— Пять? Он совершил пять убийств? — заинтересованно переспросила Надежда.
— Ага, — подтвердил Ячменный и для большей убедительности продемонстрировал раскрытую пятерню.
— А я читала только про четыре. Про убийство Елизаветы Телегиной, Эрика Францевича Егера, Петра Самокруткина и Владимира Горелова, — перечисляя имена жертв, она загибала пальцы.
— Верно, — подтвердил Ячменный и кивнул. Поскольку водка уже начала делать свое дело, а он и до того был не слишком трезв, кивок вывел его из неустойчивого равновесия, и корреспондент едва не свалился со стула. Придав себе более устойчивую позу, он слегка заплетающимся языком произнес:
— А про Федьку-то и забыли!
— Про какого Федьку? — переспросила Надежда, на всякий случай отодвигая от Павла графинчик с остатками водки.
— Про Федьку Ломакина! — торжествующим тоном ответил Ячменный. — Про Федьку Ломакина-то вы и забыли!
— Я про него не забыла, я про него просто не читала. Мне эта заметка на глаза не попалась…
— Очень жаль! — Ячменный дотянулся до графинчика, налил себе еще водки, торопливо выпил и продолжил заплетающимся языком, но с большим воодушевлением: — Заметка про его тра… три… трагическую смерть была моей самой большой жур… журналистской удачей! Ее даже хотели выдвинуть на районную премию! В этой заметке мне удалось добиться сочетания высокого литературного стиля и лаконизма подлинного дока… документа! Но кому сейчас это интересно…
— Мне интересно, — Надежда снова отодвинула графин, чтобы удержать незадачливого корреспондента в бодрствующем состоянии, но тот уже терял связность мысли. В последнем порыве он протянул руку вперед и указал на сидящего за соседним столом мрачного типа с густыми сросшимися бровями и глубоко посаженными глазами:
— Вот он все знает… он с Федькой был вот так… — Ячменный сдвинул два кулака, показав степень близости мрачного незнакомца с покойным Ломакиным. Это усилие отняло у него последние запасы энергии, и корреспондент уронил голову в тарелку с сельдью.
Надежда озабоченно посмотрела на безжизненного корреспондента, на всякий случай проверила его пульс.
Пульс был ровный, а когда из тарелки донесся ровный могучий храп, она окончательно успокоилась: жизни и здоровью Павла Ячменного ничто не угрожало.
Она уже хотела покинуть гостеприимное заведение «Василек», как вдруг мрачный мужчина за соседним столом проговорил:
— Правду Пашка сказал. Мы с Федькой, покойником, большими друзьями были. И рыбу с ним ловили, и на охоту ходили… Федька, покойник, хороший охотник был! Выпить мог целый литр — и хоть бы что! Ни в одном глазу!
Надежда не очень поняла, почему способность выпить целый литр, не пьянея, говорит о покойном Федоре как о хорошем охотнике, но не стала сбивать нового собеседника с мысли.
— Попался бы мне тот гад! — прорычал мужик, сжав правую руку в огромный кулак. — Я бы его вот этой самой рукой…
— Как же это случилось? — спросила Надежда, пододвинувшись поближе к мрачному рассказчику. — Как погиб ваш друг?
— Собрались мы с ним на охоту… — мужчина понизил голос, — все уже собрали, кроме самого главного…
— Патронов, что ли? — догадалась Надежда.
— Каких патронов? — Рассказчик облил ее презрением. — Выпивки у нас не было. А без этого дела какая охота? Мало ли, ноги промочишь, и вообще…
— Так сейчас вроде с водкой нет проблем… в любом магазине, в любое время продают. Совершеннолетним, конечно…
— Я на вас удивляюсь, женщина! — Мужчина снисходительно вздохнул, как будто разговаривал с малым ребенком. — Кто же на охоту магазинную водку берет? Вы бы еще эту… коку-колу!
— А какая еще бывает, кроме магазинной? — Надежда удивленно захлопала глазами.
— Известно какая! У нас некоторые старухи варят… очень даже качественно! Особенно Кузьминична, что возле пекарни живет. Что Кузьминична варит — вот это настоящая вещь, никакая магазинная не сравнится…
Надежда побоялась, что ее новый собеседник увлечется посторонней темой и забудет про покойного Федора, но тот вернулся к началу повествования:
— Вот он к ней-то, к Кузьминичне, и пошел. Ушел, и нет его… я жду-жду, думаю — что за дела, нам уже выходить пора, а Федьки все нет. Отправился искать его… подошел к домику Кузьминичны — ну, который возле пекарни, с коричневыми ставнями, у нее еще знак такой — если герань на окне, значит, можно заходить, товар имеется. Вижу — порядок, стоит на подоконнике горшок, хотел в окошко постучать, смотрю — а в кустах, возле этого самого окошка, Федька лежит… ну, думаю, это сколько же он выпил, если с ног свалился? Наклонился к нему, за плечо потрогал — а он уж остывать начал! Перевернул его на спину, смотрю — вот тут рана ужасная! — Мужчина показал на свое горло.
— На себе нельзя показывать, примета нехорошая… — машинально проговорила Надежда.
— Ну, вот аккурат тут! — На этот раз рассказчик показал на горло безмятежно спящего Ячменного.
— На других тоже нельзя…
— Если бы мне тот гад попался, который Федьку порешил — я бы его своими собственными руками! — Рассказчик шарахнул по столу огромным кулаком.
— Василий! — строго прикрикнула на него буфетчица. — Ты не дома у себя! Ты мне всю мебель переломаешь, всю посуду перебьешь! Что же мне тогда — закрываться?
— Зинуля, все! Я тебя понял! — Надеждин собеседник стушевался, видимо, здешняя буфетчица обладала среди посетителей «Василька» непререкаемым авторитетом.
Надежда попрощалась с аборигенами и отправилась в медпункт.
На выходе из «Василька» она буквально нос к носу столкнулась с той невзрачной, но хорошо информированной старушонкой, которую она встречала в поселковом магазинчике. Старуха пристально посмотрела на Надежду и довольно отчетливо пробормотала:
— Некоторые из себя много воображают, а сами что ни день по пивным шляются!
«Все, теперь моя репутация в поселке окончательно погибла! Слух распространится в полчаса, да еще и прибавят по пути вдесятеро!» — удрученно подумала Надежда.
Но сделать она ничего не могла и направилась в медпункт.
Гипс Люське не сняли, сказали, что нужно походить еще недельку. Люська по этому поводу не сильно расстроилась, вообще она глядела лисичкой, и Надежда заподозрила, что ее бедовая соседка разжилась где-то если не водочкой, то какой-нибудь бормотухой.
Люська подхватила костыль и бодро похромала к переезду, где должен был ждать их участковый.
— Доктор говорит, что нога плохо заживает! — громко делилась она. — Ты, говорит, Люся, наверное тяжелую физическую работу выполняешь, нужно себя поберечь… Вот я скажу Николаю — пускай меня на руках носит…
Тут из-за поворота показалась монументальных размеров бабища, занявшая едва ли не всю не слишком широкую улицу. Люська мигом заткнулась, будто ей всунули кляп, и подхватила Надежду под руку. Надежда сначала не обратила внимания, потом ощутила, как ее спутница напряглась, как струна, и все поняла.
Бабища двигалась не спеша, Люська тоже сдержала шаг. Еще она упорно старалась не хромать и прятала костыль за спину. По всем признакам встретившаяся личность не могла быть не кем иным, кроме как законной половиной участкового Николая Иваныча Анфисой.
Поравнявшись с теткой, Надежда навскидку определила ее вес примерно в центнер. На ней был бирюзового цвета сатиновый халат в пунцовых розах, короткие волосы выкрашены в темно-рыжий цвет. Как видно, прошло уже немало времени с тех пор, как тетка посещала парикмахера — из-под рыжих отрасли свои сивые волосики, так что издалека казалось, что тетка сверкает лысиной.
Очутившись в непосредственной близости, законная глянула на Люську с такой глубокой ненавистью, что даже Надежде стало нехорошо.
«Как бы не разодрались они тут, — опасливо подумала она, — тогда и мне попадет ни за что».
То ли Люська была не в лучшей форме и трезво прикинула свои возможности, то ли храбрилась только на словах перед Николаем, однако она опустила глаза в землю и прошла мимо соперницы, ничего не сказав. Та, поравнявшись с Люськой, прошипела себе под нос:
— Есть же некоторые, у которых совести на медный грош не имеется! — после чего она торжествующе задрала нос и тоже поплыла по своим делам.
— Зараза толстомордая! — прошипела Люська, благоразумно дождавшись, когда законная скрылась за поворотом, приостановилась и плюнула ей вслед.
— Павлик, ты не у себя дома! — проговорила буфетчица Зина, похлопав Ячменного по плечу. — Ну-ка, просыпайся да иди домой досыпать! Я скоро закрываюсь, и вообще у меня здесь не ночлежка!
Зина с виду была особой миловидной и женственной, но с тяжелой рукой, иначе она не выжила бы в грубом мужском мире и не смогла бы выстоять за стойкой «Василька». От ее легкого прикосновения незадачливый корреспондент чуть не свалился на пол. Он открыл глаза, с трудом оторвал лицо от стола и осмотрелся мутным взглядом. На столе перед ним стояла тарелка с недоеденной селедкой и надписью «общепит» на краешке, несколько мелких кусочков прилипли и к его лицу. Вокруг с назойливым жужжанием кружили крупные наглые мухи. В голове тяжело грохотало, как будто там перекатывались крупные булыжники, оставленные на обширной территории Карельского перешейка в суровые времена ледникового периода.
