— По-мо-ги-те, люди бедные! Го-ло-да-ем и скитаемся!
Лучше бы молчала! Мамуля, услышав мое язвительное завывание, нашла новое доказательство того, что мы, звездное семейство Кузнецовых, люди простые, незатейливые, без всяких претензий.
— А вот Дюша, дочка моя, постоянно пользуется общественным транспортом! — обрадованно сообщила она газетчику. — И на работу, и с работы ездит исключительно на троллейбусе, а куда поближе и вовсе пешком ходит, она у нас девочка скромная, не избалованная, спартанского воспитания.
Чтобы не слышать, как меня унижают, я с головой погрузилась в воду, а когда вынырнула — мамуля уже прощалась с телефонным собеседником, горячо желая ему всех благ вообще и успеха в написании данного конкретного материала в частности. Я предвидела, что мой собственный образ в грядущей газетной статье будет бледным и невыразительным, как лицо монашенки, отказавшейся в числе прочих мирских радостей от декоративной косметики.
Возможно, именно поэтому перед походом к Денису я накрасилась чуть более ярко и броско, чем следовало. Впрочем, алая губная помада великолепно сочеталась с пламенным шелком моего нового белья. Ради пущего сюрприза я замаскировала эту многообещающую красоту потертыми джинсиками и шерстяной кофточкой в высшей степени скромного коричневого цвета. Посмотрела на себя в зеркало и усмехнулась. Право, можно было пожалеть, что в таком виде меня не созерцает фотокор «Теленедели»! Он мог бы сделать для иллюстрации готовящейся статьи снимок-другой живого воплощения нашей фамильной скромности!
Впрочем, Зяму моя маскировка не обманула. Он выглянул в прихожую, когда я раскапывала в обувнице стилистически подходящие онучи на смену кокетливым домашним тапочкам с оторочкой из лебяжьего пуха. Острым глазом художника братец заметил мои старательно нарисованные рубиновые уста и сделал совершенно правильный вывод:
— Моя краснокожая сестра закапывает топор войны и идет курить трубку мира?
— Есть возражения? — с легкой враждебностью спросила я, привычно глотая обиду.
Мамуля, сподобившаяся назвать меня Индией, при всей своей писательской фантазии не представляла, на какие муки она обрекает дочурку.
— У меня-то против курения возражений нет, а вот у Минздрава…
Я замахнулась тапкой, и смеющийся Зяма поспешил спрятаться за дверью. Я обула кроссовки попроще и пошла на восьмой этаж осчастливливать Кулебякина. Однако напрасно я стучала в дверь условным стуком, звонила условным звоном и кричала условным криком: «Откройте, милиция!» Милиция в лице капитана Кулебякина никак себя не проявляла. Не проявляла себя и милицейская собака редкой для четвероногих сотрудников МВД породы бассет-хаунд. При этом я видела, что в квартире горит свет, и слышала, как шизоидно бормочет работающий телевизор. По всей видимости, Денис и Барклай ненадолго удалились из дома на дежурную вечернюю прогулку.
Дожидаться их возвращения на коврике под дверью я сочла унизительным. Мне пришло в голову, что будет гораздо лучше как бы случайно встретить своего любимого мужчину и его любимого пса где-нибудь во дворе. Я вернулась в отчий дом, взяла куртку и снова удалилась, собираясь прогуляться по обычному маршруту Барклая — вокруг дома, мимо помойки, по пустырю за гаражами.
С первой попытки далеко уйти не удалось. Я еще переминалась на лестничной площадке, дожидаясь лифта, когда дверь нашей квартиры распахнулась, и из нее выглянул раскрасневшийся папуля в запятнанном мясницком переднике. В одной руке он держал металлический молоток для отбивания мяса, другой настойчиво тянул к уху зеленый отросток коммуникационного слизня, и в целом смотрелся весьма грозно — как герой звездных войн в разгар кровавой рукопашной с инопланетным монстром.
— Дюша, ты еще не ушла? — папуля обрадованно улыбнулся, поманил меня рукой и сказал в трубку:
— Она еще здесь!
Он торопливо, как эстафетную палочку, передал мне зеленый хвост и поспешил вернуться в кухню, откуда сразу же послышались размеренные удары. В сочетании с собственным папулиным кряканьем и хеканьем они наводили на неприятные мысли о тяжких телесных наказаниях. Я непроизвольно поежилась, обронила в трубку настороженное «Алло?» и через мгновение услышала хриплый голос, приглушенный до свистящего шепота:
— Индия, это вы?
— Я. А кто это?
Голос в трубке звучал тихо и таинственно. Он показался мне незнакомым. Я даже не смогла понять, кто со мной говорит, мужчина или женщина.
— Я к вам с поручением от Екатерины Максимовны, — произнес голос, оставив без внимания мой вопрос.
— От бабули?! — я вскрикнула, но сразу же прикрыла рот ладошкой, чтобы не услышали домашние, и тоже зашептала:
— Что случилось? Говорите, я слушаю!
«Слушаю» — это еще было слабо сказано! Я не просто слушала, я вся обратилась во внимание, чтобы уловить каждый звук, каждую свистящую согласную таинственного шепота. Немного мешал внутренний голос, который отчетливо злорадно забормотал: «Значит, фантазия разыгралась? Значит, мерещатся тайны? Ха! А вот и не фантазия! И не мерещатся, не мерещатся!». Я так поняла, что данным несвязным текстом внутренний голос хотел похвалить за проницательность меня и укорить за недоверчивость Трошкину. Очевидно, чутье меня не подвело: я правильно распознала запах тайны, которым от журнала бабы Раи тянуло почти так же крепко, как от почившей сайры соответствующим душком.
— Это не телефонный разговор, — хриплый шепот подтвердил мою догадку. — Нам надо встретиться. Срочно!
— Я как раз собиралась пойти погулять! — сообщила я, демонстрируя полную готовность срочно встречаться и плотно общаться. — Вы сейчас где? Можем встретиться через десять минут у гастронома «Роза ветров». Идет?
— Да. Но никому ни слова! Вопрос жизни и смерти.
— Понятно, — соврала я.
На самом деле я совершенно не понимала, что происходит, но не собиралась никому ничего говорить. Да и с кем мне было делиться секретами? Ясно было, что мамулю новой тайной нагружать не следует, ей для быстро прогрессирующего помешательства с лихвой хватает давешнего пропавшего трупа. А Трошкина, приди я к ней посекретничать, скорее всего, снова поставит мне обидный диагноз: «Обострение хронически больной фантазии на фоне зимнего авитаминоза и сексуальной дисгармонии»!
— А ну их всех! — залихватски предложил внутренний голос. — Обойдемся без помощничков. Бабуля не зря своего посыльного направила именно к тебе и в строгой тайне. Старые люди — они мудрые, знают, что делают!
В другое время я бы поспорила с этим утверждением, припомнив все известные мне случаи из бабулиной жизни, которые она самокритично классифицирует как ошибки молодости, зрелости и старости. Однако в тот момент бабулино доверие вкупе с комплиментами внутреннего голоса вскружили мне голову. Я чувствовала, что в силах самостоятельно расколоть любую тайну голыми руками, даже без молотка для отбивания мяса.
— Суперменша! Никитища! Человечица-Паучица! — неумеренно захваливал меня внутренний.
Отравленная сладким ядом лести и преисполненная опасного самодовольства, я тихо повесила трубку и почти бесшумно испарилась из квартиры.
— Я! Щас! Лопну! — орал Жека, стоя на скамейке и тяжело подпрыгивая в такт своим словам.
Он очень сожалел об отсутствии поблизости беличьего колеса подходящих размеров. Еще больше он сожалел об отсутствии в пределах видимости, слышимости и — главное — досягаемости подходящей особы женского пола. Пусть не такой юной и красивой, как в эротических журналах, пусть вовсе дряхлой и страшненькой, лишь бы не обремененной твердыми моральными устоями, отзывчивой и сговорчивой! В нынешнем его состоянии Жеке нравились абсолютно все дамы, в диапазоне от снежной бабы до Бабы-яги. С необычной теплотой думая о пожилых гражданках, с особенной симпатией он вспоминал веселую мультипликационную затейницу Старуху Шапокляк.
— Гоп! — с ухарским криком приземлился перед Жекой Серый.
Он в очередной раз совершил спринтерскую пробежку по крышам и завершил ее тройным прыжком, который сделал бы честь чемпиону Европы.
— Классно выглядишь! — крикнул приятелю Жека.
Серый и в самом деле смотрелся натуральным древнегреческим олимпийцем. Он был голым, босым и мокрым от пота.
— А то! — гордо откликнулся Серый и неумело, но с большим энтузиазмом исполнил несколько па танца, отдаленно смахивающего на сиртаки.
— Класс! Мне нравится! — застенчиво похвалил Жека.
— Эй, ты чего? — оценив томную нежность тона, каким это было сказано, Серый насторожился и непроизвольно прикрыл причинное место ладошками.
Жека тряхнул головой, с силой протер кулаками глаза, досадливо пробормотал:
— Ох, померещилось… — и в сердцах подскочил на скамейке так, что при приземлении с пушечным грохотом проломил доску.
