Когда же я не говорила по телефону, он следовал за мной по пятам, задавая вопросы. Словно его вдруг сильно заинтересовало, как с помощью компьютера сделать сравнительный анализ, чтобы определить настоящую цену дома. Он также узнал от меня о том, что "Новые поступления появляются в сети к четырем часам пополудни. И что экзамен на получение лицензии риэлтора длится четыре с половиной изматывающих часа.
Конечно, у меня мелькала мысль подвести Матиаса к двери и коротко распрощаться. Но я преодолела искушение, вспомнив фильмы про сыщика Коломбо. Там преступник всегда норовит выставить настырного детектива за дверь. И если уж Матиасу вздумалось поиграть в Коломбо, то не хватало только мне выступить в роли преступника.
К тому же, если верить Матиасу, он пока не составил обо мне определенного мнения, и было бы неразумно толкать его на неверный путь, давая понять, что от его присутствия меня трясет.
В пять часов под насмешливым — или изумленным, я так толком и не разобрала — взглядом Матиаса я приступила к процедуре закрытия агентства: проверила, работает ли факс, выключила компьютер, включила автоответчик и, наконец, заперла за нами наружную дверь. Все это время я, разумеется, не закрывала рта, повествуя о риэлторском бизнесе и о том, как мы оставляем факс включенным на всю ночь, чтобы двадцать четыре часа в сутки быть доступными для клиентов.
К тому времени, как мы с Матиасом вышли на автомобильную стоянку, меня тошнило от звука собственного голоса. К счастью, Матиас решил вставить слово:
— Ну, если вы закончили работу, то почему бы нам…
С ума сойти, похоже, он приглашает меня на свидание! Однако продолжения не последовало. Хлопок, прервавший Матиаса на полуслове, я приняла сначала за звук лопнувшей шины на Тейлорсвиль-роуд.
Но поняла, что ошиблась, когда позади нас небольшое стрельчатое окошко в наружной двери агентства треснуло и рассыпалось на мелкие осколки.
И тут Матиас мешком рухнул на землю, увлекая меня за собой.
Говорят, ты не услышишь выстрела, который тебя убьет. Эта мысль мало утешила меня, когда я лежала распластавшись на животе на автомобильной стоянке, в двух шагах от входной двери фирмы "Кв. футы Андорфера". Выстрелы, очевидно, раздались из густого кустарника, которым оканчивалась стоянка прямо напротив нас. Я лежала не шевелясь, в тоскливой надежде услышать — ну пожалуйста, очень прошу вас! — следующий выстрел.
Мне показалось, что ноги Матиаса накрыли мои лодыжки, но я не испытывала желания поднять голову и проверить. По правде говоря, я не желала пошевелить даже мизинцем. Я плохо разбираюсь в оружии, но полагаю, что из обычного пистолета — из тех, что держат в теплицах, чтобы отпугивать воришек, — можно выпустить намного больше двух пуль. А поскольку я слышала только два выстрела, то сделала выбор: оставаться там, где была, прижавшись к асфальту, вплоть до… ну, скажем, до следующих заморозков. К тому времени листва облетит, и мне будет лучше видно, прячется ли кто-нибудь в кустах.
Я бы так и пролежала целую вечность у дверей агентства, позволяя посетителям вытирать об меня ноги, если б Матиас не поднял взлохмаченную голову и не спросил:
— Вы в порядке?
— Да, а вы?
На всякий случай я говорила шепотом: а вдруг тот, кто скрывается среди деревьев или в кустах, возомнит, что оставил меня в недостаточно плохом состоянии, и захочет исправить свою ошибку.
— Нормально для человека, в которого только что стреляли, — произнес Матиас, поднимаясь и оглядываясь. Голос звучал сердито. Его можно понять. Мало радости превратиться в мишень. Когда мой безумный испуг пройдет, наверняка я тоже немного вспылю.
— Думаю, они ушли, — продолжал Матиас. — Кажется, я слышал, как кто-то убегал прочь, когда мы упали на асфальт.
Если речь идет о стрельбе, эти «думаю» и «кажется» страшно раздражают. Лично я не слышала ничего, что хотя бы отдаленно напоминало топот убегающего человека. Правда, мне было бы нелегко уловить даже шум проходящего поезда из-за стука собственного сердца. Оно грохотало так, словно в моей груди бушевала гроза. Поэтому пришлось поверить Матиасу на слово. Однако, прежде чем встать на ноги, мне бы хотелось получить от Матиаса заверенную по всей форме справку, подтверждающую его догадку.
Но тут до меня дошло, что как-то неловко валяться у него в ногах. Сам-то Матиас встал и теперь вглядывался в кустарник. А уж после того, как он наклонился и взял меня за руку, явно намереваясь поставить на ноги, я никак не могла оставаться в лежачем положении. Если, конечно, не хотела, чтобы Матиас отволок мое безжизненное тело в агентство, дабы оттуда вызвать полицию.
Глубоко вздохнув, я зажмурилась и позволила ему помочь мне встать. Не знаю уж, почему я крепко-накрепко зажмурилась. Смысла в том не было никакого. Вряд ли в убийстве есть такое правило: если жертва не видит пулю, предназначенную ей, то пуля пролетит мимо. Если бы такое правило существовало, я бы, наверное, не открыла глаз до следующего Рождества. И Матиасу, чтобы довести меня до агентства, пришлось бы стать моей собакой-поводырем.
Мне почудилось, что Матиас задержал мою руку в своей несколько дольше необходимого, но, вероятно, просто разыгралось воображение. С закрытыми глазами все кажется слегка нереальным.
Встав на ноги и не услышав выстрела, — или, что важнее, не почувствовав его, — я заставила себя открыть глаза и оценить нанесенный мне ущерб. На колготках, по правой ноге, тянулась длиннющая стрелка, ладони были исцарапаны в кровь, а на моем удачном приобретении — платье с цветочным рисунком от Лиз Клэйборн — между цветами чернели комья земли.
— С вами все в порядке? — переспросил Матиас. Он подался ко мне, словно ожидал, что я вот-вот потеряю сознание. Вероятно, человек, который поднимается на ноги с закрытыми глазами, вызывает у наблюдателя странное чувство.
Сам Матиас выглядел молодцом. И хотя в голове изрядно шумело, я не пожелала, чтобы меня причислили к разряду беспомощных дамочек, которые из-за каждого пустяка хлопаются в обморок.
— Да-да, все нормально, — пробормотала я и беспечно махнула рукой, словно свист пуль над головой слышу по два раза на неделе. — Какие проблемы! — Понимая, что улыбнуться так, чтобы губы не дрожали, не удастся, я ограничилась кивком. — Все отлично. — Пожалуй, последнее слово я произнесла с излишним нажимом.
Увы, я не могла сказать того же о входной двери агентства. Стрельчатое окошко было разбито вдребезги, сантиметрах в двадцати над дверной ручкой зияло круглое отверстие. От одного его вида мое сердце снова принялось грохотать. Я отвела глаза от разрушений, ловко переступила через осколки стекла, повернула ключ и устремилась внутрь здания. Матиас не отставал.
Пока он звонил в полицию, я сделала то, что обычно делаю, когда сильно расстроена. Отправилась прямиком на малюсенькую кухню, открыла холодильник, вынула одну из двухлитровых пластиковых бутылок кока-колы, которые всегда держу там про запас, и налила себе большой стакан. Добавив очень много льда. Когда немного погодя в кухню вошел Матиас, я уже осушила полстакана одним глотком.
А если вы за один присест вольете в себя большое количество газированного напитка, вам очень захочется рыгнуть. Моя мать наставляла меня, когда я еще училась в начальной школе: настоящие дамы-южанки никогда не рыгают. Конечно, я уже тогда знала, что мама врет. Здравый смысл подсказывал, что дамы-южанки не могут время от времени не рыгать, иначе у бедняжек внутри скопится столько воздуха, что в один прекрасный день все ваши знакомые дамы, живущие на юге, лопнут и разлетятся на мелкие кусочки. А поскольку я никогда не слыхала, чтобы дамы сами по себе взрывались, то понимала, что мама в очередной раз вешает мне лапшу на уши. У моей матери было несколько любимых блюд из лапши. Например, "дамы-южанки всегда ступают мелкими шажками". Или "дамы-южанки всегда позволяют мальчикам выигрывать". И самая свежая новинка из лапши, которой она меня угощала, когда я уже заканчивала школу, — "дамы-южанки понятия не имеют, что такое французский поцелуй".
Многолетнее воспитание в антирыгательном духе не проходит бесследно, и сейчас я не могла позволить себе издать столь неприличный звук в присутствии Матиаса. Поэтому, слушая его, выдавливала из себя воздух по чуть-чуть. Словно спускала шину.
Матиас оставался верен себе: он сразу перешел к делу.
— Итак, какие у вас соображения? — вопросил он. — Кто, по-вашему, в нас стрелял?
Я лишь глядела на него, вытаращив глаза и громко кашляя, чтобы заглушить шум спускаемой шины. Произнеси я хоть слово, и воздух из моей шины вышел бы разом, поэтому я пожала плечами и помотала головой в надежде, что на международном наречии мой жест означает: "А мне почем знать?"
Похоже, я правильно выражалась на международном языке. Матиас кивнул, словно отлично меня понял, и небрежным тоном обронил:
