– Исключено! – Теперь в голосе Веры Павловны была твердость алмаза. – Видите ли, в чем дело, милочка, наша домработница Антонина приходит два раза в неделю. Она убирает квартиру, ходит в магазины, оплачивает счета за квартиру и свет. Химчистка, ремонт обуви и бытовых приборов тоже на ней. Я даю ей задание, я веду учет деньгам… Нет, в химчистку Антонина ничего не относила.
– Ладно, – вздохнула я, заметив, что Леша смотрит с подозрением, – пока этот вопрос оставим. Я с вами свяжусь позже.
– Василиса, – начал Творогов, – я чувствую, что ты опять влипла в какое-то тухлое дело…
– Да ничего такого, – отмахнулась я, – у одного чудака жена домой не вернулась, вот он и попросил нас выяснить…
– Василиса, – угрожающе сказал Алексей, – ты мне лучше не ври!
– Да ничего я не вру! – взорвалась я. – Не хочешь помогать – так и скажи! Никакой малости нельзя попросить!
– Да я ничего… – смешался Леша, – я сделаю. Сегодня вечером тебе позвоню…
– То-то же! – Я встала и вышла, кивнув на прощанье Милке.
Что-то я стала раздражительная, наверно, из-за жары.
Телефон зазвонил только вечером, когда мы с Бонни, отупевшие от жары, сидели в нашем крошечном садике в тени дома. Рабочие ушли, оставив после себя кучу пустых мешков перед подъездом и белые следы по всей лестнице. Было ужасно лень шевелить рукой, чтобы взять телефон, но я сделала над собой усилие, за что удостоилась неодобрительного взгляда Бонни.
Звонил доблестный капитан Творогов.
– Ну, привет, Василиса! – проговорил он строго. – Подобрал я тебе все подходящие случаи. Как ты говорила, жертвы ДТП и прочих несчастных случаев. Давай, записывай!
Я вытащила из сумки блокнот, пристроила его на колене и приготовилась записывать.
– Та-ак… – начал Творогов. – Тут у меня как-то неразборчиво… А, Портнова Л. В… погибла в ДТП напротив магазина «Червонец»… одна тысяча девятьсот тридцать второй год рождения…
– Леш, ты что – издеваешься надо мной? – прервала я его, старательно зачеркивая запись. – Ей же семьдесят восемь лет, а моей должно быть двадцать восемь! И потом, я же ищу неопознанный труп, а тут у тебя фамилия есть…
– Ну, насчет возраста – извини, это я ошибся, а что неопознанный – ты зря: у них в моргах такая путаница бывает, что поступает труп с чужими документами, так что я на всякий случай всех выписал…
– Ну ладно, давай дальше, – согласилась я. – Только чтобы хоть по возрасту подходили!
– Ну вот, – оживился он. – Как раз неопознанный труп, и возраст подходящий – примерно двадцать восемь – тридцать… три ножевых ранения… найден в сквере на тринадцатой линии, как раз район наш… твоя потерпевшая же у нас на Васильевском острове проживала?
– Ну-ка! – Я заинтересовалась. – Это, может быть, подойдет. Еще что-нибудь есть? Приметы какие-нибудь?
– Есть, есть! Родимое пятно на левой щеке и усы подковкой…
– Что?! – рявкнула я. – Какие усы? Творогов, я же тебе ясно сказала – мне нужна женщина! Женщина! Ты вообще понимаешь разницу?
– Да уж как-нибудь! – протянул он обиженно. – Вот так хочешь помочь человеку, а вместо благодарности получаешь хамство!
– Ну, не сердись! Еще что-нибудь есть?
– Да еще полно… ну вот, Мультатули Е. Е… Евгения… ай нет, это тоже мужчина, Евгений Евгеньевич… подожди… тут что-то непонятное… Пак Чен Ли… женщина, между прочим, и возраст в районе тридцати… сбита мотоциклом…
– Леша, ну ты меня просто достал! – возмутилась я. – Ну ведь я говорила, что мне нужна женщина двадцати восьми лет…
– А я тебе что предлагаю? – перебил он меня. – Женщина? Женщина! Возраст тоже годится…
– Да мою зовут Ирина Бубликова, белая женщина, внешность обычная, европейского типа, а у тебя Пак Чен Ли! Это же корейка… то есть кореянка! Явно это не то!
– Ну, ты уж очень придираешься! Все тебе не так! Ну вот, еще два покойника остались, точнее, две покойницы. Одна Соколова Вера Игоревна, восемьдесят первого года рождения, утонула в Неве около Петропавловки, и еще одна – без документов, погибла при взрыве автомобиля, лицо обгорело, но возраст до тридцати…
– При взрыве автомобиля? – переспросила я, почувствовав волнение, какое, наверное, чувствует охотник при виде свежего следа. – Вот это очень интересно! Где она лежит?
– В городском морге на проспекте Металлистов… Только сегодня ты уж туда не успеешь, там до девяти работают…
Рано утром я позвонила на Наличную и велела Бубликову быть возле морга к десяти, с паспортом. Не опаздывать.
Каково же было мое удивление, когда, кроме тощей сутулой фигуры и печального взгляда Иннокентия Бубликова, я увидела его мамашу! Вера Павловна была одета в темно-синий летний костюмчик и синюю шляпку с перышком на боку.
– А вы-то зачем пришли? – не слишком вежливо спросила я.
– По-вашему, я могу оставить сына одного в такой трагический момент его жизни? – с пафосом ответила она.
– Еще плохо станет…
– Мне? – она подняла брови. – Вы бы, милочка, за себя беспокоились…
К моргу вела дорожка, обсаженная пыльными кустами сирени.
Иннокентий шел медленно, то и дело останавливаясь и оглядываясь по сторонам, как будто не мог понять, куда его привели. Тогда Вера Павловна подталкивала его и укоризненно говорила:
– Кеша, бодрись! Мы должны через это пройти!
Иннокентий вздрагивал, оживал и делал еще несколько неуверенных шагов, осторожно ставя мосластые ноги, как верблюд, выбирая дорогу в горячем песке.
Наконец мы подошли к одноэтажному бетонному зданию, выкрашенному унылой грязно-зеленой краской. На пороге стояла озабоченная женщина лет сорока в черном платье. Увидев нас, она взглянула на часы, потом тревожно спросила:
– Вы к Нине Саввишне?
Я отрицательно помотала головой.
– Где же все?! – воскликнула женщина удивленно.
Я честно призналась, что не знаю, и мы вошли внутрь.
Внутри помещения стоял неповторимый отвратительный запах – запах формалина, увядающих цветов и еще чего-то ужасного. Собственно, наверное, смерти.
Зато здесь оказалось холодно, так что можно было немного отдохнуть от царящей в городе удушающей жары.
По стенам помещения были выставлены самые разные гробы – от простых сосновых, кое-как обитых голубым или красным ситцем, до роскошных палисандровых, с резными украшениями и ручками из полированной меди.
Тут же к нам подскочил местный сотрудник – юркий тип в несвежем белом халате, с воровато бегающими глазами.
– Вы гроб уже выбрали? – осведомился он. – У нас есть прекрасные гробы ВИП-качества. Натуральный палисандр, обит итальянским шелком ручной работы, внутри телевизор и мини-бар…
– Зачем покойнику телевизор и бар? – искренне удивилась я.
– Некоторые предпочитают самое высокое качество! Некоторым ничего не жаль для своих близких! Впрочем, если для вас это слишком дорого, могу предложить отличные образцы более дешевого ценового сегмента, превосходное сочетание цены и качества! Африканское дерево, обивка – индийский хлопок тончайшей выделки…
– Нет, нам не то… – попыталась я его остановить.
– Не то? – расстроился он, и тут я сказала, что мы приехали на опознание.
– Взрыв? – лаконично уточнил работник морга, разом утратив прежнюю живость и предупредительность.
– Да, – ответила я так же коротко.
– Пойдемте! – Он повел нас по короткому полутемному коридору.
Запах морга усилился.
Коридор закончился железной дверью. Похоронщик толкнул ее, и мы вошли в просторную комнату.
В этом помещении холод и запах смерти достигли своего апогея.
По всей комнате были расставлены столы-каталки, накрытые простынями. Под этими простынями угадывались очертания человеческих тел.
Служитель морга уверенно прошел между рядами каталок, остановился перед одной из них, приподнял край простыни.
Я увидела мертвенно-серую человеческую ногу с привязанной к пальцу биркой. Похоронщик справился с этой биркой и кивнул:
– Ваша!
Я услышала рядом какой-то странный звук и оглянулась.
Иннокентий вцепился в руку матери, лицо его побледнело, как у покойника, так что в морге ему было самое место. Зубы его стучали, отбивая дробь, как цирковые барабаны во время исполнения смертельного номера. Именно этот стук и привлек мое внимание.
– Кеша, бодрись! – повторила Вера Павловна свое заклинание. – Мы должны через это пройти!
– Не… не могу! – проблеял тот. – Не могу пройти!
– Ну, еще совсем немного!
– Ну что – будете опознавать? – нетерпеливо проговорил сотрудник морга.
Мы с Верой Павловной подхватили Иннокентия с двух сторон и подвели к каталке. Похоронщик откинул другой край простыни, предоставив нам возможность лицезреть труп, и деликатно отступил в сторону, чтобы не мешать нам предаваться скорби.
Признаюсь, мне не очень хотелось любоваться покойницей. Как-то никогда покойники не вызывали у меня положительных эмоций. Кроме того, я не видела Ирину при жизни, поэтому вряд ли смогла бы с уверенностью ее опознать. По этой причине я смотрела не на труп жены, а на живого мужа. Мне было интересно, как примет Иннокентий трагический факт ее смерти.
