Поэтому и родила детей, чтобы связать мужика, потому что любовницы любовницами, но девочек Артамонов любит. Как умеет…
Значит, и Надя и Поля от другого мужчины. Может, именно поэтому Лидуша и бросилась под поезд? Вдруг девчонок похитил донор? Лида, естественно, не могла рассказать правду Андрюшке. Как все мужчины, Артамонов собственник и измены, да еще обмана с детьми не простит никогда! Что, если настоящий отец каким-то образом вычислил истину и, украв Надю и Полю, пригрозил рассказать все Артамонову? То-то Лидка не хотела обращаться в милицию! Оно и понятно. Она великолепно знала, где девочки, и боялась. Пикантная, однако, получается ситуация!
Артамонов опасается обращаться в органы, так как подозревает кого-то из своих многочисленных любовниц, а Лидушка не желает связываться с милицией, боясь, что раскопают правду про отца дочерей… Потом, наверно, встретилась с любовником, тот не отдал детей, пригрозил рассказать Андрюшке… Вот бедняжка, запутавшаяся во лжи, и решила разом покончить с неприятностями. И вовсе не в Андрюшкиных амурах дело, она о них всегда знала. Значит, теперь следует каким-то образом узнать, где отдыхала Лидуля.
Дома у Артамоновых была только Валерия Петровна.
– Андрюша поехал к Лиде, – сообщила она. – Ей становится хуже, позвонили из больницы.
– Как это все печально!..
Лера устало махнула рукой:
– Ну зачем она бросилась под поезд! Может, еще обойдется, и девочек найдут…
– Похитители звонили?
– Как в воду канули.
Тут вошел Андрюшка, растрепанный и усталый.
– Пока жива, – ответил он на мой немой вопрос, – и никто не говорит, как долго это продлится. Врачи сообщают: организм борется.
Он налил себе рюмку коньяка.
– Андрей, ты же за рулем, – напомнила мать.
– Никуда больше не поеду, устал.
– Хочешь, посижу с тобой? – предложила я.
– Давай, – обрадовался Андрюшка, – а то Лера сейчас в театр уходит, одному как-то не хочется оставаться.
Мы проводили Валерию Петровну и уютно устроились в гостиной за чашечкой чая. Говорили, естественно, о Лиде. Расчувствовавшийся Артамонов приволок семейные альбомы и, листая тяжелые страницы, вспоминал:
– Это в Чехии, еще до рождения детей, а эти фото делал в Испании… Тут дачные карточки…
– А это где? – ткнула я пальцем в большой групповой снимок. Сплошь толстушки средних лет. Лидуша во втором ряду, выглядит среди них просто девочкой – худенькая, хорошенькая, с аккуратной стрижкой.
– А, – улыбнулся Андрюшка, – она лечиться ездила в санаторий, одна. Там гинекологический профиль, всякие процедуры, ванны, грязи. К тому же в Подмосковье, сервис еще тот. Вот я и не поехал, а Лиде надо было обязательно. Кстати, это здорово помогло, сразу забеременела потом и родила Надюшку.
Он шмыгнул носом и начал закуривать сигарету. Я попросила:
– Андрюшка, принеси из сумочки мой «Голуаз».
Мужик вышел. Я быстренько выхватила из альбома фото и, сунув под кофточку, перелистала несколько страниц. Андрюшка вернулся, и мы продолжили наше занятие.
Выйдя от Артамоновых, я принялась разглядывать добычу. Четырнадцать теток, так сказать, бальзаковского возраста. Только почему-то русские люди считают, что это сорок лет. На самом деле великий француз писал о проблемах тридцатилетних красоток. В девятнадцатом веке дама, справившая тридцатилетие, считалась старухой. Причем не только во Франции. Вспомните Льва Толстого – «в салон вошла Анна Павловна, старуха тридцати девяти лет».
Так что на снимке мило улыбались в объектив бабули по прежним меркам и вполне молодые дамы по-нынешнему. И если я правильно их поняла, все они приехали лечиться от бесплодия, то есть надеялись в дальнейшем забеременеть. В углу мелкими буквами напечатано: «Санаторий «Медовая поляна», второй заезд, сентябрь 1990 г.». Так, день рождения у Надюшки, как у меня, 7 июня. Отсчитаем девять месяцев назад, как раз получается сентябрь, причем именно девяностого года, потому что Наденьке сейчас восемь лет, а на дворе у нас, слава богу, последний год тысячелетия. Выходит, именно в данном санатории и нашелся эрзац-папа.
Я развернула «Вольво» и понеслась к себе в Ложкино. Хватит с меня на сегодня, попью в тишине чайку с вареньем и найду телефон здравницы. Есть у нас на полках чудная вещь – «Справочник профсоюзного работника» за 1985 год. Бог знает, как попал потрепанный томик в Ложкино, но я не раз убеждалась, что телефоны остались прежними.
Дома опять пахло гарью.
– Что сгорело на этот раз? – шепотом спросила я у Маши.
– Курица на бутылке, – так же тихонечко сообщила дочь.
– Господи, – искренне изумилась я, – как же Зайка ухитрилась засунуть бройлера в бутылку?
– Да не в бутылке, а на бутылке, – прыснула Маня. – Такой рецепт. Берешь пол-литровую емкость из-под нарзана, например, и натягиваешь на нее курицу, вроде как на кол сажаешь!
– Зачем мучить и без того убитую птичку?
– Ну, мамуля, – простонала Маня, – рецепт такой! Потом ставишь все в духовку, и хоп… цыпленок-гриль.
– Но ведь можно запечь его в микроволновке, быстро и вкусно…
– Вот поэтому из тебя, мамуля, фиговая хозяйка и получилась, – вздохнула Маня. – Важен не результат, а процесс. Ну есть такие женщины, которым доставляет удовольствие самим делать творог из кефира, солить капусту и огурцы… Вот для них и бутылка…
Я вздрогнула от ужаса, представив себе необходимость домашнего приготовления творога, и решительным шагом двинулась в кухню. В помойном ведре лежала тушка цыпленка, и выглядел он по крайней мере странно. Сверху почти совсем сырой, а изнутри черный. Может, Зайка жарила его посредством паяльника? Или засунула в брюшко ни в чем не виноватой птицы щипцы для завивки волос?
– Ну что за манера все рассматривать, – возмутилась Ольга, открывая коробку с пюре «Кнорр», – подгорелой птички не видела?
– Такой нет, – абсолютно искренне ответила я. – Что случилось с бедняжкой?
– И как только люди готовят по поваренным книгам, – с возмущением всплеснула руками Зайка, – ни слова правды, вот гляди…
Она сунула мне в руки роскошное издание «Кулинария» 1951 года. Том открывался обращением к трудящимся женщинам самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Настоящий раритет.
– Дай сюда. – Ольга в нетерпении перелистала страницы. – Вот, читай.
«Возьмите пустую бутылку из-под минеральной воды «Ессентуки», «Нарзан» и т. д. Хорошенько вымойте и наденьте на нее ощипанную и выпотрошенную тушку курицы. Поместите бутылку в духовку и запекайте сорок минут при 200 градусах Цельсия».
– Сделала все точно, как написано, – сокрушалась невестка, – бутылку мыла целых три раза!
Я оглядела батарею пустых пластиковых бутылей с пепси, колой и спрайтом.
– Такую бутылку брала?
– Нет, специально купила нарзан. – Ольга ткнула в сторону пол-литровых пластмассовых фляжечек.
– Видишь ли, – стараясь не расхохотаться, стала я объяснять ошибку, – рецепт, наверно, очень хороший, только ты неправильно бутылку…
– Мыла ее три раза, – возмущенно перебила меня Ольга, – три!
– Да дело не в мытье, а в самой бутылке. Она пластиковая и, естественно, сначала просто расплавилась от высокой температуры, а потом и сгорела. Небось запах стоял!
– Изрядный, – подтвердила Ольга. – Ну не придурки ли писали книжку! Ведь ни словом не обмолвились, что бутылка должна быть стеклянной!
– В 1951 году пластиковых бутылей не существовало в природе.
– А все Кеша виноват, – обозлилась вконец Ольга, – купил это дурацкое издание у букинистов, нет чтобы пойти в нормальный книжный магазин…
И, размахивая «Кулинарией», она понеслась убивать мужа. Я, тихо посмеиваясь, поднялась в кабинет и стала изучать справочник. «Полян» нашлось штук пятнадцать, но «Медовая» одна.
Трубку сняли сразу. Приятный женский голос сообщил, что санаторий работает, места есть и путевку можно купить на месте.
– Ваша специализация осталась прежней?
– Да, – подтвердила собеседница, – женские заболевания. Вы не сомневайтесь, врачи первоклассные, бассейн, ванны… Белье раз в неделю обязательно меняем, питание трехразовое, библиотека… Ну в какой Турции такое найдете? И цена, право слово, смешная, неделя всего 500 рублей стоит. Приезжайте, не пожалеете. К нам, знаете, многие годами ездят…
Договорившись, что мне забронируют на завтра люкс, я призадумалась. Как объяснить домашним, что я собралась отдохнуть в дешевой здравнице Подмосковья? Соврать про болячки? Мигом велят отправляться в Швейцарию или, на худой конец, в Карловы Вары. Придется изобразить, что еду на недельку в Париж. Кстати, повод есть! У комиссара Перье двадцатого сентября день рождения. Скажу, что хочу поздравить толстячка!
Услыхав, что мать решила ненадолго съездить в Париж, никто из детей не удивился.
– Только не задерживайся, – велел Кеша.
– Не более чем на недельку, – заверила я его, – заодно кое-что из одежды привезу и обуви, а то в Москве одеваться никаких средств не хватит.
