют…
— Так что — фотограф помер, что ли? — оторопел Маркиз. — А когда это случилось?
— Да ты кто такой, чтобы допросы учинять! — окончательно рассвирепела старуха. — Да я сейчас тебя в милицию сдам! Это мы еще посмотрим, кто тут карга старая! — Она собралась было вытолкать подозрительного посетителя взашей с помощью вонючей половой тряпки, но тут тот жестом фокусника извлек из кармана тысячную купюру, и вредная старушенция мгновенно умолкла. До этого такие деньги она видела только по телевизору.
Мужчина потряс купюрой перед ее носом и сообщил:
— Если ответишь на мои вопросы, получишь вот такую денежку. Ну, сойдемся?
— Ладно уж, — проворчала бабка, не в силах оторвать взгляд от денег.
— Давай рассказывай подробно, что случилось с фотографом из пятой квартиры, да не забудь никакой мелочи!
— Забудешь тут… — вздохнула старуха. — Ну слушай. Значит, Славка этот, фотограф-то, так себе мужик был, пьяница и прощелыга. Жил один, бабы у него бывали, но ни одна не жила — там в квартире такое творилось, что бульдозер не разгребет, не то что одна женщина. Да он, Славка-то, не больно баб и жаловал — не могу, говорит, Егоровна, работать, когда баба в квартире сидит. Она, говорит, из меня будто кровь пьет! Да кому, говорю, твоя кровь нужна поганая, когда она вся проспиртованная, тьфу!
— На что жил-то он, где работал? — подал голос Маркиз.
— Так фактически нигде не работал, — отозвалась бабка, — болтался по городу да по разным мероприятиям, снимет там кого-нибудь, а потом пристраивает фотографии в журналы да газеты.
— Или на выставку, — протянул Маркиз.
— Ну не знаю, — отмахнулась бабка. — Я, говорит, на одном месте работать не могу, лямку тянуть, я, говорит, художник, работать могу только творчески! Так и перебивался. То — гульба у него, бутылки потом выставляет на лестницу заграничные десятками, а то у соседей десятку на пиво просит, чтобы опохмелиться.
— Ближе к делу, бабуля, — попросил Маркиз, нетерпеливо взглянув на часы.
— А что там ближе к делу, — усмехнулась бабка, умильно поглядывая на тысячерублевку. — Поскольку за ним никто не присматривал, за Славкой-то, то и не хватились, когда пропал он. Ну, нет и нет его, так, может, подался куда-нибудь на заработки? Или загулял, кто ж его проверит? Мне меньше грязи убирать — никто к нему не ходит. А тут вдруг Леокадия, которая с шестой квартиры, что напротив Славкиной, вдруг и говорит: «Вы, говорит, Алевтина Егоровна, наверное, лестницу недобросовестно моете, потому что, говорит, такой ужа-асный запах стоит и даже в квартиру попадает!» Это я-то плохо мою! Да я с семи утра на этой лестнице… — тут старуха в сердцах вставила непечатное слово, — на этой лестнице корячусь! Как мыла, говорю, так и мою!
А если не нравится, так, пожалуйста, ищите уборщицу за свой счет! Дворникам-то замечания делать все умные, а как нужно денежки из своего кармана выложить, так сразу у них слух отказывает и всем довольны! Она говорит — мы с мужем научные работники, муж профессор, ему работать надо, а тут воняет вашей тряпкой так, что дух захватывает!
— Это точно, — вставил Маркиз, — тряпку твою можно вместо нашатыря использовать, она мертвого в чувство приведет.
— Тряпка как тряпка, — огрызнулась старуха, — всегда ей мою… Но, конечно, Леокадии я ответила, все высказала, что о ней думаю!
— Я себе представляю, — тихонько пробормотал Маркиз. — И что дальше было?
— Ну что было, время идет, стали нижние жильцы на запах жаловаться, а у верхних собака беспокоится и воет. Тут поняли, что от Славки пахнет, прикинули, что не видели его недели две…
— Это когда было, не помнишь? — перебил Маркиз.
— Почему не помню, — обиделась старуха, — помню очень даже точно.
Было это в начале августа, Леокадия-то завелась аккурат на второй день после пенсии. А пенсия у меня восьмого числа… Ну потом еще дней пять прошло, когда про Славку-то сообразили, что не то у него в квартире. И тут как раз одна там, со второго этажа, пошла ночью в туалет, а там — черви!
В глазах старухи зажегся нехороший огонь, Маркиз даже испуганно отступил.
— Тогда Леокадии муж, профессор, сказал, что черви — трупные, и вызвали милицию.
Маркиз почувствовал явственные рвотные позывы, но сдержался.
— Ну, я тебе скажу, в квартире вонища была — живому человеку не выдержать! — продолжала старуха весьма оживленно. — Один из милиции даже в обморок чуть не свалился! Меня понятой вызвали. Там от Славки, почитай, ничего не осталось, при такой-то жаре! Врач сказал, что недели две он так пролежал, убитый-то.
— Так что — убили его, или сам умер?
— Ясное дело — убили, раз кровищи .вокруг немерено! Хоть и сгнило все, но сразу определил врач, что зарезали его.
