Через некоторое время мы с матерью объединенными усилиями куда-то задевали рецепт. С концами. Вся семья впала в отчаяние, но я на все проблемы всегда реагировала активно, вот и теперь не отступила от своих правил.
Мы взяли неделю отпуска и снова вчетвером, на «Паннониях», двинулись в поход. Этого врача, которого мне предстояло найти в Полчине, я представляла себе старым хрычом, краснорожим и с седой бородой. В конце концов, трактирной бранью он поливал особу не первой молодости, поэтому определенные особенности у него должны были быть.
Мы доехали до санатория, где принимал врач, я слезла с мотоцикла и пошла его искать. Спросила у медсестер дорогу и постучала в ту дверь, на которую они мне указали. Мне открыл молодой худой блондин в плавках и в очках. Я остолбенела от контраста наших одеяний: он в плавках, а я, невзирая на жару, — закутанная в теплые тряпки, на лбу — мотоциклетные очки. И я сдуру брякнула:
— Но вы же слишком молодой!
— Это почему же, пани? — спросил доктор со смертельным изумлением.
Мы с ним пришли в себя не сразу, я объяснила, в чем дело, доктор надел халат, нашел прошлогодний рецепт и снова мне его выписал. У меня теперь было лекарство для ребенка, но ни разу в жизни мне больше не пришлось его применить. Рецепт остался у меня в качестве реликвии. Через двадцать лет тот же самый доктор вытащил моего младшего сына из тяжелейшего невроза.
Собственно говоря, весь тот период моей жизни нарезан на кусочки очередными отпусками. Я рвалась с детьми на море. Ежи постоянно болел, ангины и гриппы от него не отцеплялись. Роберта я решила закалить, и ничего лучше морской воды я для этого не нашла.
Ему было чуть больше двух лет, когда я привезла их во Владиславов. Этот отпуск я хорошо помню. В первый день после нашего приезда было мокро и холодно, а на второй день Роберт заболел ангиной. Через два дня погода улучшилась, состояние Роберта тоже, и я для отдыха села писать повесть о докторе Голембиовском.
И тут разыгралась драма. Где-то неподалеку жили знакомые моих родителей, те самые, которые когда-то в Груйце дали мне работу с пакетиками для порошка «Альма», а потом — в магазине. Теперь они уже такими глупостями не занимались, у них была ферма пушных зверей. В самом Владиславове, прямо возле пляжа, держал свою ферму другой знакомый, тот, который в свое время радостно спустился к нам в подвал с воплем, что над нами рвется шрапнель.
Я знала их дочерей, они были значительно младше меня. У второго знакомого тоже имелись две дочери. Старшая была просто редкостной красавицей, на тот момент ей исполнилось восемнадцать. Высокая, стройная, зеленоглазая, она приковывала внимание, и ей это нравилось. Мировоззрение у нее давно устоялось, она решила сделать ставку на свою красоту и учиться не хотела. На аттестат зрелости она плевала с высокой колокольни, зато нашла себе жениха.
Именно ее я хотела сделать героиней повести про доктора Голембиовского, которую принялась писать, ухаживая за выздоравливающим ребенком. Написала я всего несколько страниц, но планы имела грандиозные и была полна энтузиазма. Творчество я отложила, занимаясь сыном, и результатов добилась поразительно контрастных. Погода установилась прекрасная, ребенок охотно полез в воду, и я позволила ему делать всё, что он пожелает, лишь бы не замерз. Но очень скоро оказалось, что про замерзание и помыслить невозможно.
Другие дети вылезали из воды синие и дрожащие, с гусиной кожей, стуча зубами. Мое же дитятко, толстое, лоснящееся и розовое, напоминало молодого тюленя. Сразу могу сказать, что так было почти каждый год, и в результате он не болел ни гриппами, ни ангинами.
Что же касается повести, с ней случилась вещь страшная. Где-то тут у меня валяется рукопись, и я вижу, что написала довольно много, прежде чем навсегда забросила свое творение.
Магда, моя запланированная героиня, вынудила родителей дать согласие на ее замужество без сдачи выпускных экзаменов, и в семье устраивали пир горой по случаю помолвки. Кухонные плиты в этом городишке были наполовину газовые, а наполовину топились углем. Обычно использовали только газовую часть, однако при таком стечении гостей и прорве угощения пришлось использовать и угольную плиту.
Нужно было что-то подогреть. Магда отправилась на кухню подкинуть в плиту угля, присела на корточки, набрала лопаткой уголь и швырнула в топку.
В угле оказался динамит. Это бывает крайне редко, но все-таки бывает. Она осталась жива, но лишилась глаза и красивого лица, своего главного сокровища. Жених ее, правда, не бросил, свадьбу они сыграли, но позже там разыгрывались всякие кошмарные трагедии. Этот несчастный случай так меня потряс, что от всех писательских идей я отказалась на несколько лет. Статьи в журналы — пожалуйста, но никаких повестей.
Там же я как раз наблюдала одно явление, которое потом попыталась использовать в одном детективном романе. Транспортное сообщение было средней паршивости, поэтому все перевозки осуществлялись фургончиками. В фургончиках возили деньги на почту и с почты, для выплат рыбакам и на всякие другие цели, по песку, корягам, буеракам и прочему бездорожью. Водитель с охранником ехали в кабине, а деньги — сзади.
Качество этих механических коней оставляло желать лучшего, и один раз так случилось, что за фургончиком ехал мужик на велосипеде, двери фургончика открылись, и оттуда вылетел мешок.
Велосипедист остановился у мешка, поднял его и увидел, что мешок опломбирован и на нем прикреплены какие-то бирки. Он хотел крикнуть растеряхам, что они потеряли мешок, но фургон промчался дальше, не останавливаясь, поэтому велосипедист забрал находку и ехал за фургоном аж до Нехожа, без труда поспевая за старым рыдваном.
На месте оказалось, что потеряли они половину перевозимой наличности, потому что выпал самый ценный мешок. Нашедший только покачал головой и отдал сокровище, не требуя даже вознаграждения.
Фургончики с задними дверцами и замками, перекрученными проволокой или веревкой, я видывала множество раз. Как-то я писала сценарий к фильму «Лекарство от любви», собираясь использовать эту нелепость для подмены фальшивых денег настоящими, но в городском управлении внутренних дел меня настоятельно попросили не пропагандировать такую идею, потому что у нее слишком большие шансы на полный успех.
Муж из принципа мне помогал только тогда, когда это было необязательно, но трусы и носки себе стирал, уши детям мыл, утром отвозил меня на работу, что было огромным облегчением, и тяжести таскал. Зато всякие фанаберии и заморочки водились у него в голове в изобилии.
— Принеси, пожалуйста, угля, — попросила я как-то раз.
— Нет.
— Почему «нет», черт возьми?! Чем я завтра утром буду печку топить?!
А вот так: он не знает чем, но угля не принесет. Не пойдет он в подвал, и всё тут. К тому же угля нет, одна угольная пыль осталась. В этой пыли есть какие-то мелкие кусочки с орешек величиной. Больших кусков нет, и он за углем не пойдет. Я рассердилась, взяла ведра и начала спускаться в подвал, страшно обиженная.
Муж догнал меня на втором этаже, вырвал ведра из рук, и мы вместе спустились в подвал. Мелкие кусочки в угольной пыли были, их могло хватить еще надолго. Меня поставили в дверях и не разрешили шевелиться, муж сам наполнил ведра и радостно занес их наверх.
— Слушай, — спросила я, окончательно замороченная, — ну в чем дело, почему ты не хотел сходить за углем, а теперь сам всё делаешь и еще радуешься?
— Потому что один я идти не хотел, а с тобой — с удовольствием, — не задумываясь, ответил он.
Ну да, в этом что-то было. Он устраивал постирушку в стиральной машине «Франя», а я должна была молча стоять на пороге ванной — снова мне не разрешили пальцем шевельнуть. Ужасная трата времени, но муж вообще не принимал это к сведению, действовал по своему усмотрению, и никакие объяснения не помогали.
Принципиальной бедой моего супружества была склонность мужа засыпать постоянно и где ни попадя. Я не запрещала ему садиться на диван и мгновенно засыпать, спать на неразостланной кровати, потому что нашла действенный способ с ним бороться. Достаточно мне было пойти в ванную комнату и включить воду, как какая-то таинственная сила мигом будила его, он врывался ко мне и мгновенно вытаскивал меня из ванны чуть ли не силком.
У него была психическая травма на этой почве: кто-то у него в роду утонул в ванне, и моя свекровь едва не утонула, а он спас ее в последний момент. Поэтому я пользовалась ванной, чтобы разбудить мужа.
Моя мать применяла ко мне особо изощренные пытки в моральном плане: каждый раз, когда я приходила за своими детьми, она встречала меня какой-нибудь жуткой вестью. Прежде чем позвонить в дверь, я минутку стояла и собиралась с духом, чтобы достойно пережить очередной удар. Мама открывала дверь и изрекала:
