– Эта может, – подтвердил Стас, вспомнив особу в полотенце.
– А ты откуда Люську мою знаешь? – подозрительно осведомился Ковригин.
Впрочем, он тут же вернулся к прерванному рассказу:
– Так что я Люське ничего не сказал, побоялся. Думаю, потом как-нибудь, под хорошее настроение. Только на другой-то день Вася из второго подъезда ко мне заходит и говорит:
– Глянь, Колян, лимузин-то твой на улице стоит!
И правда, я со двора-то вышел, гляжу – стоит моя ласточка, стоит, красавица, на самом видном месте, прямо напротив продовольственного! Так что, выходит, мужик тот взял моего «жигуленка», покатался, а потом обратно поставил… – Ковригин вздохнул. – Не совсем, видать, совесть потерял…
«Жигуленка твоего вернул, а тетку мою убил, – подумал Стас. – Так что насчет его совести дело темное… а машину-то он не потому вернул, что совесть его заела, а чтобы обворованный Ковригин шума не поднимал, да в милицию это дело не попало!»
Вслух он ничего подобного не сказал, потому что не собирался посвящать постороннего человека в свои обстоятельства. У Ковригина же Стас спросил:
– Так, говоришь, он тебе адрес назвал здесь, по соседству?
– Ну да, ну да… – смущенно закивал Николай. – Только вот ведь какое дело… такого дома-то вовсе нет…
– Что значит – нет? – удивился Стас.
– Да то и значит… он сказал – Сантехников, двадцать четыре, а там двадцать второй номер последний… я уж потом это допер, когда машина пропала.
– Понятно… – протянул Стас. – Значит, тут пустой номер…
– Какой такой номер?
– Да так, это я про себя…
Стас понял, что этот след оборвался. Чтобы поставить в деле последнюю точку, он спросил:
– А подсадил ты его где?
– Дак в центре, – охотно ответил Ковригин, почувствовав, что на этот раз гроза миновала. – На этой… как его… на Стремянной. Только что он из той конторы вышел, тут же меня и остановил…
– Из какой конторы? – встрепенулся Стас.
– Дак из этой… как ее… которая насчет квартир махинациями занимается. Агентство неподвижности…
– Недвижимости, что ли?
– Оно самое!
– А как называется? – Стас снова увидел замаячивший впереди свет.
– Как оно называется-то? – Ковригин наморщился и зашевелил губами. – Чего-то там такое широкое… то ли «Затвор», то ли «Забор»… то ли «Запор»…
– Про запор – это вряд ли, – усомнился Стас. – Это я сильно сомневаюсь. Да и забор тоже не подходит. И потом – почему ты говоришь, что это что-то широкое?
– Во, вспомнил! – Ковригин засиял. – «Простор» оно называется! Точно – «Простор»!
– Ничего не путаешь? – осведомился Стас, на всякий случай грозно взглянув на Ковригина.
– Ни боже мой! – Ковригин снова мелко закрестился.
– Ну а мужик тот – как он выглядел? – не отставал Стас. – Напряги мозги-то, вспомни…
Ковригин сдвинул брови и сжал зубы.
– Ну, пальто… – добросовестно начал перечислять он, – молодой, лет тридцати будет, волосы вроде светлые, а может, и нет… пальто, опять-таки, дорогое…
– Что ты все про пальто талдычишь? – разозлился Стас. – Какая это примета – пальто? Он его снял, куртку надел или кожанку – вот и вся твоя примета.
– А я что тебе – милиция, что ли? – огрызнулся Ковригин. – Я когда человека везу – на дорогу смотрю, мне его приметы без надобности. Это если, к примеру, бабенка какая симпатичная – тогда чего ж, тогда можно и поглядеть, а на этого чего мне было любоваться? Рожу его со шрамом разглядывать?
– О! – обрадовался Стас. – Значит, про шрам вспомнил, это хорошо, давай подробности – где шрам?
– Дак на щеке, – Ковригин и сам удивился, что вспомнил.
– На которой? – Стас подошел ближе и сжал кулаки.
– Я сижу так, – Ковригин ткнул в пол ногой, – а этот сидел так, – снова топанье, – стало быть, на этой щеке шрам, ближе к глазу.
– На левой, значит, – вздохнул Стас, – ох и трудно с тобой! Еще вспоминай!
– Не, больше не могу, – серьезно ответил Ковригин, – а то мозги перегорят, как лампочка.
– Ну ладно, дядя, гуляй пока! – согласился Стас и ушел в непривычном для себя состоянии задумчивости.
Дениска забежал вперед и нажал все кнопки.
– Это мы, теть Вера! – заверещал он.
– Открываю! – ответил старушечий голос.
Подъезд тети Веры выходил на Суворовский проспект, рядом располагался шикарный антикварный салон, поэтому тротуар был всегда тщательно вычищен, и по нему прохаживался охранник.
За железной дверью была еще одна – старая, дубовая, еще кое-где сохранилась на ней резьба. Дениска с трудом отворил ее и помчался по ступенькам. Настя привычно поразилась, как быстро он приходит в себя после очередного обморока.
Лестница была светлая, с широкими пролетами, недавно отремонтированная. Окна чистые, красивой полукруглой формы с широкими подоконниками. Они миновали второй этаж, потом третий.
Дальше красота закончилась, потому что на втором и третьем квартиры давно купили обеспеченные люди и сделали ремонт. А наверху до шестого этажа все осталось по-прежнему – унылые грязно-зеленые стены, расписанные тремя юными поколениями жильцов, осыпавшаяся побелка, раскрошившаяся плитка на полу, гнилые оконные рамы…
Дениска повозился немного у двери в квартиру. Дверь была утыкана звонками, тети-Верин – самый верхний. Настя подсадила сынишку, и в квартире раздался перезвон колоколов. За дверью заскрипели замками, и у Насти отлегло от сердца, как всегда бывало, когда они с сыном приходили в этот дом.
Тете Вере было далеко за восемьдесят, однако бабушкой она себя называть никому не позволяла, даже Дениске. В остальном они ладили отлично. Тетя Вера была когда-то давно подругой Настиной бабушки. У нее никого не было, и теперь для Насти она стала самым близким после сына человеком, надежной помощницей и вообще палочкой-выручалочкой.
Настя прошла по длинному полутемному коридору. Комната у тети Веры была большая, светлая, там был даже отгорожен угол, где стоял старинный фарфоровый кувшин для умывания и такой же таз. Был еще столик с электрическим чайником и СВЧ-печкой – Настиным подарком. Таким образом тетя Вера старалась свести до минимума отношения с соседями.
Настя провела расческой по волосам, вгляделась в глубину старинного зеркала и задумалась.
Тогда, пять лет назад, после первого случая, она мужа не то чтобы простила, просто некуда было деваться. Он устроился на работу, стал чаще бывать дома, играл с Дениской, пытался помогать ей по хозяйству. Но денег было мало, муж долго не мог удержаться на одном месте, ругал хозяев, жаловался, что мало платят. Потом снова стал пропадать где-то вечерами и прятать глаза. Настя боялась спрашивать. К тому времени она отдала Дениску в ясли и вышла на работу в магазин. Захотелось одеться получше, украсить себя. Как-то она полезла в ящик стола, где хранила немногочисленные золотые украшения – бабушкино колечко, золотую цепочку – подарок матери на двадцать лет, и ничего не нашла. Исчезло все, даже серебряная ложечка, подаренная Дениске «на зубок».
И снова муж каялся и размазывал по щекам слезы, снова был утомительный тоскливый скандал, снова Дениска плакал и капризничал всю ночь.
Наутро Настя сказала себе, что с нее хватит и что третьего раза не будет. В ней проснулся твердый характер ее матери. Но навалились дела, потом она заболела гриппом с температурой под сорок – нечего было и думать в таком состоянии заводить сложную процедуру выселения Виктора обратно к свекрови.
Она не успела. Однажды вечером дверь открыли ключом и какие-то трое парней втащили в квартиру избитого Виктора. Один больно сжал Настины локти, другой скучным голосом объяснил, что ее муж должен им много денег, что занимал он уже давно и не хочет отдавать.
– Он их проиграл! – крикнула Настя, и тот, кто ее держал, тотчас зажал ей рот.
Дениска заплакал, и третий парень, самый молчаливый, взял его на руки. Взглянув на его огромные руки, утыканные наколками, Настя помертвела и обмякла, а первый, самый главный, сунул ей под нос бумагу и сказал, чтобы она писала расписку на продажу квартиры. Как в тумане она видела, что огромные руки легонько сжимают детскую шейку, и приготовилась писать, но то ли тот, с наколками, неосторожно сделал ребенку больно, то ли от страха, но Дениска вдруг вскрикнул и потерял сознание. Глаза его закатились, и Настя с силой впилась в руку, которая закрывала ей рот. Ее мучитель выругался и ослабил хватку. Настя вырвалась и бросилась не к ребенку, а к стенке, граничащей с соседской квартирой. Ух, какая у них была слышимость! Поздно ночью в тишине было слышно, как храпит Иркин муж. Сейчас Настя заколотила в стенку, закричала истошно, что убивают и чтобы Ирина скорее вызывала милицию. Соседи зашевелились быстро. Захлопали двери на лестничной площадке, зазвонили в дверь, Иркин голос кричал, что милицию уже вызвали.
Трое бандитов распахнули дверь и, засветив в глаз Иркиному мужу, попавшемуся на пути, рванули вниз, прихватив Виктора. Ребенку приехавшая милиция вызвала «Скорую». С тех пор у него начались обмороки.
