(Сочувственный смех.)
– Миссис Соллоувей, жду не дождусь, когда мы с вами встретимся и познакомимся поближе. Вы случайно керамикой не интересуетесь? Вот и отлично! Я занимаюсь в кружке керамики. Меня зовут Киттис Порридж, я живу в Жасминовом коттедже. Мой номер телефона есть в справочнике.
– Большое спасибо!
– Я рада нашему знакомству. Да, миссис Соллоувей, маленький практический совет: немного нашатырного спирта на платочек – и глаза покраснеют, а из носа потечет!
– И что, кузен Фредди прыгнул с башни? – осведомилась Гиацинта.
– Как бы не так, – ехидно ответила я, – он как раз бежал вниз, когда сержант Бикер рвался наверх. Потом Фредди утверждал, будто бы это безобразие – полицейская патрульная машина у ворот – сломало ему весь кайф. Мой драгоценный кузен отделался предупреждением за нарушение общественного порядка. Какой уж там порядок! Зевак столпилось в холле видимо-невидимо! Фредди упоенно стенал о своем разбитом сердце, пока Джилл не прислала весточку через Доркас, что капризами и шантажом ее не пронять, так, мол, после свадьбы недолго оказаться под каблуком у муженька.
– Голубушка, я согласна от всей души! – прощебетала Примула. – А что же сталось с вашей свекровью?
– Судя по запискам констебля Бикера, мистер Исаак Хаскелл заявил, что его жена отправилась в духовное паломничество.
– Ах, как романтично! – вздохнула Примула. – Ознакомившись с «Кентерберийскими рассказами»[2], я поняла, что в таких путешествиях можно встретить столько странных личностей…
* * *
Официально медовый месяц был отменен. Около половины седьмого мы с Беном (уже в гражданском платье) сидели в поезде, который должен был отправиться в Лондон в шесть тридцать три. Оставалось восемь минут до отхода. В длинном вагоне было всего несколько пассажиров, все расположились в противоположном конце. Тем лучше для них, потому что Бен открыл окно. Его клаустрофобия снова напомнила о себе.
В неоновом сиянии фонарей вокзал Читтертон-Феллс выглядел крайне убого. На бетонной стене пузырился рекламный плакат – роскошная блондинка с подрисованными усами пьет единственное в мире правильное виски. Вероятно, все дело было в моем паршивом настроении, но худой субъект в засаленном плаще, который дымил окурком, привалясь к стене кассы, показался мне зловещим.
В голове все время вертелся один и тот же вопрос: неужели мысль о том, что я стану ее невесткой, довела миссис Хаскелл до самоубийства? Бен утверждал, что констебль Бикер просто-напросто воспользовался предлогом заглянуть в Мерлин-корт. К тому же констебль сам признался, что официальное расследование никто и не думал начинать. Утром он случайно разговорился с приятелем, патрулирующим лондонскую Краун-стрит, и слово за слово выяснилось, что некая Магдалина Хаскелл в возрасте семидесяти лет вот уже два дня, к беспокойству соседей, не выходит из дома. А сын этой дамы, Бентли Т. Хаскелл, проживает неподалеку от Читтертон-Феллс, в особняке на скалах. Объяснение констебля звучало вполне правдоподобно.
Мы отказались от мысли ехать в Лондон на машине, поскольку машина Бена «хайнц 57» (наполовину «мерседес», наполовину «фольксваген», причем обе половины худшие) с возрастом превратилась в слишком норовистое создание. На станцию нас отвез Сид Фаулер. Наши неприятности послужили ему отличным антидепрессантом – настроение Сида резко пошло вверх. Он бодро подхватил наш багаж и, пока Бен покупал билеты, оживленно трещал:
– Магдалина была… да нет, рановато еще о ней в прошедшем времени… она потрясающая женщина, Элли. Без четок чувствует себя голой и непременно спрыскивает рубашки святой водой, когда их гладит. Бен тебе рассказывал, что она сватала ему некую Ангелику Евангелину Брэд? А что касается папаши Исаака… не бери в голову, если ты ему не понравишься. Женщин выше полутора метров старик считает гормональными уродками и презирает всех, кто получил деньги в наследство. Это потому, что он сам пробил себе дорогу от разносчика овощей до владельца зеленной лавки.
Когда Сид ушел играть в бинго, я не очень огорчилась.
Примут меня в качестве невестки или нет, мне все равно придется подняться в квартирку над зеленной лавкой. Мы ехали в Лондон к отцу Бена. Мой муж, набычившись, уставился в окно.
– Элли, видишь того типа с окурком на нижней губе? Мне кажется, я его где-то видел, но где – хоть убей, не помню.
– Неприятное ощущение! – с готовностью откликнулась я и почувствовала почти нежность к типу с окурком: он стал мостиком между мной и моим мужем. С явлением констебля Бикера народу прошлая жизнь Бена на Краун-стрит сомкнулась вокруг него и разделила нас. Я пребывала в растерянности, не зная, как восстановить наше утраченное единство.
– Смотри-ка, – я придвинулась поближе, – он уходит, но как-то неуверенно. Все время оглядывается.
– Наверное, решил, что поезд прирос к рельсам и никогда не тронется с места. – Бен улыбнулся, но взгляда на мне так и не остановил.
Хорошая жена знает, когда оставить мужа в покое наедине с его мыслями. Я потерла обручальное колечко. Наша любовь переживет любые невзгоды. К тому же надо смотреть правде в глаза: если до сегодняшней ночи местонахождение миссис Хаскелл не будет установлено, с медовым месяцем можно распрощаться. Вряд ли Бен откликнется на прелести жемчужно-розовой ночнушки, пока его мать обретается неизвестно в каком аду. В противном случае я бы перестала его уважать. Я надеялась только на то, что исчезновение – не более чем ловкий ход со стороны свекрови. Разве можно отколоть лучший номер, чтобы отравить женитьбу сына? Гнев слегка взбодрил меня, а заодно прогнал страх за судьбу новой родственницы. Сколько в лондонском округе мостов, под которыми ревет и шумит маслянистая темная вода? Я отказалась от намерения не нарушать мысли Бена и взяла его за руку.
– Жаль, что мы не дозвонились до твоего отца и он не знает, что мы приедем.
Бен обнял меня за плечи, и пропасть между нами сузилась.
– Видимо, он отключил телефон.
– Как ты думаешь, он забудет о вашей дурацкой вражде и заговорит наконец с тобой?
– Элли, ты не знаешь моего отца. Что верно, то верно.
Поезд издал угрожающий рев. Двери в дальнем конце вагона распахнулись, впустив ледяной воздух и выхлопные газы. Вошла седая женщина в черном, похожая на няньку из старинных детских книжек. За ней следовал мужчина с ребенком на руках… нет, с женщиной. Голова женщины свесилась с плеча мужчины, и кто-то, шедший сзади, поправил пышные каштановые волосы. Нянька вытащила из сумки дорожные подушки и разложила их на сиденье.
Бен постучал пальцем по часам. Оставалась одна минута. Мы выглянули в окно. Носильщик рысью мчался по платформе, толкая инвалидную коляску, – наверное, к багажному вагону. Я снова посмотрела на новых пассажиров. Нянька и калека заняли места спиной к нам, мужчина стоял в проходе. У него было лицо поэта, из тех, что воспевают прелести могильного покоя. Но я почти не обратила на него внимания, потому что с сиденья поднялась невысокая девочка с мышиного цвета косичками – та самая, которой я бросила свой букет, Алиса Спендер. Она что-то сказала мужчине и в этот момент поймала на себе мой взгляд. Невольно покраснев, я робко помахала ей рукой и откинулась на спинку сиденья.
– Знаешь, Элли, – Бен закинул руки за голову и потянулся, – я все больше склоняюсь к мысли, что Мамуля в полном порядке. Хочешь, поспорим, что она устроила себе роскошный отдых в каком-нибудь монастыре и наслаждается на полную катушку?
– Уверена, дорогой, что ты прав.
Кто они такие: калека, поэт, няня? Куда они едут? Какое отношение имеют к Алисе?
Состав вздрогнул. Дежурный прошел по платформе, прижимая к губам свисток, – готовился дать сигнал отправления. Внезапно на перрон ворвались две женщины в развевающихся пальто. Руки их под тяжестью багажа вытянулись, как у неандертальцев.
Одна из них, дама необъятных размеров, завопила: – Дежурный, задержите поезд! Оглушительно хлопнула дверь. Две дамы, спотыкаясь, ввалились в проход и вознамерились приземлиться возле нас. Обе болтали без умолку и выглядели такими разгоряченными, что вполне могли не заметить открытого окна. Дама в клетчатом пальто и шотландском берете показалась мне смутно знакомой, но она окинула нас с Беном равнодушным взглядом. Стало быть, на свадьбе ее не было. Средних лет, с кошачьей мордочкой, раскосые очки только усиливают впечатление. Даже волосы у нее были рыжеватые, как кошачья шерсть, а над губой пробивались усики. Дежурный дал свисток, и мы, покачиваясь на рельсах, уплыли в туманную ночь.
Бен чуть-чуть приподнял окно и снова растянулся на сиденье.
– И все-таки я убежден, что это буря в стакане воды. Бетти Лонг всегда спала и видела, как бы подложить Мамуле свинью.
Я покосилась на дам и понизила голос:
