Улегшись на кровать, уставилась в потолок.
Итак. Отца убили, драгоценностей при нем не обнаружено. Несколько версий, следующих из этого: во-первых, есть вариант, что все-таки, придя днем, пока меня не было, он куда-то их переложил. Мои действия: еще раз просмотреть все в доме, желательно – в отцовской комнате. Блин, там же оккупант… Вот неспроста он выбрал именно эту комнату! С другой стороны, третьей отдельной комнаты нет, а вторая занята мной. Что ему еще оставалось делать? Вторая версия: Мертвицин мог, отвлекши мое внимание, быстро и аккуратно выудить мешочек, про который я сама ему, дура разэтакая, рассказала, и сунуть за пазуху. Но что-то мне подсказывало, что каким бы ни был Валерий, это уж слишком. Остается третья версия: цацки забрали те, кто убил отца. И из-за них, скорее всего, и убили. Действия: выяснить поименно тех людей, кому отец сболтнул про долг и чем он собирается его отдавать. Да, сложно, но делать нечего. Первым делом необходимо выйти на того, кому он должен. Может, тот настолько разозлился от вынужденного ожидания, что в назидание другим, забрав то, что ему причиталось, просто ликвидировал моего родителя. Просто ликвидировал… У меня на глаза навернулись слезы, но усилием воли я их сдержала. Я найду этого мерзавца, или я не я.
Впрочем, есть еще четвертая версия: убил его один человек, а мешочек забрали другие, опять-таки бомжи, пьяницы, наркоманы, трудные подростки, мало ли еще кто. Но тогда совершенно мистической и даже эфемерной предстает нам цель убийства. Я не видела ни единого мало-мальского повода для убийства моего отца, кроме как с целью ограбления. Действия: найти врагов Михаила Геннадьевича – смертельных врагов, которые могли убить, лишь встретив его на улице, и даже побрезговать обыском его вещей. М-да, это мне казалось еще более невероятным, чем вторжение пришельцев на нашу планету.
Этот момент разобрали, идем дальше. Мало того, что не оказалось драгоценностей, не оказалось еще и самого трупа буквально через несколько часов. Этот пункт я уже досконально разобрала, см. выше. Единственное, что хочу добавить: мне очень не понравилась реакция Валерия на звук сирен, так что я не удивлюсь, если узнаю, что пропажа тела отца – его рук дело. В пользу его невиновности выступает лишь одно обстоятельство: я, наверно, услышала бы, как открывалась и закрывалась входная дверь. Но руку на отсечение давать не буду. Притом махинации с мертвым телом просто-напросто лишены смысла: я знаю точно, что не он убил (в то время мы танцевали вальс без музыки), зачем тогда, спрашивается, прятать следы кровавого преступления?
Далее. В утренних новостях ничего про отца не сказали. Хотя полиция ехала явно в нашу сторону. Может быть, еще рано? Репортаж же нужно подготовить, утрясти текст, еще там что-то… В любом случае, желательно будет узнать у квартиранта, не обнаруживал ли он при обыске отцовские документы. Вдруг их выкрали? Но опять же, почему тогда он не попал в категорию неопознанных тел? Что ж, дело остается за Валерием и следующим выпуском новостей.
Немного полежав, я вдруг резко поднялась, громко топая, спустилась по лестнице, прошлась до кухни и толкнула дверь. Валерий с непониманием поднял на меня глаза. Он уже бросил в суп тушенку, вермишель и сорванную в огороде зелень и, помешивая одной рукой, потянулся к розетке, чтобы выключить электрическую плитку. И тут, так вот некстати, ворвалась я:
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?!
– А почему таким тоном? – Он все-таки выключил плиту.
– Ты умеешь различать тон? – зло усмехнулась я. – Однако свой никогда не меняешь.
– Эти претензии не по существу.
– Хорошо, вот тебе по существу. – Я вольготно устроилась на табуретке, прислонилась идеально прямой спиной к стене, перекрестила ноги и руки и важно подняла голову. – Кому мой отец проигрался в карты? – Видя, что он молчит, велела: – Ну же! Отвечай!
– Иначе что?
– Иначе я буду спрашивать, пока не ответишь. Неделю. Год. Вечность.
– Снова эта вечность… – пробормотал он что-то несвязное. Потом устроился на табурете напротив меня. – Я, между прочим, тебе суп сварил, а ты так невежливо разговариваешь. – Нет, как будто бы он сам не собирается его есть! – Плохо же тебя отец воспитал.
– Он меня не воспитывал. Он навестил меня после восемнадцати лет благостного забытья в том, что у него где-то есть родная дочь, лишь за тем, чтобы я отдала ему ценные вещи и он смог рассчитаться с долгами.
– Сочувствую, – серьезно кивнул он.
Я не нашла поводов подозревать его в издевке, потому ответила:
– Спасибо.
