— И произошло соприкосновение двух пространств?
— Да.
Столкнувшись не единожды с дьявольщиной, начинаешь верить во всякую ерунду. Все это лишь предположения, но никто не знает, как обстоят дела на самом деле. Алик пытается нащупать правду, слепо тыкая пальцем в звезды. Но, тем не менее, кажется, что он топчется рядом с истиной. А я начинаю ему поддакивать.
Я никак не могла придти в себя. Рой вопросов кружил и кружил, превращая голову в гудящий улей. Как эта книга оказалась здесь? Кто мог выткать ее тончайшим волосом? Кто создал обложку? Как внутри оказался ключик? Как она воздействует на сознание читателя?
И тут ко мне подползла крамольная мысль. А в нашем ли бренном мире ее создавали? Уверена, что нет и еще раз нет! Эти ее теплые листы, словно кожа заключенного в страницы грешника, татуированного предложениями… Такое невозможно сделать!
Все представлялось более чем нереальным. Реальным был лишь страх — четкий, горячий, отвратительный.
— …раз книга и зеркало существуют, мы уже не можем утверждать, что тот мир полностью вымышлен и неосязаем, — продолжал вдохновенно размышлять Алик.
— А где сейчас книга? — после долгих раздумий спросила я.
— Либра упросила дать ей ее дочитать.
— Что? Либра была у тебя? Когда?
— Позавчера. Она пришла уже в двенадцатом часу, попросила разрешения переночевать в подвале. Я пустил ее в квартиру, а сам, так как был занят текстом, остался здесь. Вчера ближе к вечеру она ушла.
— Не сказала, куда?
— Я не интересовался. Сама понимаешь, мне было не до нее. А что?
— Да так, ничего. А когда она обещала вернуть книгу? И кому — мне или тебе?
— Сказала, что передаст через Лешку. Надеюсь, она ее не посеет. Клятвенно пообещала вернуть в ближайшее время.
— Так, у тебя ко мне все? Тогда я пошла, а то уже поздно.
— Я тебя провожу.
— Не надо. Сама доберусь.
Мне нужно было побыть одной, очухаться после всего увиденного и услышанного. Я надеялась, что завтра меня уже не будет так пугать найденное кротом объяснение-предположение происходящего.
Я небывало долго плелась до дома, не замечая ничего вокруг. Огни фонарей, подсветка рекламных вывесок, фары мелькающих машин сливались в цветные полосы. Яркие звезды, светящиеся тут и там голубые экраны мобильников и фонарики зажигалок показались мне непривычно чуждыми.
Едва не заблудившись, я вывалилась из раздумий и, вытащив ключи, увидела сидящую у моей двери Лизавету. Почему говорят: влюблена, как кошка? Иногда мне кажется, что им не ведомо, что значит любить. Лизавета, по крайне мере, выглядела бездушной стервой, тут же променявшей хозяйку на сытные полуфабрикаты.
Я открыла дверь, и Лизавета заскочила в прихожую. Я надела на Пешку ошейник, пристегнула поводок и отправилась на прогулку, снова погрузившись в размышления.
«Элпис», — повторяла я вначале пораженно, потом — раздраженно. А позже осознала, что произношу это слово с трепетным восхищением. Ужаснувшись тому, что будто зову ее, решила вернуться и немедля лечь спать. На следующий день после долгого сна все события блекнут и уже не воспринимаются так остро.
Так я и сделала, прежде позвонив Лешке и упросив его сообщить мне, когда к нему заглянет Либра.
На этот раз мой испытанный способ смягчать ощущения не сработал. Даже после долгого сна и дремы, продержавшей меня в кровати до полудня, вчерашний разговор с Аликом не стал бледнее. А досада от расставания с Либрой только окрепла.
Лет пять я почти каждый день пила кофе, но в этот полдень он мне впервые показался отвратительным пойлом. Я даже удивленно заглянула на дно чашки, выплеснув остатки в раковину. Может ли человек, пять лет пивший кофе, вдруг в один день взять и разлюбить этот напиток? Это все равно, что сразу бросить курить. Впрочем, неважно. О чем я думаю? Моя подруга, почти что сестра, на меня смертельно обиделась и ушла в неизвестном направлении, а я размышляю о своем пристрастии пить эту гадость! Зла не хватает!
Когда наводила в шкафчике порядок, наткнулась на макароны-ракушки. Как дура расплакалась, прижав к себе пакет и рассевшись на полу в кухне. Немного успокоившись, открыла холодильник и снова скривилась в гремучей смеси злости и раскаяния при виде карася, купленного Русалкой. Раньше она ненавидела возиться с разделкой и жаркой рыбы. Не припомню, чтобы она ее вообще когда-то любила.
Все, что мне напоминало о ней, кроме ее роскошного платья, я собрала в блюдо и отнесла тете Глаше. Та впервые встретила меня, как родную дочь. Затем, правда, сощурилась, поинтересовавшись, что это я вдруг подлизываюсь. Но узнав, что мне взамен ничего не нужно, осталась довольна. Все, Либра, коль меня больше нет в твоей жизни, то и тебя в моей останется по минимуму! Ну, это я, конечно, со зла да на саму себя. Либра продолжала сидеть во мне занозой. Мне никогда от нее не избавиться. Моя Русалка как в воду канула, ушла на дно, игнорируя все мои sms с извинениями.
После обеда я пошла в ближайший магазин за продуктами и картой, так как истратила на мольбы все единицы. Но не дошла, нечаянно завернув в «13 стульев». Молодой бармен Фарух улыбнулся и подмигнул, предложив новомодный напиток. Услышав о компонентах: горячий шоколад, взбитые сливки, ликер я передернула плечами и велела принести холодного лимонада. Мне хотелось вина, он это прекрасно понял, иначе могла бы купить бутылку колы и уйти. Наверняка он думал, что неказистая, спивающаяся бабенка дошла до ручки. Бухать среди дня в одиночестве! То есть, в компании самой себя.
— За счет заведения, — поставив передо мной высокий стакан с пепси, сказал Фарух, и снова подмигнул. Нервный тик подхватил, что ли? — А это лично от меня, — добавил он, сунув в пенящийся напиток пластиковую соломинку.
Мне хотелось спросить, с чего вдруг такая любезность, но я промолчала, увидев за соседним столиком Костю. Поздно было натягивать на нос козырек бейсболки. Он меня узнал и подошел, хоть я и уткнулась в стакан. Глядела в окно, прикинувшись невидимкой.
— Здравствуй, Надя, — сказал он, встав рядом, огромный, как башня.
— Привет! — лицемерно радостно откликнулась я, не поднимая головы. Закусив соломинку, с жутким бульканьем втянула пепси.
— Мы можем поговорить? О Либре, — спешно уточнил Костя, сев напротив.
Как же мне хотелось провалиться сквозь землю. Я ни разу не взглянула ему в лицо, якобы поджидая кого-то, выискивая глазами на безлюдной улице.
— Я хотел извиниться за случившееся.
— А что случилось? — прикидываясь, как обычно дурой, переспросила я.
— Ну… я о том недоразумении…
Вот козел двурогий! Значит, меня можно поцеловать только по недоразумению. Скажи еще, что это твоя вина, твоя ошибка, и т. д, и т. п, и е-пэ-рэ-сэ-тэ! В знак протеста его порыву сказать что-то еще, я дунула в трубочку, и побежавшие наверх стакана пузырьки сбили его с мысли. Наверное, напомнили о Русалке, залегшей на илистое дно обид.
— Ты знаешь, где сейчас Люба?
— Нет, она тактично отошла в сторону. Не желает меня больше знать. У меня теперь нет подруги. И кто бы мог подумать, из-за того самого недоразумения.
Вот так тебе, щелчком по лбу! В конце концов, это ты меня поцеловал, ты во всем виноват, а расхлебываем вместе. Это из-за тебя я мучаюсь совестью. Ты утешишься другой, а мне что делать? Либру никем не заменить.
— Она мне этого не простит, ведь так? — усмехнувшись, глядя в стол, спросил Костя, наверное, ожидая от меня утешений. — Знаю, что не простит.
— Чего не простит? — начала я тихо, но стремительно раздражаться. — Чего? Подумаешь, один раз поцеловал и то по недоразумению! С кем не бывает! Из килобайта мегабайты раздувать! Чего здесь нельзя простить, скажи на милость?
— Того, что я влюбился в ее подругу, — словно окатил меня холодной водой Костя, и я впервые воззрилась на него, не поверив своим ушам. Но в этот момент он поднялся, кивнул и вышел из кабачка, оставив меня в полном недоумении.
Не помню, как допила свою шипучку, как слонялась по магазину и что набрала в два пакета. Лишь дома опомнилась, что я существую, а не парю в астрале меж колючих звезд.
Лизавета с хитрющим видом бездушной дамочки томно отиралась у принесенных авосек, но потеряла ко мне интерес, едва получила порцию халявы. После, оправдывая свое назначение, отправилась в зал и разлеглась на клетчатой сумке. Ну-ну, доказывай, что баул — источник всех моих неприятностей!
Под вечер позвонил Женька и позвал покататься на его престарелом ИЖе. Словно бес меня дернул согласиться! В каком-то безрассудном отчаянии хотела бросить вызов и найти утешение, ворвавшись в поток воздуха.
Ворвалась и нарвалась.
Около восьми вечера Женька заехал за мной, вызвав недовольство соседей, пристальное внимание сидевших поблизости девиц и пересуды зашептавшихся старух. Впрочем, меня не особо волновало их шушуканье и косые взгляды. Едва я устроилась сзади, Женька лихо рванул с места, устремившись по узкой аллее к полупустой дороге.
