– Ага, выслужилась Карина, – подхватила девица в красном платье, опять присоединившаяся к нашей беседе. – Как служебная собака: «Сидеть! Лежать! Держать палку!»
Гнусная ухмылка не оставляла никаких сомнений, что девица намекает на тесные, отнюдь не платонические отношения Елоховой с руководством.
– Грязный у тебя язык, Лизавета! – одернула ее коллега. – Не обращайте внимания, нет у Карины с директором никакого романа! Они действительно работают в тесном контакте, засиживаются допоздна и даже в выходные, так ведь какой масштабный проект! Выставка работ Николая Кулебякина, слышали о таком?
– Кое-что. Кажется, он художник?
– Еще какой! Талант! Гений! Скоро о нем заговорит весь мир, помяните мое слово! – захлебывалась в восторге Ольга Каримовна.
Я заинтересовалась:
– А можно взглянуть на картины Кулебякина?
– Вообще-то в хранилище посторонним вход запрещен, – надменно заявила Лизавета.
– Только одним глазком! – упрашивала я Ольгу Каримовну, и она сдалась:
– Ладно, идите за мной.
Мы дошли до конца коридора и вошли в другую дверь. За ней оказалась еще одна дверь – бронированная, с кодовым замком. Ольга Каримовна быстро набрала код и с заметным усилием потянула на себя стальное полотно:
– Проходите.
Я очутилась в абсолютной темноте. Когда дама включила свет, загорелись лампы дневного освещения, и я увидела, что мы находимся в довольно просторном помещении без окон, сплошь заставленном стеллажами. На полках громоздились предметы искусства, некоторые были накрыты светлыми чехлами, другие радовали глаз своей неприкрытой красотой. Ольга Каримовна направилась в дальний угол, где прямо на полу стояли картины в рамах.
– Кулебякин был где-то здесь… – бормотала она, приподнимая чехлы на картинах. – Не могу найти… У нас много новых поступлений, поэтому в хранилище небольшой бардак…
– Сколько у вас картин Кулебякина?
– Пока только двенадцать, но Карина ведет переговоры о покупке еще нескольких. Тогда у нашего музея будет самая полная коллекция в стране. Знаете, Николай Кулябякин мало рисовал, он страдал одним заболеванием, довольно распространенным в творческой среде…
– Алкоголизмом?
– Да, – нехотя призналась Ольга Каримовна, словно речь шла о её близком родственнике. – Он надолго уходил в запои, но в редкие минуты трезвости творил как одержимый. Каждая его картина – это шедевр, буйство эмоций, да вы сейчас сами увидите…
Дама опять зарылась в экспонаты. В комнате было прохладно, очевидно, здесь специально поддерживали низкую температуру. Я зябко поежилась.
– Простите за любопытство, оно у меня профессиональное, а дорого стоят картины Кулебякина?
Собеседница ушла от прямого ответа в лучших традициях искусствоведения:
– Сколько может стоить луч света? Улыбка ребенка? Пение птиц на рассвете? Они бесценны!
Сравнение показалось мне неудачным, но я благостно закивала:
– Да-да, конечно. И все-таки, за какую сумму можно купить его картину, допустим, на аукционе Сотбис?
– Кулебякин не продается на аукционе Сотбис. Его вообще за рубежом практически не знают, да и в России он известен только специалистам. Ко многим художникам слава пришла после смерти, вспомните хотя бы Ван Гога, и Николай Кулебякин из их числа. Но потихоньку мировая общественность начинает понимать, какого гения потеряла в его лице, появляются статьи о Кулебякине, я знаю аспиранта, который пишет диссертацию по его творчеству… Так что вполне возможно, скоро на зарубежных аукционах начнут продавать картины Кулебякина, и стоить они будут очень дорого. Вот, например, «Супрематическая композиция» Казимира Малевича несколько лет назад была продана на Сотбисе за шестьдесят миллионов долларов с небольшим хвостиком…
Если бы я не находилась в окружении объектов культурного наследия, то плюнула бы, вот честное слово! Всякий раз при упоминании имени Казимира Малевича меня прямо внутренне выворачивает. Это какая-то мистификация, мыльный пузырь, которому следовало лопнуть через секунду, а его искусственно поддерживают на протяжении уже почти сотни лет! Взять хотя бы «Супрематическую композицию». Для тех, кто не видел картину, поясню. Для её изготовления требуются: шестилетний ребенок, набор цветной бумаги, белый листок, ножницы, клей. Предлагаете ребенку вырезать из цветной бумаги различные многоугольники: квадраты, прямоугольники, длинные вытянутые палки и трапеции. Затем пусть ребенок в произвольном порядке наклеит полученные фигуры на белый листок. Всё, «Супрематическая композиция» готова! Поздравляю, вы сэкономили шестьдесят миллионов долларов!
Про «Черный квадрат» я вообще молчу. Что это за картина, которую хоть на «голову» поставь, хоть на правый бок положи, хоть на левый, а результат один и тот же? По моему глубокому убеждению, восхищаться «Черным квадратом» или хотя бы воспринимать его всерьез может только человек, остро нуждающийся в психиатрической помощи.
Однако открыть искусствоведческую дискуссию мне не удалось.
– Что тут происходит?! – рявкнули за спиной. – Почему посторонние в хранилище?!
Я обернулась и увидела грузного мужчину лет шестидесяти, вид у него был неприветливый.
Ольга Каримовна принялась лепетать и оправдываться:
– Это не совсем посторонние, Олег Дмитриевич. Познакомьтесь, пожалуйста, журналист Людмила Лютикова, она пришла к Карине…
– Насчет статьи о Николае Кулебякине, – быстро вставила я.
– А это директор нашего музея Олег Дмитриевич Крысоедов.
– Очень приятно, – сказала я, изо всех сил пытаясь не рассмеяться. Не самая подходящая фамилия для директора музея – «Крысоедов». С другой стороны, в какой профессии она пришлась бы к месту? Вот уж не повезло человеку!
– Мне тоже, – буркнул директор. – И тем не менее попрошу посторонних очистить помещение. Здесь экспонатов на несколько миллионов долларов.
Сразу видно чиновника, не стал разводить сантименты про пение птичек на рассвете, а прямо обозначил стоимость.
– Мне бы хотелось посмотреть картины Николая Кулебякина, можно? – спросила я. Директор не отвечал, и я со значением добавила: – Раз уж я собираюсь писать о нем статью…
– К сожалению, это невозможно, – сухо ответил Олег Дмитриевич. – Картины Кулебякина подготовлены для отправки на выставку в Сызрань. Так что не смею вас задерживать.
Ольга Каримовна стремительно вышла из хранилища, я затрусила за ней.
– Подождите, Людмила, – окликнул меня директор музея, – вы в каком издании работаете?
– В журнале «Наука и жизнь», – ляпнула я первое, что пришло в голову.
– Не припомню, чтобы мы сотрудничали с вашим журналом.
– Так и есть, это мой первый материал про советское искусство.
– Насчет публикации вы договаривались с Кариной Елоховой?
– Да.
Крысоедов приблизил свое лицо вплотную ко мне, изо рта у него пахнуло кислой капустой.
– Знаете, Людмила, госпожа Елохова у нас больше не работает. И буду с вами откровенен: я не вижу смысла публиковать статью о Николае Кулебякине в журнале «Наука и жизнь», это не искусствоведческое издание. Вы меня понимаете?
Я кивнула. Интеллигентным образом мне давали понять, что мое присутствие здесь неуместно.
– Тогда всего доброго, – сухо сказал директор, закрывая дверь в хранилище.
– Где же теперь работает Карина?
– В другом месте, – уклончиво ответил Олег Дмитриевич.
И только через несколько секунд, когда господин Крысоедов удалился, меня осенило: да ведь он знает! Директор музея знает, что Карина мертва.
Перед тем как покинуть музей, я заглянула к Ольге Каримовне.
– Не подскажете, где живет Карина? Она писала, что снимает комнату где-то поблизости.
– Так и есть, – ответила дама, – в доме напротив. Вместе с Юлечкой. Очень хорошая девушка, тоже у нас работает, правда, сейчас она на больничном.
– А номер квартиры знаете?
– Зачем вам? – опять встряла любопытная Лизавета.
– У меня есть подарок для Карины.
– Дайте мне, я передам, – нахально предложила девица.
Пока я раздумывала, что бы такое придумать в ответ, Ольга Каримовна сказала:
– Квартира номер три.
– Спасибо! – поблагодарила я и отправилась в дом напротив.
Через дорогу от музея располагался трехэтажный старинный особняк. Первый этаж занимали офисы, верхние этажи выглядели жилыми. Я зашла в железную дверь и попала в риелторскую контору. Лестница, ведущая наверх, отсутствовала.
– Простите, как можно подняться на второй этаж? – обратилась я к охраннику.
– Вход с другой стороны, – буркнул он.
Действительно, со стороны двора тоже была металлическая дверь, только без опознавательных знаков. Ни домофона, ни списка квартир – один лишь стальной лист, а рядом с ним – кнопка для магнитного ключа. Ну, и как прикажете связываться с жильцами?
Несколько минут я топталась на месте, затем в поисках другого входа обежала вокруг дома, в итоге опять вернулась к двери. Неожиданно дверь запищала, из подъезда вышла старушка.
