Внезапно Ибрагимова остановилась.
– Не могу! – выдохнула она. – Ноги не идут! – и попыталась сесть прямо на асфальт.
Ну что ты будешь с ней делать?
Надежда Николаевна в отчаянии огляделась по сторонам и заметила прямо в двух шагах небольшую дверь, ведущую в подвальчик, на которой кривоватыми буквами было написано: «У Трофимыча».
Название не внушало доверия, но Надежда уже придала Ибрагимовой некоторое ускорение, в результате чего обе скатились по ступенькам и буквально влетели в это самое «У Трофимыча», угодив прямо в небольшой зальчик, тесно заставленный круглыми шаткими столиками.
Столик возле самой двери занимали два колоритных мужичка лет за пятьдесят. Один был совершенно лысый, голый желтый череп блестел в тусклом свете, как бильярдный шар, у второго, наоборот, – длинные седоватые волосы неопрятно лежали на воротнике знававшего лучшие времена драпового пальто.
– Ой! – обрадовался лысый. – Девочки! – Он вскочил с места, опрокинув стул, и рассыпался мелким бесом: – Присаживайтесь к нам, дорогие!
Надежда поняла, что попала в самую настоящую забегаловку, и хотела уже ретироваться, но Ибрагимова налегала на нее всем своим весом – надо же, вроде худая, как скелет, а тяжелая, так что Надежда решила не отступать.
– Отвали! – рявкнула она лысому типу и, когда тот порскнул в сторону, как испуганный заяц, протащила свою ношу к свободному столику в углу.
Рядом никого не было, немногочисленные посетители сидели возле стойки, где было посветлее.
Устроив Ибрагимову на стуле, Надежда огляделась. К ним уже подходила монументальная тетя в несвежем белом фартуке.
– И чего? – сурово спросила она. – Вы сюда зачем?
– За этим, – буркнула Надежда, – за самым.
– Да ну? – Тетя, надо думать, была от природы физиономистка почище самой Надежды, так что мигом разглядела, что перед ней не ее контингент. – Что ж, – насмешливо продолжала она, – водочка имеется, коньячок опять же, пиво есть, вина не держим – кто его пить-то будет?
– Принесите ей коньяку сто граммов, – Надежда выразительно кивнула на Ибрагимову.
– Мне спиртного нельзя! – встрепенулась та. – Совсем нисколечко…
– Тогда кофе! – бросила Надежда.
– Ко-офе? – возмутилась тетя. – Слушайте, вы куда пришли? У нас тут люди кофе не пьют…
– Да какие это люди! – послышался сзади насмешливый голос. – Нина, что ты на женщин накинулась, как собака цепная, что они тебе плохого сделали?
Монументальную тетю отодвинули в сторону, и перед Надеждой Николаевной предстал невысокий мужичок в клетчатой шерстяной рубашке и вылинявших джинсах. На ногах у него были войлочные домашние тапочки.
С виду абсолютно безобидный пенсионер, такие раньше «козла» во дворе забивали. Но Надежда тут же заметила татуировку на кисти правой руки. Татуировка была сложная – что-то там написано, что-то нарисовано. Заметив ее взгляд, мужчина непроизвольно натянул рукав рубашки, при этом стало видно, что на пальцах у него вытатуированы своего рода кольца.
Все ясно, поняла Надежда, из бывших уголовников. Об этом говорил и цепкий взгляд из-под насупленных бровей, и с виду мягкие, крадущиеся движения.
– Трофимыч, – обиженно заговорила Нина, – а чего они приперлись и кофе спрашивают? У нас кофе отродясь не бывало…
– Ну, плохо человеку, ей бы силы поддержать, чайку хоть дайте сладкого… – просительно заговорила Надежда, ей никак не улыбалось тащить Ибрагимову куда-то еще.
– А если плохо, то в поликлинику идите!
– Нина! – От негромкого голоса Трофимыча тетя съежилась и, едва слышно пробормотав, что сейчас все будет, вприпрыжку побежала исполнять.
Трофимыч обвел взглядом притихший зал и ушел, шаркая тапочками. Глядя ему вслед, Надежда невольно поежилась. Не дай бог с таким на узкой дорожке столкнуться.
Тут подоспела Нина с большим фарфоровым чайником и двумя чашками.
– Может, поесть чего? – тараторила она. – Только у нас какая еда, одна закусь. Вот разве что бутерброд с селедкой. И булка свежая.
– Давайте! – решительно сказала Надежда.
Чай был крепкий и пах приятно. Надежда положила в чашку три куска сахара и пододвинула ее Ибрагимовой.
– Пей! Силы поддержать надо!
