Во всяком случае, Лидия ничего об этом не знала.
Она едва сдерживала рыдания, когда вспоминала о том, что могла окликнуть Алину, остановить её и предотвратить трагедию.
Вместо этого она нафантазировала призрак и как дура носилась по дому в поисках укрытия.
Без пятнадцати три, когда всё было готово к похоронам, в гостиную пришёл Сэм Константинович Фрадкин. Доктор был мрачен, у него нервно дёргалась правая лохматая бровь, а на лице застыла такая гримаса, будто за щёкой он держал лимон.
– Меняете покойников как перчатки, – проворчал Фрадкин, рассматривая Алину.
– Сэм, тут такое… – развёл Гошин руками. Он отвёл Фрадкина в сторону и что-то зашептал доктору на ухо, активно жестикулируя. Фрадкин кивал, его густая, с проседью шевелюра тряслась, но в глазах стояли насмешка и недоверие.
– У тебя есть телефон Гошиной? – вдруг тихо спросила Лидию её новая подруга.
– Что значит, «есть ли у меня телефон Гошиной»? – удивилась Лидия, не отводя глаз от Фрадкина, который зачем-то приподнял Алине веки, пощупал пульс и начал тонкими быстрыми пальцами ощупывать голову.
– Я знаю, как найти Иду! – горячо зашептала Женька Суковатых. – Если Гошина была твоей опекуншей, значит, у тебя должен быть номер её мобильника!
– Ты хочешь позвонить мёртвой старухе? – ужаснулась Лидия. – В гроб?!
– Хочу, – кивнула подруга. – Можно, я пока не буду ничего объяснять? Так у тебя есть её телефон?
– Есть. Он забит в мобильнике, а мобильник отключён и завален подушками.
– Я так всегда делаю, когда не хочу ждать звонка, которого очень жду, – проницательно заметила Женька.
– Да, так мне легче думать, что Вахрамеев пальцы сломал, дозваниваясь до меня, – улыбнулась Лидия. – Ты не поверишь, но мне тоже вдруг страшно захотелось позвонить Иде Григорьевне. Вдруг она уволокла свой телефон на тот свет?! Вдруг ответит нам? Я спрошу как там погода и можно ли пользоваться косметикой, когда держишь ответ перед всевышним.
Женька не успела ответить.
Сэм Константинович, перестав тискать покойницу, обвёл всех суровым взглядом и произнёс:
– Да она не утонула, господа хорошие! Вернее, утонула, конечно, но предварительно кто-то хорошенько стукнул её по голове!
– Как?! – побледнел Гошин. – Этого не может быть, Сэм… Ты не ошибаешься, старина? Впрочем, ты никогда не ошибаешься.
– Рассечение и большая гематома в затылочной области. Скорее всего, это был не смертельный удар, Алину просто оглушили, а потом толкнули в воду.
– Мама… – закатил глаза Георгий Георгиевич. – Мама дорогая… Разве могут все гадости произойти в один день?! Сейчас плюну на всё и пойду прооперирую пару кривых носов! – Гошин со спринтерской скоростью забегал от стены к стене, выражая крайнюю степень смятения.
– Ой, да ладно вам, – с неожиданным раздражением вмешалась Полина. – Ударили, утонула, какая теперь разница?! На то вы и Фрадкин, чтобы всё в этом доме было шито-крыто. Напишете причиной смерти сердечный приступ?! Ну ведь напишете же!!
Фрадкин кивнул, потрепал свою бровь величиной с пышный ус, и снова кивнул.
Семейному доктору явно не нравилось происходящее, но… Ему столько лет платили деньги в этой семье, что он не осмелился возразить.
Лидии нравился Фрадкин.
Моложавый, подтянутый, под два метра ростом, с длинной, полуседой шевелюрой и такими проницательными глазами, что от него невозможно было скрыть не только симптомы телесных недомоганий, но и причины душевных метаний. Осматривая язык, он мог воскликнуть:
– Да вы никак влюблены, барышня! В молодого балбеса, небось?
Как можно было по языку определить, что Вахрамеев – молодой балбес, а не старый ловелас?! У Лидии это в голове не укладывалось. Она не признавала других врачей, и, хоть не являлась членом семьи Гошиных, с ангинами, насморком и головными болями обращалась только к Фрадкину.
Ведь ни один врач по состоянию языка не мог поставить диагноз – влюблённость.
– Люди, дамочки, господа, ну давайте уже быстрее захороним хоть что-нибудь! – прижав к груди руки, вдруг взмолился Феликс Григорьевич. – С кухни холодцом так несёт, так несёт, что сил моих больше нет!! Поминки – это ж святое дело! А вы тут сантименты разводите! – Феликс стащил с головы банную войлочную шапчонку и потёр ей живот. Под шапчонкой старик оказался лыс, как бильярдный шар. Все осуждающе на него посмотрели, даже Полина, даже Георгий Георгиевич, даже Нелли, у которой молодого цинизма было больше, чем дредов на голове, и даже братья Архангельские, монотонно и равнодушно перемалывающие мощными челюстями жвачку.
