Все было шикарно, как в американском фильме. Синее-синее море, белый-белый пароход, вернее, яхта. И там стояла пара, оба молодые, красивые и загорелые. На женщине было что-то такое бело-голубое, псевдоморское, как полагается на яхте, а мужчина одет просто в белую футболку и шорты. Неужели это мой подопечный? С огромным трудом я разглядела в счастливом смеющемся человеке Сашины черты. А женщина…
Я посмотрела внимательно на женщину, потом закрыла глаза и помотала головой. После этого я снова открыла глаза и посмотрела на женщину под другим углом. Нет, это не наваждение. С Сашей рядом стояла та самая женщина, фотография убийства которой лежала в альбоме бабы Вари.
А я-то, дура, вчера так радовалась жизни, думала, что полоса неудач кончилась! Как бы не так! Избавилась от одной фотографии, так судьба сразу же подсовывает мне другую. Полно, судьба ли? Я не могла избавиться от мысли, что кто-то извне вмешивается в мою жизнь и руководит мною с какими-то своими тайными целями.
Уже по дороге я позвонила Надежде Николаевне. Потому что фотография жгла мне руки.
– Как раз собиралась к тебе ехать! – обрадовалась она. – Жди, тетя Тома!
При чем тут тетя Тома? Ах да, все это говорилось для мужа, чтобы он думал, какая Надежда внимательная, навещает старую тетку. Тетку-то она, конечно, тоже навещала, но, в основном, занималась моими делами. Так и теперь, не заходя к тетке, Надежда позвонила в мою квартиру. Еще с порога я протянула ей фотографию. Она торопливо прошла к свету и уставилась на снимок. Поизучав его минуты две, она задумчиво сказала:
– Да, это наша жертва с той самой фотографии. А что это за мужчина с ней? Интересный, между прочим. И где ты взяла это?
– Этот интересный мужчина сейчас больше всего похож на кактус. Причем цвести не собирается.
– Не трогай кактус! – живо отозвалась Надежда. – Я теперь эти растения очень уважаю. Хотела даже в общество записаться, да там женщин не любят.
– Ну фикус. Фикус ведь тоже не цветет, хоть я его через день и поливаю. Это же тот самый инвалид, к которому я работать хожу. И фотографию я у него нашла.
– Мда-а, тебе не кажется, что все это, мягко говоря, странно? Ты устраиваешься работать к совершенно незнакомому человеку – и тут же находишь у него фотографию интересующей нас женщины… Не слишком ли много случайных совпадений?
– Слушайте, я уже начинаю верить в судьбу, в высшие силы. А если серьезно – может, это вовсе не та женщина? Я потому вам и позвонила, чтобы проверить, может, мне всюду мерещится одно и то же лицо? Но раз вы тоже думаете, что это она, значит, я не сумасшедшая.
– Вообще говоря, – задумчиво произнесла Надежда, – можно точно установить, один ли человек на фотографиях. Специалисты увеличивают снимок, замеряют лицевой угол, форму и расположение ушей… Говорят, это так же индивидуально, как и отпечатки пальцев… Но мы не эксперты и примем на веру, что женщина одна и та же. Смотри сюда, – она протянула мне увеличительное стекло, которое вытащила из сумки, – теперь всюду хожу с лупой, как Шерлок Холмс. Видишь, возле правого глаза родимое пятно?
– Вижу, но, может, это дефект пленки?
– Одинаковый дефект пленки на обеих фотографиях? – авторитетно высказалась Надежда. – Сама сравни. Сомнений нет, это она.
Безумно злая, я уставилась на Надежду.
– И как это понимать? Почему именно я нашла вторую фотографию? Мало мне той, первой…
– Действительно, – мирно согласилась Надежда, – наивно было бы думать про совпадения. Итак, кто тебя в тот дом послал?
– Да ваша же тетка, Тамара Васильевна!
Мы вызвали Тамару из комнаты, сделали у Лешки телевизор погромче, а Тамаре устроили перекрестный допрос с пристрастием. Надежде, видно, тоже надоела эта история, потому что она начала без экивоков.
– Кто тебе звонил насчет той квартиры на Шпалерной?
– Случилось что-нибудь? – испугалась Тамара.
Мы опомнились, кое-как успокоили старушку и выяснили, что звонила ей давняя, но не близкая приятельница Валентина Михайловна, и про инвалида упомянула она совершенно случайно. Семьи она той не знает, никогда на Шпалерной не была, а ей про инвалида рассказала бывшая соседка по коммунальной квартире, которая тоже позвонила ей за три дня до разговора и тоже совершенно случайно.
– Держу пари, что если спросить ту бывшую коммунальную соседку, то окажется, что она понятия не имеет ни о каком инвалиде в квартире на Шпалерной, и что звонила ей тоже какая-то неблизкая приятельница, с которой они, допустим, когда-то давно лежали в больнице, и тоже упомянула о том, что нужен человек убирать и готовить, совершенно случайно. И ты подумай. Надо было, чтобы все старушки запомнили эту информацию и чтобы она дошла до тебя. Все это очень интересно. Когда будет время, я обязательно займусь такой старушечьей цепочкой.
