Тем же вопросом задался и Ники, однако ограниченные языковые возможности не позволяли ему удовлетворить любопытство столь же быстро.
— Что это? — оживленно спросил он.
Как же по-английски «тряпка»… Не помню…
— Это для моей работы, — уклончиво ответила я.
У Ники загорелись глаза. Он тоже работал в Техническом университете, только в Киото, и явно пожелал ознакомиться с русской спецификой.
— Зачем?
— Для доски. Доска должна быть чистой. На доске мел. Мыть.
Не самая изящная из возможных фраз, зато не выходящая за рамки моих познаний.
Ники тщательно изучил тряпку и резюмировал:
— Плохой.
Я обиделась. Плохой ему, видите ли! Я не пожалела рукава от своего старого фланелевого халата, а ему не нравится!.. Ачем я, интересно, должна вытирать с доски? Бальным платьем с кринолином?
— Мой, — с достоинством заявила я.
Японец на время опешил, однако быстро пришел в себя:
— На работе есть новый? Этот бросать?
— На работе нет никакой, — отрезала я. — Этот любимый.
Похоже, я легко справлялась с проблемой ставить японца в тупик. А что, в самом деле! Не живописать же мне ему стучащие доски сдырками, обваливающийся потолок и непишущий мел? Мне не хватит словарного запаса, а ему фантазии.
Слава богу, занавес наконец поднялся, и зазвучала музыка. На площади появляются Монтекки и Капулетти, постепенно завязывается драка. Я очень люблю этот эпизод. Вот Бенволио выхватывает шпагу, удар — и шпага ломается. Да, такое не предусмотрено либретто! Пожалуй, это и впрямь сюрприз тринадцатого числа. Во время всего боя от шпаги Бенволио продолжали отваливаться различные части, усыпав собою сцену и представляя немалую опасность для танцующих.
Я с ужасом ждала, что кто-нибудь споткнется, однако все обошлось. Почти. Ибо в завершение кровавой битвы герой ее, не в силах удержать изувеченное оружие, уронил остаток оного в оркестровую яму — прямо на лысину увлеченного музыкой тромбониста. Тромбонист тут же прекратил игру и схватился за голову. Более того, он отвлек и своих соседей из группы духовых инструментов, с яростью повествуя им о случившемся.
Разумеется, слышно мне этого не было, но жесты пострадавшего, почти выпрыгивающего из оркестровой ямы на сцену, чтобы ткнуть в Бенволио пальцем, наводили именно на подобные мысли. Сразу скажу, что тромбонист манкировал своими обязанностями до конца спектакля, а при выходе артистов на поклон то гневно грозил своему обидчику кулаком, то нежно поглаживал собственную лысину.
Однако на этом сюрпризы не кончились. Действие второй картины происходит в спальне Джульетты. Вот снова поднимается занавес, и вместо привычных гобеленов я вижу… нечто. Кубическое и круглое. Разное. Странное. С шестеренками. Рита прекрасно танцует на фоне шестеренок, только мои мысли, к сожалению, упорно возвращаются к вопросу о том, с чего вдруг осовременили декорации и почему я об этом не знала.
В разгар моих терзаний с потолка падают полагающиеся гобелены, и я с облегчением понимаю, что работники сцены просто-напросто не успели вовремя опустить задник и то, что я узрела, не декорации, а механизмы. Какая Рита молодец! Другая бы на ее месте растерялась, а она хоть бы хны!
После случившегося уже ничто, казалось, не могло меня удивить. Ну появилась на балу кошка. Почему бы и нет? Может, у них в Вероне полно мышей. Кошка Мариинки вообще гуляла сама по себе. Где я ее только не встречала! В «Жизели» на кладбище — это еще ладно, в конце концов, она ведь не какая-нибудь персидская, а типичная уличная, ей на кладбище самое место. Парадокс состоял в другом. Из всех артистов почему-то наиболее нервно относился к ее появлению боготворимый мною Фарух Рузиматов, и именно его она предпочитала посещать. В прошлый раз она вышла во время его вариации в одном из балетов Баланчина. Балет проходит на фоне нарисованного богато изукрашенного театрального зала, и кошка, чего скрывать, абсолютно с этим залом не вязалась.
Между тем испытания Ритиных нервов продолжались. Вот Джульетта выпила сонное средство, легла на кровать и словно умерла… сейчас должен задернуться полог, чтобы скрыть ее от посторонних глаз… да быстрее же, ей не выдержать долго в такой позе… полог активно шевелится, однако задернуться не может. Заело механизм! Ну, это тринадцатое число! И наконец, я вижу, как из недр девичьей кровати высовывается жилистая мужская рука и ловко задергивает многострадальный полог.
Но кульминация поджидала нас в конце. Ромео видит в склепе якобы мертвую Джульетту и принимает яд. Джульетте, очнувшись, положено заколоться кинжалом возлюбленного… и тут я замечаю, что кинжал-то он забыл! Ему-то что, принял свой яд и умер, а как теперь быть несчастной Рите? Остаться в живых, посрамив Шекспира? Но она не из таких. Она с искренним трагизмом оглядывается по сторонам в поисках подходящего орудия и, ничего не обнаружив, трогательно убивает себя кулаком.
Несмотря на все накладки, я посчитала спектакль весьма удачным. Были моменты, когда у меня просто замирало сердце. Смущало одно — как воспринял произошедшее Ники. Они ведь на Западе (в смысле, на Востоке) совсем другие. Если он возмущен техническими неполадками, то не захочет пойти сюда завтра, и мне придется вечером с ним гулять. А ведь завтра обещан Рузиматов…
— Вам понравилось? — неуверенно спрашиваю я и вдруг вижу, что и на лицах японцев могут выражаться знакомые мне чувства. Восторга и потрясения. Он отвечает коротко:
— Это счастье.
— Небольшие ошибки были потому, что… — робко пытаюсь я оправдать любимый театр, и Ники гневно возражает:
— Ошибок нет!
Представьте себе, он ничего не заметил!
Разумеется, следующий вечер мы провели в тех же стенах. Танцевал Рузиматов. Вот это и правда счастье! Каждый раз после его выступления мое мнение о мужском поле повышается настолько, что я даже думаю: а неплохо бы мне влюбиться. Не в Фаруха, разумеется, но тем не менее…
В тот вечер давали «Шехерезаду». Партию Зобеиды исполняла Юлия Махалина — балерина, отличающаяся воистину неистовым темпераментом. Еще ее отличает статная красивая фигура.
— Полцентнера! — негодовала старая зубриха. — Он надорвется! Я надеюсь, он упростит поддержки.
Надо учесть, что поддержки тут несложные, к тому же для всех остальных артистов зубры считали хореографический текст святыней и негодовали, если кто-нибудь его хоть немного менял. А Рузиматову можно. Он гений. И я была согласна с тем, что грех использовать человека, умеющего летать, для подъема тяжестей.
«Шехерезада» прошла чудесно. Я всегда считала Махалину лучшей из Зобейд и искренне порадовалась, что чаще всего она находится очень близко к партнеру, так что я могу одновременно видеть обоих. А то пришлось бы мне либо зарабатывать расходящееся косоглазие, либо пропускать все ее танцы, что было бы обидно, но неизбежно, ибо мысль оторвать взгляд от Рузиматова мне в голову не приходила. Еще бы! Он танцует так, словно его вызвал к себе Господь Бог и сказал: «На завтра назначен конец света. Но, если ты сумеешь заставить зрителей глубоко чувствовать, возможно, конец света будет отменен». Вот Фарух и выплескивает свою энергию, не жалея — словно в последний раз.
Ники был в восторге. Его благодарность за Мариинку была столь велика, что он даже подвигся на изучение моих научных результатов и на весь театр по-английски вещал, что результаты мои — чистое золото и я должна получить за них много-много йен. Вот вам шестой способ обогащения — пожалуй, самый нереальный. Однако нереальность его понимала лишь я, окружающие же бросали на меня уважительные взгляды, а клакер Миша даже открыл рот в ожидании, что меня на его глазах тут же засыпет валютой.
На следующий день во время конференции меня подозвал к себе Юсупов.
— Мне о вас кое-что сказали, — мрачно сообщил он.
Я замерла. Ну, сейчас мне достанется! Помимо того, что я таскаю Ники в Мариинку, я знала за собой еще по меньшей мере два греха. Я пропустила несколько докладов, поскольку в эти часы работала. И я отвратила от конференции своего коллегу. Ну, не то чтобы отвратила… Это был бывший юсуповский однокурсник, преподающий сейчас в одном со мной институте. Он сомневался, стоит ему посещать наше научное мероприятие или нет, и обратился за консультацией ко мне, я же в порыве искренней доброжелательности все подробно ему описала, начиная с «бу-бу-бу, шшш» и кончая несбывшимися надеждами на капибару В итоге он заявил, что идти на конференцию совершенно излишне, ибо после моего рассказа у него полная иллюзия, что он там уже побывал.
Неужели Юсупов позвонил ему и проведал о моем коварстве? Потому что я не верю, что на меня нажаловался Ники.
— Мне сказали, — продолжал между тем Юсупов, — что вы водили Ники на балет.
— Я думала, ему интересно… — вздохнула я.