Фёдор выразительно кашлянул в кулак и посмотрел на Милу, которая то и дело протирала очки шейным платком, неуклюже оттягивая его за конец и рискуя придушить себя.
Лидия прикрыла рукой пол-лица, как делала это в детстве, когда не хотела, чтобы кто-то следил за её эмоциями. Ситуация складывалась абсурдная, учитывая решение похоронить вместо старухи Алину, учитывая согласие Фрадкина скрыть истинную причину её смерти, учитывая желание позвонить Иде Григорьевне на тот свет, и… стыдное, нет – преступное! – чувство симпатии к новой подруге с некрасивой фамилией Суковатых.
Лидия с ужасом призналась себе, что к Женьке её влечёт что-то на уровне запаха, гормонов, или этих… кажется, феромонов. От Женькиной близости и прикосновений слегка подкруживалась голова, дрожали колени и вспоминались эротические картинки с наипошлейшими лесбийскими сюжетами.
Куда с этими отклонениями? К Фрадкину?
– Простите, я влюбилась в молодого балбеса, но голова идёт кругом от немного мужиковатой подружки, которая плохо красится, пахнет мужским потом и постоянно пытается прижаться ко мне. Она симпатичная, милая, но… она девушка, девушка, девушка! Что делать с этим, Сэм Константинович? Это пройдёт?
Воображаемый Фрадкин, нахмурив лохматые брови, выдал воображаемую рекомендацию:
– Отдайтесь ей. Уверяю, вам не понравится и больше никогда не потянет к подружкам.
О господи, какой простой и бесполезный совет… Интересно, на самом деле Фрадкин ответил бы так же?
Лидия любила сначала проигрывать сцены в уме, а потом сравнивать с тем, что происходило в реальности. Она отыскала глазами доктора, но он стоял к ней спиной и явно не был расположен к глупым разговорам.
Мельком глянув на Женьку, Лидия решила, что никакому врачу не под силу разгадать её симптомчики, так как они являются последствием стресса на почве скотского поведения Вахрамеева.
Её потянуло к женщинам, потому что все мужики козлы. Всё просто, понятно, а главное – никак не лечится. Разве что сексом с женщиной, но к этому Лидия была не готова.
… Алину похоронили по-быстрому.
Запихнули в семейный склеп, который находился за прудом, за лесом, за зелёным лугом, – на окраине многогектарных владений, возле забора, смахивающего на Великую китайскую стену.
Всё случилось очень поспешно, и больше смахивало на заметание следов преступления, чем на похороны. Даже музыканты играли реквием чересчур быстро, чутко уловив настроение провожавших в последний путь.
– Пойду, откопаю мобильник, – сказала Лидия Женьке, когда все вернулись в дом и расселись в столовой за длинным, поминальным столом, уставленным французскими яствами. Женька кивнула и по-мужски крепко сжала её колено, отчего у Лидии абсолютно неправильно и порочно сжалось сердце и затрепетало под ложечкой.
Чёрт бы побрал этого непутёвого Вахрамеева… От его предательства у неё нарушились координация, ориентация и рефлексы.
Едва Лидия включила мобильный, он зазвонил.
«Мишка» – высветилось на дисплее.
Затаив дыхание и с излишней подобострастностью, Лидия сказала в трубку:
– Я простила тебя, Мих. Что принести в больницу?
– Сорок пять тысяч рублей, – пробасил Вахрамеев. Он всегда басил, когда злился.
– Что? – не поняла Лидия. – Какие сорок пять тысяч?!
– У меня ключица сломана, дура! – фальцетом заорал Вахрамеев, забыв про бархатную басистость своего голоса. – Мне штырь металлический нужно вставлять, идиотка! Операция стоит сорок пять тысяч, ты случайно не знаешь, почему я должен платить их из своего кармана?!!
– Не знаю, – призналась Лидия.
– Так вот, сходи, сними деньги со своего счёта и принеси мне! – переходя на визг, заорал Мишка, и не было в этом визге ни намёка на его красоту, сексуальность и обаяние. – У тебя денег куры не клюют! Все знают про твою супербогатую бабку!!
Лидия вдруг почувствовала, что освободилась от изнуряющей любви к Вахрамееву. Это была большая удача – услышать его по-бабьи визгливый голос, не видя при этом светлых глаз с поволокой, белокурых волос и соблазнительно-ярких губ.
– Мих! – позвала она.
– Ну? – отозвался он нелюбезно.
– А Баранова что себе сломала?
– Нос.
– Ей штырь в него надо вставлять?
– Нет…
– Жаль. А то я бы с удовольствием ей тоже не дала денег на операцию. И не звони сюда больше, Мих. Забудь этот номер. На моём счету в банке для тебя ничего нет.
