— Чтобы Маринка плакала и угрожала? — фыркнула Вика. — Это тоже Сосновцев, что ли, наплел? Вы сами-то Маринку помните? Она голоса никогда не повысит, слова грубого не скажет, бровью не поведет. Он бы еще сочинил, что она матом ругалась и била посуду. Я — да, могу иногда, но не она.
— Между прочим, именно когда такой вот сдержанный человек выходит из себя, результат бывает непредсказуемым. Вы полагаете, большинство убийств совершается холериками? Ничего подобного. Холерик откричится и забудет, а вот что на душе у сангвиника или флегматика, догадаться сложнее. Я бы вам советовал… ну, просто не доверять ей так уж безоговорочно, вот и все.
— Она моя подруга.
— Умные женщины подругам доверяют в последнюю очередь. Кстати, весьма сомневаюсь, чтобы Лазарева доверяла вам, не тот у нее тип.
— И ошибетесь!
— Да? А вот скажите, многое ли вы знаете про ее личную жизнь? Например, есть ли у нее сейчас любовник и кто именно. Я вовсе не прошу вас открывать эту тайну мне, а лишь интересуюсь, известна ли она вам. Ведь это, наверное, основное, что обсуждают между собой подруги.
Вика старательно напрягла память. Ну да, когда Марина ночевала здесь пару месяцев назад, они полночи беседовали «за жизнь», и Вика выложила все и про Сашку, и про Лешку, и про страсть к театру. Марина внимательно слушала, сочувствовала, понимающе кивала, а вот что касается ответных излияний… их, похоже, не было.
— То есть вам ничего не известно, — с удовлетворением констатировал собеседник. — Вот видите! Лазарева — скрытная особа и неохотно пускает в свой внутренний мир.
— Она не скрытная, — твердо заявила Вика. — Наоборот, слишком часто говорит, что думает. Просто она не любит рассказывать о себе. Пусть я и не знаю чего-то пронее, но я знаю, какаяона.
Талызин, слегка нахмурившись, вздохнул.
— Дело ваше, Виктория Павловна. Я и так болтаю больше чем надо. Ладно, идите на работу, вы уже опаздываете. Нет, погодите! Сколько длится занятие кружка?
— Часа два.
— Вот к окончанию я и подойду, чтобы в присутствии всех уточнить некоторые детали. Попросите людей не расходиться.
— Но ведь некоторых не будет! Например, Галина Николаевна, и Сосновцев, и, наверное, Наташа…
— Не волнуйтесь, их тоже не минует чаша сия. Итак, до скорой встречи. Вас подвезти или предпочитаете на своей машине?
— Предпочитаю на своей.
Обалдевший поклонник исчез, и Вика поняла, что ей очень тошно. Она чувствовала, что вела себя глупо и неправильно. Вместо того чтобы холодно поставить назойливого следователя на место, она то кипятилась, то вдруг распускала нюни и откровенничала. А тот тихой сапой, незаметно выпытал все, что хотел! Он вертел ею, словно тряпичной куклой, а в душе потешался над нею. И вообще, откуда он столько знает? А если знает, зачем выпытывал мнение Вики? Или, что называется, брал ее на пушку — лишь догадывался, а она, как дурочка, попадалась на удочку и подтверждала его догадки? Отвратительно, тоскливо, хоть плачь!
Плакать было не в привычках Виктории Павловны. Позвонив Марине, она предложила:
— Давай я за тобой заеду. Надо поговорить.
В автомобиле Марина выслушала сбивчивый, однако подробный рассказ, несколько сокращенный лишь в том, что касалось нелепых обвинений следователя в адрес подруги. Та постепенно мрачнела, а под конец громко и нервно воскликнула:
— Ну и дуры же мы с тобой! Две старые глупые гусыни…
Вика, у которой на душе почему-то моментально посветлело, покладисто подтвердила:
— Дуры. А почему?
— Таких, как мы, надо сдавать под опеку, — сурово продолжила Марина, — на содержание любимому государству, поскольку индивидуумов с подобным уровнем развития ни к какой работе допускать нельзя. Даже к чистке унитазов. Ты только подумай, Вика! Мы с тобой битых три часа обсуждали убийство с разных сторон, версий напридумывали и не позаботились о той единственной и простой вещи, с которой надо было начать.
— Точно, — согласилась Вика, тут же жадно полюбопытствовав: — О какой?
— Совершенно очевидно было, что твой Обалдевший поклонник будет нас допрашивать, так?
— Так.
— Значит, в первую очередь следовало договориться, чтомы ему скажем, чтобы друг другу не противоречить. У меня что-то не в порядке с головой. Счастье еще, что мы не преступники, — он бы разоблачил нас в два счета.
— К преступлению ты бы подготовилась более основательно, — утешила подругу Вика.
Марина кивнула.
— Он застал меня врасплох, понимаешь? Я считала, подозреваемых вызывают куда-то повесткой. Вот вызвали бы меня повесткой, я бы успела заранее продумать, что стоит рассказывать следователю, а что нет, а когда тебя ловят на перемене посереди коридора, трудно собраться с мыслями. Я и решила на всякий случай быть поосторожнее. Видимо, переосторожничала.
— А когда он с тобой разговаривал?
— Сегодня днем, а потом, видимо, сразу помчался к тебе. Нет, по сравнению с моим идиотизмом твой — кладезь премудрости. Я должна была срочно позвонить тебе и отчитаться. Но началась лекция, потом студенты заморочили вопросами… Да мне и в голову не пришло, что он успеет перехватить тебя до нашей встречи. Энергичный мужчина, не теряет времени даром!
— Он сказал, что получил от тебя очень мало информации, — решила утешить подругу Вика. — Меньше, чем от кого-либо другого. Зато меня жутко мучит совесть. Я, наверное, всех на свете выдала. Тебя, например. Но я не хотела! Нет ничего хуже, чем когда человек вкрадывается тебе в доверие, как друг, а, когда он уходит, получается, что обвел тебя вокруг пальца.
— Талызин — прекрасный психолог, — подтвердила Марина. — У него к каждому свой подход. Но тебе нечего переживать, надеюсь, никого ты не выдала. Насколько я понимаю, он все основное уже знал. Например, про открытый люк. Ведь знал?
— Да.
— А я ему про люк не говорила.
— А он тебе? Не намекал, как мне? Ну, мол, не было ли происшествия? Он спросил, я ответила, что не припомню, и он отвязался. Интересно все-таки, кто именно ему рассказал?
— Мне тоже интересно.
— Постой-ка! Если я правильно поняла, он знал и про Наташу? Про котенка? — Вика задумалась.
— Он конкретно про котенка, кажется, не говорил. Просто про то, что я ездила утешать Наташу. А может, я и путаю.
— Если знал про Наташу, то, скорее всего, про люк сказала она.
Идея Вике не понравилась. Маринка вроде бы утверждала, что если Наташа сообщит следователю про люк, то она и есть убийца.
— С чего ты это взяла?
— Давай рассуждать логически, — предложила Марина. — Кто знал о котенке? Наташа да ты. Вот я, например, беседовала с нею перед премьерой, но она ничего мне не рассказала. Уверена, что никому другому тоже — тема была слишком для нее болезненна. Разве что Дашеньке, они все же подруги. А еще Кириллу, если поверить, что у них роман. Вот тебе полный список лиц, которые могут знать об этом эпизоде. А могут и не знать. Зато Таша знала точно. Похоже, Талызин успел ее допросить, и она ему проговорилась. Ну а заодно рассказала про люк.
— А еще она могла рассказать про котенка Галине Николаевне, — заметила Вика, — потому что та ее тетка. И вообще, ты сама себе противоречишь! Если она рассказала милиции про люк, чтобы отвести от себя подозрения, зачем самой на себя их навлекать, рассказывая еще и про котенка?
— Боялась, что Талызин все равно об этом узнает — от тебя, например. Она ведь не догадывается о степени твоей лояльности. Если б он узнал со стороны, это произвело бы неблагоприятное впечатление, а поскольку от нее самой, то он будет рассуждать, как ты, — мол, никто не станет сам на себя наводить подозрение.
— И все равно, не понимаю, почему это обязательно она. Ты сама говорила, Обалдевший поклонник очень энергичный. Он наверняка еще кого-нибудь успел допросить.
— Вполне возможно, — согласилась Марина, — и даже очень вероятно. Например, он явно беседовал с Сосновцевым, так? Иначе откуда знал о моей ссоре с бедным Преображенским. А, разговаривая со мной, он, похоже, о ней уже знал. То есть я ему, конечно, сама рассказала, но после наводящего вопроса, не ссорилась ли я с кем-нибудь. Да, и он меня тоже пытался убедить, что я якобы плакала да угрожала. Если он не сам выдумал это из вредности — что было бы странно, — значит, все выдумал Сосновцев. Кстати, Талызин подтвердил тебе, что узнал о ссоре именно от него?
— Ничего он не подтвердил! Он вообще очень ловко уходит от ответа. Даже не признался, женат или нет. А впрямую выпытывать неловко.
— Умный тип, ничего не скажешь! А вот я, кстати, впрямую спросила у него, не Сосновцев ли снабдил его такими интересными сведениями.
— А он?
— Он ответил, что задавать вопросы — его профессия, а не моя. Впрочем, я на его честность особо и не рассчитывала. Но про котенка Сосновцеву знать неоткуда, это факт. И еще! Если я правильно поняла, о твоей ссоре с Преображенским Талызин тоже знал?