– Концов не найдете, – вздохнула я.
– Как знать? Должны же безобидные старушки когда-нибудь кончиться, и я доберусь до человека, который все это организовал. Но вернемся к фотографии. Итак, у нас есть два фото, на которых изображена одна и та же женщина.
– Что нам это дает?
– Ты не понимаешь. Во-первых, твой кактус-фикус, то есть инвалид, был с ней когда-то очень хорошо знаком.
– Пять лет назад, – невинно вставила я. Надежда блеснула глазами и продолжала:
– Судя по тому, как он ее обнимает и как она на него смотрит, они были очень даже близко знакомы.
– Я вас уверяю, что-нибудь выяснить у него – то же самое, что допросить бабушкин фикус. Он не более разговорчив, чем среднестатистическое растение.
– Допустим. Но ведь можно что-то узнать от окружающих.
– Ой, Надежда Николаевна. Не видели вы эту окружающую. Такая зараза! И ничего она не знает. Недавно она в той квартире появилась… А соседку я спрашивала. Она говорит, что никого у него не было, женщины то есть.
– Значит, скрывал, – констатировала Надежда. – Разберемся сами.
– И каким это образом? – в сомнении протянула я.
– Смотрим на фотографию. Что мы видим? Во-первых, дама сердца твоего инвалида явно не соотечественница.
– Вы думаете?
– Что ты заладила вопросом на вопрос отвечать! – рассердилась Надежда. – Сама прикинь. Загар явно не у бабушки в деревне получен, средиземноморский загар-то. Да и у него, кстати, тоже. Чтобы так загореть, надо очень даже приличное время на море провести. Дальше, зубы, смотри, какие белые, кожа гладкая. Есть и у нас красивые женщины, не спорю, но таких ухоженных редко встретишь, климат у нас не тот. Во-вторых, женщина на фото далеко не простая и не бедная, а это уже хорошо: про богатых людей легче найти информацию. Это бедных людей никто не знает, а богатые все на виду: дома, машины, яхты… Кстати, о яхтах. Видишь название яхты на спасательном круге?
– «Esperanza», – прочитала я.
– Тогда все в порядке. Большая морская яхта «Эсперанца». Для знатока это все равно, что имя и фамилия владельца.
– И где же мы найдем такого знатока? Пойдете в яхт-клуб? – съязвила я, намекая на Надеждин поход в общество кактусоводов.
Не понимаю, что на меня нашло. Совершенно незачем было подначивать Надежду Николаевну, человек хочет мне помочь, а я хамлю. Но при виде солнца и моря на фотографии и счастливых лиц Саши и его дамы во мне нарастало неприятное чувство – так не бывает с простыми людьми. И действительно, я вспомнила, как он сидит сейчас там, в углу дивана, и этот страшный огонь в его глазах… Ему есть о чем жалеть. И я усовестилась.
Надежда Николаевна сделала вид, что не заметила сарказма в моем голосе, и продолжала:
– Искать никого не надо: мой старинный приятель Валя Голубев на этих посудинах просто помешан. Раньше журнал «Катера и яхты» был для него тем же, что Библия для верующего. А уж теперь-то столько разных журналов есть! Так что он сразу нам расскажет, кому эта «Эсперанца» принадлежит, к какому порту приписана, сколько развивает морских узлов в час и все такое прочее. Сам не знает – мигом нужного человека найдет.
– Вот уж правда – не имей сто рублей, а имей сто друзей.
– Да, особенно учитывая низкий курс рубля и его явную неустойчивость.
Валентин Елистратович Голубев не обманул наших ожиданий. Он за три дня выяснил все, что мог, про яхту «Эсперанца» и даже собрал кое-какие вырезки – и газетные и журнальные.
– Валя нашел две яхты с названием «Эсперанца», то есть «Надежда», – рассказывала Надежда Николаевна. – Но одна из них, большая яхта английского судовладельца Макговерна, пишется иначе: «Esperansa». А вот вторая, принадлежащая, точнее, принадлежавшая знаменитому испанскому миллиардеру Мигелю Руису Санчесу, пишется через «z», то есть именно так, как на спасательном круге на фотографии. Вот, смотри, Валька даже где-то карточку яхты добыл.
Белоснежная красавица была прекрасна. Я почувствовала острую зависть к испанскому миллиардеру Санчесу. Пропорции яхты были гармоничны, как у арабского скакуна. Правда, я никогда не видела арабских скакунов, но всегда приводят такое сравнение. Мы положили рядом с голубевской вырезкой из журнала фотографию, которую я утащила из квартиры Александра, и принялись внимательно их изучать. Честно говоря, я-то просто пялилась на яхту и красотку в матросском костюме, но Надежда Николаевна после пятнадцатиминутного изучения выдала заключение:
