— Может быть, к нему кто-нибудь заходил перед сном? — предположила я неуверенно.
— Тогда бы он наверняка об этом вспомнил.
— Кто знает, может, он и вспомнил, — сказал Марк. — И это опять возвращает нас к Наталье. Наверное, только ее Георгий впустил бы без опаски. Судя по подслушанному Прошкой разговору, он до сих пор ее любит.
— Ничего себе любовь! — воскликнул Прошка. — Да он чуть глаза ей не выцарапал, когда она отказалась взять его в машину!
— Любит, но в то же время не может простить ей замужества. И, несмотря на это, ей удалось уговорить его избавиться от телохранителя. Если бы у Георгия не осталось к Наталье нежных чувств, такая задача наверняка была бы ей не по силам.
— Ладно, Марк, допустим, ты прав, — вступил Генрих. — Допустим, Георгий любит Наталью и, уступая ее просьбам, отделался от телохранителя. Но из этого вовсе не следует, что уговаривала она его со злым умыслом. Вполне вероятно, что она действительно хотела помочь брату, который убеждал Леву вложить деньги в строительство дороги. Она и впрямь могла опасаться, что Леве не понравится присутствие телохранителя. Ты же сам говорил, вспомни, что ее опасения резонны.
— Говорил, — нехотя согласился Марк. — Но тогда я не знал, что Бориса убьют. Теперь хлопоты его сестры предстают совсем в ином свете.
— А я так не думаю, — поддержал Генриха Прошка. — Почему ты сосредоточил все свое внимание на Наталье? В конце концов, в первую очередь деньги нужны ее мужу. Именно он влез в долги, его жизни и угрожает главная опасность. Даже бандиты, хотя и могут угрожать, не станут ни за что ни про что убивать невинную женщину и ребенка. А вот несостоятельного должника, нагревшего их на крупную сумму, — запросто. К тому же Вальдемар, в отличие от Натальи, не питал к родственнику братских чувств.
— Вальдемар — безмозглый пустозвон, — проворчала я. — Он способен думать только о своей неотразимости и несправедливости судьбы, которая так жестоко обошлась с очаровательным молодым человеком. Запланировать убийство, требующее хотя бы минимальной подготовки, он не в состоянии даже ради спасения собственной красивой шкурки. А здесь определенно нужна была большая подготовительная работа. Раздобыть яд, ухитриться незаметно его подсыпать, стянуть из-под носа Георгия телефон — нет, такая умственная нагрузка Вальдемару не по силам.
— А вдруг он нарочно разыгрывает из себя придурка? Или такую гениальную, проницательную особу, как ты, никто не способен провести? — съязвил Прошка.
— Ну, в общем-то, да, — скромно признала я. — По крайней мере, не припомню, чтобы кому-то это удавалось. Например, представление о твоем морально-интеллектуальном облике сложилось у меня через пять минут после нашего знакомства и с тех пор не претерпело никаких изменений.
— Это свидетельствует лишь о твоем скудоумии и неспособности признать свою не правоту.
— Господи, как мне надоел этот дурацкий обмен дешевыми репризами! — простонал Марк. — Если вы сейчас же не уйметесь, я сам превращусь в убийцу!
— Тогда объявляю перерыв: мне нужно срочно написать завещание. Генрих, обещай, что будешь слать Марку передачи и хотя бы раз в год приходить на мою могилку. Леша, на тебя вся моя надежда! Не допусти, чтобы нас с Прошкой похоронили рядом. Желательно даже, чтобы кладбища были в разных концах Москвы. Марк, если к твоему возвращению из тюрьмы «Запорожец» еще не совсем развалится, можешь взять его на память. Я тебе все прощаю.
Казалось бы, моя трогательная речь могла смягчить и каменное сердце, но на Марка она не подействовала.
— Я начинаю думать, что Борис покончил с собой, — сказал он, бросив на меня убийственный взгляд. — Странно только одно: почему он тянул с этим целых четыре месяца?
— Может быть, до него только здесь дошло, что он натворил, сделав Варваре предложение, — радостно подсказал Прошка. — Что касается перерыва, это ты хорошо придумала. Пока будешь писать завещание, мы успеем заморить червячка. Смотрите, уже рассвело. Пора завтракать.
— И правда, что-то живот подвело, — поддержал его Леша. — Варька, может, сходим на кухню, чего-нибудь принесем?
— Я с вами, — вызвался Генрих, вставая с места.
Мы с Лешей вылезли за ним следом из-за стола, и на освободившийся топчан тут же плюхнулся Прошка.
— Несите всего побольше, — напутствовал он нас, потягиваясь. — Нас ждет мозговой штурм — нужно как следует подкрепиться.
— Для мозгового штурма в первую очередь нужно иметь мозги.
Под этот афоризм Марка мы удалились.
Выйдя из холла отеля в коридор первого этажа, мы услышали странный, пугающий звук.
— Похоже на предсмертный хрип, — сказала я, покрываясь холодным потом.
Генрих с Лешей бегом бросились к источнику звука; я на ослабевших ногах поплелась следом. Метров через тридцать они внезапно остановились перед открытой дверью и застыли. Я прибавила шагу, потом перешла на рысь.
Как выяснилось, источник звука находился в баре, точнее, лежал на одном из столиков. А если совсем уж точно, то на столике лежала только верхняя часть корпуса, а седалище покоилось на стуле. У ножки стула валялась пустая бутылка из-под виски.
— Надрался на радостях, — буркнула я, неприязненно разглядывая храпящего Вальдемара.
— Или, наоборот, перепил за упокой души любимого шурина, — пробормотал Генрих.
Мы возобновили свое шествие на кухню.
— Между прочим, это означает, что Вальдемар и Наталья провели ночь порознь. И любой из них мог напасть на Павла Сергеевича, — заметил Леша.
— Зачем?
— Не знаю. Но зачем-то ведь на него напали… Может быть, истопнику известно что-то об убийстве или о его причине.
Размышляя над Лешиными словами, мы набрали на кухне снеди, разогрели кое-что в микроволновой печи и пустились в обратный путь.
— Если ты прав, то необходимо как можно скорее поговорить с Павлом Сергеевичем, — сказал наконец Генрих. — Это лучший способ защитить старика от повторного покушения. Надеюсь, он скоро придет в себя.
— Неизвестно, можно ли ему разговаривать, — заметила я.
— От нескольких слов его состояние сильно не ухудшится. Достаточно будет, если он назовет того, кто его ударил, и возможные причины нападения.
— Скорее всего, он не видел нападавшего, — сказал Леша. — Ударили-то по затылку.
— Как знать…
Мы вернулись в сторожку, выложили еду на стол, сняли мокрые куртки и сапоги и отправились взглянуть на Павла Сергеевича. Он по-прежнему был без сознания, но теперь что-то бормотал в бреду. Я наклонилась к самым его губам и прислушалась.
— Вода… везде вода…
— Бредит про какую-то воду, — сообщила я. — Может это иметь отношение к делу?
— Разве что к погоде. Там опять льет? — спросил Прошка с тоской.
— Не очень сильно, — утешил его Леша. — Но, видимо, зарядило надолго.
— Умеешь ты порадовать, Леша, — проворчал Прошка, но тут лицо его прояснилось. — Скорее на кухню, завтрак остынет!
За едой мы пересказали эпизод с Вальдемаром и Лешину мысль об отсутствии алиби у обоих супругов на прошедшую ночь.
— Вот видите, все указывает на то, что Бориса убил кто-то из них, — затянул свою песню Марк. — Их денежные затруднения, Натальина душещипательная беседа с Георгием, отсутствие алиби…
— Ну, алиби, положим, отсутствует и у Замухрышки, который забаррикадировался у себя в номере и с тех пор пребывает в гордом одиночестве, и у Левы, жена которого напилась снотворного…
Я осеклась. При слове «снотворное» у меня перед глазами вдруг возникла сцена: мы с Ларисой стоим у окна, я неожиданно поворачиваюсь к сидящей за столом Наталье и вижу у нее на ладони две маленькие белые таблетки, которые она только что вытряхнула из флакона. Вот она поднимает голову, видит, что я смотрю на нее, и вздрагивает. Потом дает какие-то ненужные объяснения, я снова отворачиваюсь и… Стоп! Я краем глаза видела, как Наталья взяла бокал, и жидкость там была янтарного цвета… Да-да, золотой отблеск у нее на щеке… моя картина «Игра света»… Но… когда Борис спрашивал у нас, кому чего налить, Наталья выбрала джин с тоником. А после этого мужчины ушли в бильярдную, и до их возвращения мы ничего себе не подливали. Янтарная жидкость… Борис пил виски…
— Варька, очнись! — донесся до меня голос Прошки. — Знаешь, какой у тебя страшный вид, когда глаза пустеют!
— Пустеют? — переспросил Леша и внимательно посмотрел на меня. — Что ты вспомнила, Варька?
Я облизнула пересохшие губы и быстро рассказала о том, что произошло в баре в день приезда.
Когда я замолчала, в кухоньке наступила такая тишина, что стало слышно тиканье будильника в комнате. В этой тишине звук шагов на крыльце показался нам канонадой. Вот открылась входная дверь, потом кухонная, и перед нами предстала Наталья.
— Здравствуйте. Я только что встретила Леву, и он рассказал мне про Павла Сергеевича. Вы, наверное, зверски устали. Я пришла вас сменить.
