Стихийный литературный кружок как раз перешел к разбору и обсуждению одного из стихотворений Сергея Есенина, когда аккурат на словах «задрав штаны, бежать за комсомолом» в холл выскочила девушка, на бегу деловито осуществляющая вышеуказанную манипуляцию со своими собственными штанами. Это явление весьма оживило поклонников русской литературы.
– Комсомол – это молодежное коммунистическое движение, которое было широко распространено в России в прошлом веке, – поспешил проинформировать соотечественников всезнающий Ногаи-сан.
Японцы проводили крепкий джинсовый зад бегуньи одобрительными взглядами. Прозвучало предположение, что бежит она не иначе как за комсомолом, а это уже было любопытно, так как отчетливо пахло российской экзотикой.
– Где-то там есть комсомол! – обоснованно предположил одноглазый Мицуи Хирото, заинтересованно сверкнув неповрежденным оком в сторону кухни, куда проворно удалилась девица в джинсах.
– Вряд ли, – усомнился Хакими Ногаи, вспомнив исторические выкладки. – Комсомольская организация в России в настоящее время практически прекратила свое существование.
В этот момент вниз по лестнице со второго этажа гигантскими прыжками проскакал рослый молодой человек с гневно сверкающими очами. Он мчался вслед за бегуньей и, что характерно, также застегивал на ходу штаны.
– Комсомол есть! Он там! – вслед за проницательным Мицуи Хирото загомонили любознательные японцы, и вся ватага живо снялась с места, чтобы найти и своими глазами увидеть такой махровый анахронизм и пережиток коммунизма, как комсомол в его довольно редкой кухонной вариации.
Застегивая «молнию», я слетела на первый этаж, оставила без внимания непонятные крики японцев, сгрудившихся в холле, вихрем ворвалась в кухню и с разбегу налетела на Шульца, едва не опрокинув его в огромную кастрюлю с весело булькающим супом.
– Кто спал в моей кровати? – страшным голосом главы семейства трех медведей зарычала я, схватив Бориса Абрамовича за тесемки кухонного фартука.
Лямки жалобно треснули и оборвались. Борис Абрамович хлопнул глазами и открыл рот, забыв добавить к этому действию звуковое сопровождение.
– Я спрашиваю про мужика в моей постели! – напомнила я, как следует встряхнув Бориса Абрамовича за рубашку и лишив ее верхней пуговки.
Резко распахнувшаяся дверь кладовки стукнула меня по спине и сплющила с Шульцем в один большой сэндвич. Потом дверь отъехала обратно, оставив меня в склейке с Шульцем, и тут же послышались торопливые шаги.
– Вай ме! – голосом высокооплачиваемой наемной плакальщицы заголосила ревнивая Рузанна Шульц. – Какой позор! Муж мой, ты осквернил наш очаг!
Шульц, которому упомянутый очаг вкупе с горячей кастрюлей припек филей, взвизгнул и оттолкнул меня с порывистостью танцовщика, исполняющего зажигательный латиноамериканский танец. Под барабанную дробь осыпавшихся рубашечных пуговиц я отлетела прочь, унося с собой рваный кухонный фартук. Мое место у жаркого тела Шульца немедленно заняла Рузанна. В руке у ревнивицы была палка сухой колбасы, и она тут же пустила ее в ход, используя деликатесный пищевой продукт как банальную дубинку.
– Рузочка, ты не поняла! – отчаянно взвыл Борис Абрамович, ощутив на себе крепость хорошо выдержанного колбасного изделия.
А я тоже влипла спиной в некую обширную твердь, которую в первый момент приняла за стену, но поняла свою ошибку, когда предполагаемая стена туго обхватила меня крепкими руками. Я не по собственной воле совершила сальто в полтора оборота, а затем испытала мощный акустический удар.
– Какого черта ты дала мне по башке?! – проорал мой белокурый атлант.
– А чего ты лезешь со своими дурацкими поцелуями?! – обиженно крикнула я в ответ.
И совершенно некстати подумала, что теперь мне, наверное, придется заплатить владельцу «Либер Муттер» за поломку двери четвертого номера. Нисколько не удивлюсь, если выяснится, что этот дюжий придурок выбил ее вместе с косяком!
– Вай ме! Горе мне, горе! – на два голоса вопили Шульцы, извращенчески истребляя хорошую колбасу.
– Это мои-то поцелуи дурацкие?! – атлант оскорбился до глубины своей бессмертной души. – Скажи еще, что тебе не понравилось!
– И скажу! – вякнула я, но в следующий момент лишилась дара речи, потому что этот наглец, это нахальное мифологическое существо, этот полуголый атлант в джинсах «Версаче» плотно закрыл мне рот очередным дурацким поцелуем.