– Эти ценные вещи, как я понимаю, и находились в мешочке? В том, что я искал ночью у трупа?
Я поморщилась оттого, что он назвал отца «трупом», хотя сама не раз уже так делала.
– Да, именно. – Он вдумчиво почесал мужественный подбородок с благородной ямочкой. Но в целом его вид излучал холодное, неторопливое спокойствие. – Что ты знаешь об этом? – не удержалась я. Видимо, этого человека нужно все время подталкивать, чтобы он хоть что-то соизволил сказать.
– Кое-что.
– Что именно? – Он глядел на меня непроницаемым взглядом. Минуту назад, влетая в кухню, я совершенно его не боялась. Я знала, что могу сказать ему в лицо все, что угодно, и даже ударить, если потребуется. Но в тот миг я вдруг задрожала. – Это тебе он должен был деньги? – неровным, вибрирующим голосом задала я вопрос, но прозвучал он как констатация. Почему-то в тот момент я уже в ответе не сомневалась.
И этот ответ прозвучал.
– Да. Это то самое дело, о котором я вспомнил, очнувшись на кладбище.
– То есть ты не врал про кладбище? И про все остальное? – удивилась я. Почему-то сегодня мне казалась бредом эта жалостливая история про своенравную, не отличающуюся постоянством амнезию.
Он не разозлился. Просто произнес:
– Нет, это чистая правда. Про долг – это все, что я помню точно. Плюс еще какие-то обрывки.
– Где ты живешь? – почему-то полюбопытствовала я.
Он едва-едва пожал плечами. Словно это действие доставляло ему сильную боль или же его члены онемели.
– Ужас, – прокомментировала я. – А что ты еще помнишь? Пусть это будут всего лишь детали, говори.
Он немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Ну, хорошо. Я помню, мы играли. Нас было… шестеро или чуть больше. Вроде все люди мне знакомы, но лиц я не вижу. Только одно: твоего отца. Он поставил на кон то, чего с собой у него не было. Это страшный промах, самый подлый обман. Я дал ему три дня, а мог бы убить на месте, и никто не посчитал бы это плохим поступком.
– Замечательно, – фыркнула я.
– Слушай, я не говорю, что мне это тоже нравится. Я просто пытаюсь вспомнить свое прошлое и описываю попутно свои ощущения.
– А где вы находились тогда?
– Где проходила игра? Хм… Не помню. Это какое-то слабо освещенное маленькое помещение. Вроде комната какая-то, по-моему, в подвале. И я там часто бывал. То есть имеются ощущения, что все то, что происходило, – это не в первый раз, понимаешь?
– Да. Что еще?
– Ничего. Помню дату: тридцать первого прийти сюда. Он отдаст долг, разумеется, уже с процентами. А тогда, значит, было двадцать восьмое. Странно… – сказал Валерий сам себе, уставившись на свои колени. – Как будто на два дня я куда-то провалился.
– Мой отец тебе что-либо говорил о том, что хочет отыграться?
– Нет, ты что! С ним уже никто не сел бы играть. У нас его теперь будут называть не иначе как грязной собакой или похуже.
Я вспыхнула и вскочила со стула.
– Не позволю! Никаких грязных собак! Никто из вас, позорных бездельников, не станет обзывать моего покойного отца, портить его честное имя! Какой бы он ни был, но он мой отец, и он собирался вернуть тебе долг. Я это знаю, потому что сама, вот этими самыми руками, – сунула я ему под нос свои растопыренные пальцы, – доставала из ячейки дедовские драгоценности.
– Ты, конечно, извини, но я этого не знаю. – Он вновь сделал попытку улыбнуться и еле пожал плечами.
– Я отдам за него! Я его дочь и имею на это право! – Валерий сызнова пожал плечами, и у меня возникло кипящее желание прибить его на месте. – Где расписка? Ну же?
Он пошарил по карманам и, конечно, ничего не нашел.
– Может, выронил на кладбище? Вот незадача.
– Без документа я тебе ничего не должна, – категорично заявила я.
– Ты мне и так ничего не должна. Мне должен твой отец.
– За это ты его и убил, – ляпнула я, просто чтобы его позлить, но забыла, с кем имею дело. Естественно, он и не думал меня радовать всплеском эмоций. Он оставался самим спокойствием и пофигизмом.
– Нет, я его не убивал. Во-первых, когда мы были рядом, он был еще жив. Во-вторых, мне это не нужно, я хотел получить от него деньги или что-то, что можно на них обменять. В-третьих, я же говорил, стычки с полицией мне ни к чему.
Я дослушала всю фразу до конца, но еще «во-первых» заставило мое сердце биться так, будто оно выполняло эту работу в последний раз и хотело наверстать все упущенные за будущие лет пятьдесят удары. «Когда мы были рядом, он был еще жив». «Когда мы были рядом…», «…мы были рядом…»
