есть, ты к Любке сегодня ходила!
– Не дает твоя Любка! У нее, видите ли, личная жизнь, у нее свадьба, платье, банкет, – вспомнив свое унижение, Альбина презрительно усмехнулась, – ей сейчас не до бедных родственников.
– Ты мне врёшь! Люба у нас натура сердобольная, чего ты на нее наговариваешь – деньги замылить решила?
– На! Ищи! – Альбина расставила руки в стороны, предлагая ему обыскать себя.
– Что ты тут цирк устраиваешь?! Я же могу пойти и у Любки спросить.
– Иди у этой Любки и займи, а со мной рассчитайся! Или я тебе сейчас морду начищу! – не унимался таксист.
В подъезде поднялся шум. Начали хлопать соседние двери и послышались возмущенные реплики разбуженных шумом людей. Появилась и соседка по лестничной площадке:
– Генка, сколько можно шуметь?! Каждую ночь одно и то же! Сейчас милицию вызову! А завтра опять на тебя заявление напишу! – возмущалась Варвара Степановна. С ее квартирой у Альбины и Геннадия была общая стена на кухне и в гостиной, поэтому Варвара Степановна с мужем страдали больше всех от Генкиных приключений. Таксист понял, что больше ему все равно никто не заплатит, а разбирательства с милицией могут вылиться себе дороже. Он со злостью ударил ногой по железной двери Генкиной квартиры, так что даже вмятина осталась и громко описывая «достоинства» алкашей-пассажиров пошел к своей машине. Генка, как ни в чем не бывало, завалился спать на диван.
На сон грядущий успел обругать Любу:
– У Любки вообще совести нет? Ты же не тур по Средиземному морю просишь, а для больного ребенка. Ему усиленное питание требуется, процедуры всякие… Замуж она собралась! Не успела Антона похоронить и уже свадьба!
– Нет никакой совести ни у тебя, ни у Любки. За что мне все это?! Я целыми днями с дитем вожусь, стираю, убираю, кормлю вас, еще должна унижаться, денег просить! – теперь завелась Альбина, подошла к Генке и попыталась забрать у него подушку.
– Скажи мне, Гена, какие обязанности у тебя? Ты обязан зарабатывать и содержать семью, а ты последние деньги у меня из кошелька вытряхиваешь! Пришел опять поздно, весь дом перебудил! Я не сплю, Максим не спит, ворочается, меня не жалко, так хоть сына пожалей!
– Как ты мне надоела! Ты днем выспишься, а Максим твой и так только ест и спит. Ему все равно. Все! Замолкни, я сплю, – он отвернулся и накрыл голову подушкой.
ГЛАВА 7. Запоздалое предложение руки и сердца
Дима проспал утреннюю планерку в агентстве, но ничего особенного в этом не было, далеко не в первый раз он ссылался на воображаемого клиента, которого возил на просмотр объекта рано утром. Так все делают. Он поворочался в постели, устраиваясь удобнее, подложил подушку повыше, огляделся по сторонам, ища пульт от телевизора. Иногда можно и даже нужно позволять себе никуда не спешить. Пульт нашелся на полке рядом с телевизором, не дотянешься, придется встать. Дима попенял про себя на Женину рассеянность – сколько можно говорить об одном и том же – зачем нужен пульт, если его никогда нет под рукой. Мысли переключились на Женю. Она гремела посудой на кухне, значит, скоро позовет завтракать. Перед завтраком, вместо телевизора можно было бы успеть еще кое-что, все-таки организм у Дмитрия Огурцова был молодой, здоровый. Нужно только позвать Женю, но Дима засмущался, мало ли как она отреагирует, вдруг еще злится из-за Любочки.
Настроение немного испортилось. Но «утро вечера мудренее». Чтобы ни случилось вчера вечером, восемь часов полноценного сна восстанавливают силы и любая катастрофическая проблема утром теряет острые углы, и как-то сами собой находятся несколько путей ее решения. Ну, а если нет никакого выхода? Так на нет и суда нет! Если ничего не можешь изменить, то и переживать бессмысленно. Как-нибудь все само рассосется. Конечно, с такой проблемой, как убийство любимой женщины Диме сталкиваться не приходилось. Но почему-то он не мог спокойно предаваться тоске по утраченной навеки любви, мешало ощущение свершившейся несправедливости по отношению лично к нему. Умом понимал, что Люба не виновата в своем собственном убийстве. Но и Дима не виноват, почему неприятности должны доставаться ему?! Не надо… Несправедливо… Нечестно… И эта обида заглушала все остальные чувства: боль потери, сочувствие к страданиям ближнего и так далее и тому подобное. Прекрасное чувство любви потеряло свою прелесть, страсть испарилась без следа. Сейчас казалось невозможным желать и вообще касаться этой некрасиво распластавшейся на полу женщины со странно вывернутой шеей. Где-то на подсознании ему даже стало казаться, что вчера в квартире Любы он почувствовал специфический тошнотворный запах, хотя, конечно, так быстро труп не мог начать разлагаться и пахнуть – ведь Дима совсем недавно с ним, с трупом, тьфу-ты, с Любой разговаривал, любезничал. Ужас! Его даже озноб охватил, по телу побежали неприятные мурашки.
Удовольствие от пробуждения и хорошее начало дня было испорчено.
Еще Диму беспокоило, что при расследовании к нему обязательно возникнут вопросы. Ну не нравилась ему такая перспектива! Он не умел красиво спорить, аргументировать, сдерживая эмоции и не поддаваясь на провокации. Как-то так в его жизни складывалось, что с ним мало кто спорил. Женщины всегда легко соглашались с таким симпатичным мальчиком, а потом и с мужчиной. Ему заглядывали в рот одноклассницы, учителя, родители, преподаватели, руководители. С мужчинами, старшими по возрасту, он не спорил из уважения к возрасту – это добавляло ему очков, как воспитанному и уважительному человеку. Со старшими по должности не спорил вообще, так как начальник всегда прав, это Дмитрий называл красивым словом «субординация». И так все гладко получалось, что практики дебатов и умения держать удар у него не было. И если вдруг Дмитрий оказывался в положении, когда согласиться было невозможно и его интересы нарушались самым бесцеремонным образом, он терялся, сразу же возбуждался, начинал говорить лишнее, его проникновенный баритон срывался на фальцет. Зная за собой такой грех, Дима понимал, что опытный следователь может легко загнать его в тупик и что угодно повесить. Поэтому утром, рассудив на свежую голову, он решил переждать все неприятности в безопасном месте. Где-нибудь за границей на пляже под пальмами.
Найдя выход, Дима повеселел, его мысли перекинулись на Женю. Он благосклонно подумал, что все-таки она замечательная женщина – умная, даже проницательная. Как она быстро сумела разобраться, что чувства Димы к Любе не отличаются глубиной, не устраивала никаких скандалов, никаких истерик. Простила и все. Вот это и есть настоящая любовь – уметь принять человека после всех его ошибок и
