– Я дура, – проговорила Марфа сквозь слезы. – Катька узнала, что медальон, который ее мать мечтала заполучить, у дяди в лаборатории лежит, и придумала, как его похитить. Она знала, как мне хочется свое фото в газете увидеть! А я… я… поймалась. Что теперь будет?
У Геннадия зазвонил телефон, он вытащил трубку.
– Приехал? Отлично. Мы сейчас домой вернемся. Твоя дочь …! Просто слов нет! Что случилось? А‑а!.. Сам с ней разбирайся, Михаил, но учти, мне в доме … не нужна! Отправляй ее куда хочешь! И пусть Флора с ней выкатывается! Другую найдешь!
Геннадий бросил сотовый на стол и посмотрел на меня.
– Извините, Дарья, не смог сдержаться. Прошу прощения за ругань.
– Мне плохо, – прошептала Марфа, держась за щеки. – Голова кружится, знобит…
– Заткнись, – оборвал ее дядя, – не желаю спектакль наблюдать.
– Тошнит, – простонала Марфа.
– Михаил приехал, твоя мать тоже скоро прикатит, пусть думают, как с мерзавкой, обворовавшей человека, который ее поил-кормил-одевал, поступить. В мой дом ты больше ногой не ступишь.
Марфа положила руки на стол и уронила на них голову.
– Юродствуй сколько влезет, – еще сильнее осерчал Демидов. – На меня твои дешевые трюки не действуют. И фамилию Демидовых носить не разрешу, у нас никогда воры не водились, станешь Редькиной по матери. Вставай!
Марфа не шевельнулась.
– Ну и … с тобой! – отрезал дядюшка и быстрым шагом ушел, не попрощавшись.
Мне его поведение категорически не понравилось. Понятное дело, Геннадий зол на племянницу, она поставила его в затруднительное положение, взяла дорогое украшение, которое потом оказалось у Вики Федоровой, а сейчас находится в полиции. Не знаю, сколько стоит «Нарцисс», но на аукционе «Бротис» дешевые лоты не встречаются. Демидову придется объяснить Перфильеву, что случилось с подвеской, и каким-то образом вернуть ее назад. История может попасть на страницы той же «Желтухи» и нанести Геннадию Борисовичу моральный урон. Клиенты не захотят иметь дело с мастером. Им ведь все равно, что ювелирное украшение сначала стащила Марфа, а затем Катя. Люди подумают, что вся семейка нечиста на руку. Понятно, по какой причине Геннадий Борисович потерял самообладание и матерился без умолку. Если вспомнить, как он утром вел себя со мной, полагая, что я потенциальная горничная, то можно сделать вывод: он плохо собой владеет. Но при чем здесь я? Мне неприятно было слышать нецензурную брань. Марфа подло поступила со мной, хотела прополоскать имя незнакомой женщины в желтой прессе. Демидову следовало велеть племяннице извиниться передо мной и увести ее. Кто и как станет наказывать Марфу – не моя забота. Но сосед просто ушел, оставив меня с противной девицей. Я не могу заниматься своими делами, придется сидеть около Марфы, пока на веранде не появятся ее родители. Бросить девицу без присмотра нельзя, она способна на многое.
Я наклонилась над девочкой.
– Марфа!
– Ммм, – раздалось в ответ.
– Как ты себя чувствуешь?
Демидова подняла голову.
– Висок болит и глаз, еще часть затылка. Тошнит.
– Это мигрень, – поставила я диагноз. – Неприятная штука, к сожалению, я слишком хорошо с ней знакома. Раньше с тобой это случалось?
– Впервые так ужасно, – прошептала школьница. – Дайте таблетку, пожалуйста.
– Тебе лучше лечь, – посоветовала я, – пошли в гостевую комнату. Если заснешь, потом станет немного лучше.
– Не могу идти, – еле слышно произнесла Марфа. – Пол качается. Здесь останусь. У вас есть аспирин?
При мигрени ацетилсалициловая кислота не помощница, нужны другие средства, и они у меня имеются в изобилии. Но ни одно из испробованных мною лекарств не могло купировать приступ. Я давно поняла: если в левой части головы начинает работать перфоратор, а нос улавливает запах гнилого мяса, не стоит глотать пилюли. Я не могу дать Марфе ни одну из своих таблеток, они все выписаны врачом для меня, не знаю, как организм девочки отреагирует на лекарства, вдруг у нее аллергия.
– Аспирин, – стонала Марфа.
– Хорошо, – согласилась я. – Сейчас принесу, но сначала все же попытаемся добраться до удобной кровати со множеством подушек. Обопрись на меня.
Марфа поднялась, покачнулась, я успела подхватить ее и повела внутрь дома. То, что девочка не симулирует, мне стало понятно сразу. Лицо ее опухло, лоб вспотел, она тряслась в ознобе.
Кое-как мы добрались до спальни, Марфа рухнула в постель и прошептала:
– Что со мной будет?
– Мигрень обычно длится сутки, – сообщила я. – Но есть и хорошая новость, потом она исчезает, не оставив последствий. Если ты сейчас заснешь, то останешься у нас на ночь, думаю, Флора и Михаил поймут, что будить тебя не надо.
– Дядя очень зол, – еле слышно прошептала Марфа. – Он меня больше родственницей не считает. Куда меня отправят?
Я накрыла ее пледом.
– Геннадий Борисович в плохом расположении духа, да и понятно почему, наломала ты дров. Но он добрый человек, слова «вон из дома» произнес в запале. Утро вечера мудренее. Завтра все устаканится. И Геннадий не один в особняке живет, там еще твои папа и мама, бабушки. Они тебя в обиду не дадут.
– Все только и ждут, чтоб я сдохла, – неожиданно громко сказала Марфа, – ненавидят меня, считают позором семьи.
Я села на край кровати.
– Подростки часто не понимают, как сильно их любят родные. Все устаканится.
Глаза Марфы закрылись. Я встала, поправила на ней шерстяное одеяло, вышла в коридор и столкнулась с Людмилой, которая несла туго набитый полиэтиленовый пакет.
– Чайку хотите? – спросила она.
– Очень, – обрадовалась я. – Заварите покрепче, схожу в кладовку за кексом.
Домработница поспешила в столовую, а я направилась в противоположную сторону, миновала гостиную, бойлерную и оказалась в чулане, где хранились банки с консервами, ящики с овощами и емкости с крупами. Я, бывшая советская женщина, выросла в эпоху тотального дефицита, поэтому привыкла быть запасливой белочкой. Сейчас в России проблем с продуктами нет, необходимость держать в укромном месте мешки гречки, риса, пшена отпала. Но мое сердце радуется, когда в доме полно запасов.
Я толкнула дверь, удивилась, что она не заперта на шпингалет, зажгла свет, подошла к стеллажу, где были уложены упаковки с кексами, и услышала тихий вздох.
Сейчас в доме, кроме меня, находились Людмила и Марфа, наш поселок хорошо охраняется. Сомнительно, что в особняк проник человек с преступными намерениями, но мне стало страшно.
– Кто здесь? – придав голосу уверенности, спросила я.
Ответа не последовало.
– Что вы здесь делаете? – пискнула я, вспомнив, что не знаю, где находится брелок с тревожной кнопкой, а телефоны, и городской, и мобильный, раскиданы по дому. – Если не ответите, я вызову охрану, считаю до пяти. Один, два, три, четыре… четыре с половиной… пять!!!
Некоторое время в кладовке стояла тишина, затем снова раздалось:
– Оххх!
Я начала вертеть головой в разные стороны. Вдоль всех стен тянутся привинченные к ним полки, спрятаться за ними невозможно. За ящиками и банками тоже никак не затаиться.
– Оххх! – раздалось от столика. – Оххх…
Я посмотрела туда, потом догадалась поднять голову к потолку. Что это висит такое длинное, непонятное? Пару секунд я пребывала в недоумении, потом засмеялась. Хамон!
Недавно Маша летала в Барселону оперировать любимую собаку одного испанского производителя колбас. Все прошло удачно, и счастливый хозяин, не зная, как отблагодарить Марию, пригласил ее в дорогой ресторан, где стал потчевать разными изысками. Манюня похвалила хамон.
– Это я его делаю, – обрадовался испанец, – но в трактиры эксклюзивный вариант не поставляю. Вот когда попробуете его, то поймете, что такое истинный хамон.
В день отлета владелец пса преподнес Маше четыре ноги с черными копытами. Есть даже очень вкусное мясо в больших количествах вредно, поэтому мы на цепях подвесили хамон к потолку в чулане.
Я пошла в левый угол кладовки. Однако странно, прилетевший из Барселоны окорок не может быть покрыт длинной шерстью. Но на одной висящей ноге она есть, а еще у нее имеется хвост, голова… Мафи!! Она висит на хамоне!
– Эй, ты как сюда проникла? – опешила я. – Вот почему дверь была не заперта на шпингалет! Ты сумела его как-то открыть?
Мафи шевельнула хвостом.
Я легонько дернула безобразницу за лапу.
– Мафи! Да ты акробатка, умудрилась не пойми как допрыгнуть до одного из подарков и вцепилась в него крокодилом. Хотела спереть окорок? Но не вышло, он на цепи. Признай свое поражение и отпусти хамон.
Неудавшаяся охотница за трюфелями горестно вздохнула.
– Давай, давай, – скомандовала я. – Хозяйка не вовремя для тебя пришла за кексом. Ты поймана с поличным. Прекращай охать-ахать, расцепи клыки и приземлись.