– Первые комсомольцы не верили в бога, провозглашали равенство полов и презирали институт брака, – на ходу вещал эрудированный Ногаи-сан голосом экскурсовода, следуя по коридору в направлении гостиничной кухни.
– А последние? – уместно поинтересовался Мицуи Хирото и первым толкнул дверь пищеблока.
Толпа интуристов хлынула в кухню и растеклась по стене с хорошим видом на центр комнаты.
– А последние комсомольцы, напротив, свято чтили моральный кодекс молодого коммуниста и боролись с распущенностью, – неуверенно промямлил Хакими Ногаи, впервые в жизни усомнившись в истинности своих энциклопедических познаний.
Посреди кухни страстно целовались полуобнаженный мужчина и девица в незастегнутых джинсах и футболке, надетой наизнанку. На заднем плане пожилая пара с садомазохистским задором вела подвижную игру с многофункциональным предметом эллиптической формы.
– Как видно, распущенность победила, – с тонкой улыбкой заметил Мицуи Хирото.
– Прошу прощения, – притихшего Хакими Ногаи застенчиво тронул за рукав один из любознательных участников японского литературного кружка. – Скажите, уважаемый, а в этот чудесный русский комсомол принимают иностранцев?
– Дурацкий поцелуй? – едва отклеившись от меня, требовательно спросил обидчивый атлант.
– Скажи, что дурацкий, и пусть он опять доказывает обратное! – быстро подсказала Тяпа.
– Скажи, что не дурацкий, и пусть он отстанет! – взвизгнула испуганная Нюня.
– Ну, как сказать… – замялась я, так и не определившись со стратегией и тактикой.
– Что, не разобралась? – любвеобильный атлант ухмыльнулся и вновь вытянул губы трубочкой, но я быстро отвернула голову и вежливо пробормотала:
– Спасибо, больше не надо!
Тут в поле моего зрения попали Шульцы, занятые перетягиванием сервелата, и я сочла нужным предупредить:
– Борис Абрамович, если это закуска к обеду, то скажу сразу: я не буду платить за некондиционную колбасу!
Эта информация чудесным образом лишила Шульцев всякой воинственности.
– Почему – некондиционная? Это очень даже хорошая колбаса! – забубнил Борис Абрамович, в то время, как Рузанна принялась безрезультатно заглаживать вмятины на батоне. – А что побитая немножко, так это ничего, не страшно, китайцы вон утку по-пекински специально палками бьют!
– Это они, что ли, бьют уток палками? – грозный атлант развернулся в сторону японцев.
Меня порадовала проявленная красавцем любовь к животным, но я вовремя вспомнила, как он вспыльчив и силен, и поспешила вывести своих подопечных из-под подозрения в жестоком обращении с пернатыми:
– Это не китайцы, это японцы.
– А у них как с утками? – Мне показалось, что атлант уже забавляется.
– С утками у них хорошо, – проворчала я. – У них со свиньями напряженка. Кстати, о свиньях.
Я шагнула к вздрогнувшему Борису Абрамовичу и спросила его, понизив голос, чтобы не слышал гневливый атлант:
– Что за свинью вы мне подложили? Почему в моей постели лежал этот тип?
– Неужели в вашей постели? – глазки Шульца забегали, как встревоженные муравьи. – Это недоразумение, молодой человек просто перепутал кровати.
– Вы хотите сказать, подселили его в мой номер, не спросив меня и даже не предупредив?
– Но ведь ваш друг, господин Мухачев, уже выехал из гостиницы и освободил койко-место, – промямлил Шульц.
– И что теперь? Без спросу подселять на место моего друга совершенно незнакомого мужика?!
Я так сильно разозлилась, что выхватила у Рузанны помятую колбасину и замахнулась ею на жадного и бессовестного Бориса Абрамовича.
– Да ладно! Долго ли познакомиться? Я Никита, а тебя как зовут? – бесцеремонно встрял в наш разговор белокурый атлант.
– Ее не зовут, она сама приходит! – некстати сострила моя Тяпа, имея в виду смерть с косой.
Клянусь, в этот момент я готова была под корень скосить и алчного Шульца, и наглого Никиту. Однако никаких режущих инструментов у меня при себе не было, и я ограничилась тем, что с размаху стукнула по столу колбасой. Сервелатная дубинка переломилась пополам, что не произвело заметного впечатления на дубовый стол, но исторгло мучительный стон из впалой груди экономного Бориса Абрамовича.
– Зарубите себе на носу! – загудела я, в воспитательных целях жестоко кромсая покалеченный колбасный батон о ребро столешницы. – Порядочные девушки не спят с кем попало! Я категорически не желаю жить в одном номере с этим… с этим…
