— Ува! Попета!!
— Ура. Победа, — перевёл профессора Гранкин.
Иван Терентьевич скрылся в образовавшейся чёрной дыре. Послышался шум, грохот, знакомый деревянный стучок и такие выражения, в знании которых профессора трудно было заподозрить.
— Вань?! — осторожно поинтересовался Виталя.
— Вить, тут лестницы нет! Ты лучше сразу группируйся и прыгай!
Виталя не умел группироваться, поэтому он просто прыгнул. Приземлился он на четыре конечности и может быть, ему было бы больно, но нет лучше анестезии, чем большое количество выпитого вина. А ещё Гранкин с восторгом вдруг понял, что с удовольствием бы так и ходил — на руках и ногах одновременно.
— Встафай, — распорядился профессор. — Свет не пудем включать, фонавика хватит. А то вдлуг Андвюха, муж Адкин, дома!
— Как дома? Как дома? — засуетился Виталя. — Как дома? Ты же сам мне сказал, в гостинице он, трудно ему одному в этом доме, больно, рана душевная не зажила, воспоминания замучали. Как это дома?
— Не двейфь, пофутил я! — захохотал профессор.
— Не дрейфь, пошутил он, — сам себе перевёл Виталя и тоже захохотал во всё горло, чтобы доказать себе и профессору, что он не боится.
Они стояли точно в такой же кладовочке, как на половине профессора, заставленной всяким хламом. Виталя задел плечом какое-то сооружение, и оно развалилось с кастрюльным звоном.
— Вань, скажи мне как археолог археологу, а что мы ищем?
— Истину! — провозгласил профессор не ошибившись в фонетике. — Истину, двуг мой Витя! Мы пвоведём с тобой следственный эспевимент!
— Надеюсь, этот Крылов всё же в гостинице, — пробормотал Гранкин. Он обнял Ивана Терентьевича за талию, и они пошли потихоньку в глубину дома. Фонарик выхватывал из темноты самые разные предметы и вещи. Они казались зловещими — вот ужасная, гнусная, уродливая напольная ваза, вон на стене висит картина, кажется, она ожила, и кто-то корчит с неё гримасы, перила почему-то кривые, ступеньки покатые, пахнет нежилым помещением, и ведь здесь где-то бродит неприкаянный призрак Ады Львовны…
Виталя покрепче прижался к Ивану Терентьевичу. Никогда в жизни ему не было страшно и весело одновременно. Это походило на посещение комнаты страха, только на входе не сидел кассир, взимавший с посетителей плату.
— Сюда, — шепнул профессор и потянул Виталю в какую-то дверь. — Здесь гостиная, где находится тот балкон, с которого Ада на… упала, в общем.
Они оказались в просторной и неожиданно светлой комнате. Большое окно, занавешенное лёгкими, полупрозрачными шторами, пропускало слабый предутренний свет. Гранкин выключил фонарик и сунул его в карман.
В комнате царил полный разгром. Профессор громко присвистнул.
— Однако… — пробормотал он, перешагивая через перевёрнутые стулья и разбросанные вещи. — Скажи мне, Вить, как сыщик сыщику — что это?!
— Шмон, — ответил поражённый Гранкин. — Здесь кто-то что-то сильно искал. Другого объяснения я дать не могу.
Диван был отодвинут от стены, сервант лежал на боку, а горы перебитой посуды мозаикой осколков блестели под ногами. Журнальный столик был перевёрнут, на полу валялось много глянцевых женских журналов, даже ковёр был содран со стены — он чудом удержался на одном гвозде, повиснув уродливой хламидой.
— Ну и ну! — сказал Гранкин. — А ты говоришь, Вань, что у соседей была абсолютная тишина.
— Когда Аду Львовну нашли, этого не было, — прошептал профессор. — Это вот, кто-то недавно… когда Андвюха уже в гостиницу съехал… — Иван Терентьевич подошёл к балконной двери и стал открывать её, резво подпрыгивая, чтобы дотянуться до шпингалета. Шпингалет оказался тугой, и профессору пришлось прыгать бесчисленное количество раз.
Виталя тем временем встал на четвереньки и пополз по полу, ощупывая предметы, которые попадались под руки. Журналы, журналы, битая посуда, вспоротая подушка, ощерившаяся холофайбером, разбитый телефонный аппарат — старый, дисковый, и снова глянцевые журналы с картинками, от которых хотелось зажмуриться — такие бесстыдные бабы смотрели с обложек. «Тьфу!» — сказал про себя Гранкин и повторил снова: «Тьфу!» В женщине должна быть загадка, а не откровенное приглашение. Вот в Галке… В Галке масса загадок и море недосказанности. Никогда не знаешь, что стукнет ей в голову. Никогда не поймёшь, какая муха её… Под руку попалась шкатулка. Виталя открыл её, перевернул, и в руку ему хлынули золотые цепочки, колечки, серёжки. Их было не очень много — так, стандартный набор среднестатистической женщины, но одна вещица была необычная. На каучуковом шнурке болтался кулончик странной геометрической формы. В центре блестел красный камень. Кулон сильно выделялся среди прочего штампованного золотишка, и Виталя сообразил, что именно его имела в виду Эльза, когда заявила, что у Ады завёлся богатый любовник.
— Смотри-ка, Вань, — сказал он прыгающему профессору, — а золотишко-то и не тронули! Значит, не простые грабители. — Виталя ссыпал золото обратно в шкатулку и пристроил её на краю дивана. Он пополз дальше по полу, пока не уткнулся носом в чугунную батарею. Батарея почему-то пахла сырой землёй, и за ней что-то темнело. Гранкин засунул руку между чугунными зубьями, уцепил пальцами какой-то картон и потянул на себя. Это оказалась обычная ученическая тетрадь объёмом девяносто шесть листов. В такой он вёл на работе запись приёма клиентов, в такой Галка коллекционировала кулинарные рецепты. Виталя достал из кармана фонарик, включил его и лучом света пошарил по тетрадным листам.
* * *
«Мне было страшно. Я боялась воды. Шаткая лодочка под ногами ходила, будто я стояла на спине строптивой и скользкой акулы. Рука, мне протянутая…»
Может, ему повезло, и он нашёл личный дневник Ады Львовны?!
Гранкин сунул тетрадь за пазуху. Пожалуй, он ничего не скажет о находке профессору.
— Отквыл! — заорал от балконной двери профессор. — Иди сюда! Я пведлогаю пвовести следственный экспевимент!
— В смысле? — Виталя прыжком очутился на просторном балконе. Тут царил идеальный порядок, тот, кто учинил разгром в гостиной, балкон почему-то не тронул. Впрочем, тут и громить было нечего — на балконе ничего не было, кроме маленького низкого столика и плетёного кресла.
— Смотви, я пьяная Ада, — сказал вдруг Иван Терентьевич и перевесился через невысокие перила.
— Вань, — заорал Гранкин, — осторожнее!
— Я кувю, — продолжил профессор и исполнил пантомиму курения сигареты. — А тепевь я типа тевяю вавновесие и падаю…
Виталя и пикнуть не успел, как Иван Терентьевич кувыркнулся через перила, полетел вниз и со знакомым деревянным стуком упал на клумбу.
— Вань! — Виталя так испугался, что почувствовал, как холодная испарина выступила на лбу. — Вань, ты жив?! — голос с крика сорвался на шёпот. Профессор лежал на краю клумбы, почти на гравийной дорожке, и не подавал признаков жизни.
В гибели лауреата Государственной премии обвинят его, Гранкина. Президент жал лауреату руку, Виталя по ящику видел. А ещё Гранкина обвинят в проникновении в чужую квартиру, в наведении там беспорядка, а может и в воровстве.
— Ва-а-а-ня!!!
Иван Терентьевич зашевелился и сел, оперевшись на руки.
— Не ови, — сказал он Витале.
— Не ори, — перевёл себе Гранкин. — Жив! — облегчённо выдохнул он. — Как твой протез?
— А чего ему сделается? — буркнул профессор и постучал кулаком по ноге. — Я, между пвочим, даже не очень ушибся!
— Да? — обрадовался Виталя. Он низко свесился через перила, пытаясь удостовериться в том, что профессор действительно невредим.
— Вить, обвати внимание, куда я упал!
— В клумбу!
— Нет, Вить, я ведь на довожку упал, клумбу только чуть-чуть задел! А Адку я нашёл почти в севедине клумбы! Фто это значит, а, сыщик?!
— Её кто-то толкнул, да, Вань?
— Вевно! И шею она не могла сломать! Здесь высота — тьфу, не убьётся даже вебёнок! Фто это значит, сыщик?
— Не знаю, — растерялся Виталя.
— Не зна-аю, — передразнил профессор. — А это значит, Вить, фто кто-то сначала свевнул ей шею, а потом помог свалиться с бавкона!
Осмыслить услышанное Гранкин не успел. Сзади него произошло какое-то неуловимое движение — вроде как кто-то зашевелился, и балконная дверь чуть скрипнула. И хоть в мозгу настоятельно присутствовали градусы от вина, там же мелькнула вполне трезвая мысль: сейчас ему свернут шею и столкнут с балкона. Виталя не стал додумывать мысль, он сиганул с балкона, не думая как удачнее приземлиться.
— Бежим! — заорал он, не долетев до земли. Бежать он тоже начал ещё в воздухе и очнулся, когда они с профессором уже продирались через кустарник, разделявший территорию коттеджа на две половины.
— Ты чего? — спросил Иван Терентьевич, когда, запыхавшись, они забежали в летнюю кухню и захлопнули за собою дверь.