– Да не хочу я! – вяло отмахивалась та. – Я сладкий чай вообще не пью…
– Фигуру бережешь? – прищурилась Надежда. – Или сахар для другого используешь?..
– Издеваешься… – вздохнула Ибрагимова.
Как-то незаметно они перешли на «ты».
Ибрагимова отпила полчашки чая, лицо ее порозовело и слегка разгладилось. Не так уродливо торчал нос, не так яростно горели глаза, не так сильно были стиснуты зубы. Сразу видно, что человека отпустило.
Подоспела Нина с двумя большими бутербродами с селедкой.
– Хорошая селедочка, настоящая, бочковая, – тараторила она, – сама чищу. Для Трофимыча держу, этим-то все равно, чем водку закусывать, хоть подошвой.
– И правда вкусно… – удивленно проговорила Ибрагимова.
– Ну, давай рассказывай, как же ты дошла до жизни такой? – предложила Надежда. – За что Ольгу так ненавидишь?
– Я их всех ненавижу, – призналась Ибрагимова. – Карьеристки несчастные, все норовят в начальство выбиться, а уж когда повезет им – тогда и вовсе сволочами становятся.
В глубине души Надежда не могла не согласиться, что Ольга Непрудная вызывает такие сильные чувства. Она и сама пять лет Ольгу не видела, но вот столкнулись случайно – так хоть и десять лет не встречаться. Но все же сыпать сахар в бензобак – это перебор.
– Думаешь, я ненормальная, – грустно продолжала Ибрагимова. – Оно-то так, конечно, у меня и справка имеется, но во всем они виноваты. Вот слушай.
Надежда откусила бутерброд и приготовилась слушать, отмахнувшись от внутреннего голоса, который зудел, что ей, как приличной семейной женщине, давно пора все бросить и бежать домой.
«До чего ты дошла? – вопрошал голос. – Где ты проводишь время? Не дай бог, увидит кто-нибудь из знакомых – ты никогда в жизни не оправдаешься. На твоей репутации можно будет поставить крест, и до мужа обязательно дойдет!»
На это Надежда мысленно отвечала, что в этой забегаловке она уж никак не может встретить знакомых, они все приличные люди. Так что до мужа ничего не дойдет.
– Значит, работаю я в этой компании уже лет семь, – заговорила Ибрагимова. – Раньше редактором-надомником была. Потом сюда устроилась, в филиал кинокомпании – больше платили. Тоже сценарии редактировать. Ну, поднаторела немножко, потом и думаю – дай, свой собственный сценарий напишу. Отчего не попробовать, если изучила уже всю эту кухню?
– Логично, – кивнула Надежда.
– Ну и написала. Героиня – молодая девушка, очень некрасивая. Ну, устраивается работать в одну фирму, все ее там шпыняют, притесняют, девицы – все красотки как на подбор, ее всерьез не воспринимают. А она влюблена в начальника, ну, как водится, без этого нельзя. И умница такая, работает за троих. И начальник потихоньку начинает ее от других отличать. Тогда одна там… такая роковая брюнетка, которая тоже глаз на начальника положила…
– Так это же… – Надежда редко смотрела телевизор, но все же такой прогремевший сериал пропустить не могла.
– Ну да, оно самое и есть. Мое детище.
Ибрагимова отпила остывший чай, поскольку у нее пересохло в горле. Надежда низко наклонила голову над своей чашкой и думала, как бы половчее отсюда удрать. Потому что окончательно уверилась в том, что Алла Ибрагимова – психически ненормальная женщина.
Когда-то давным-давно, когда Надежда была еще маленькой девочкой, ее часто отправляли к бабушке. Бабушка жила в коммунальной квартире в доме возле Финляндского вокзала. Был там большой закрытый двор, куда детей не боялись выпускать. Все жильцы знали друг друга, и был у них там один парень, работал в кочегарке. Витя Загоруйко – Надежда до сих пор помнит.
Во дворе часто было слышно радио, так вот этот самый Витя всегда говорил: «Слышите песню? Слова мои…» Какую бы ни передавали песню по радио – и про соседа, который играет на трубе, и про речку Бирюсу, и про черного кота за углом, – Витя всегда твердил одно. Слова сочинил он, их у него украли и выдали за свои. И неважно, что все поэты-песенники были разные, Витя твердо стоял на своем.
В конце концов соседям надоело спорить и доказывать, все просто махнули на Витю рукой. Ну, помешался человек на советской эстраде, а так в общем-то вполне безобидный.
Вспомнив Витю, Надежда поняла, что Алла Ибрагимова тоже помешалась на сериалах. Работала со сценариями, читала много, вот и сдвинулась, стало ей казаться, что сама она все сочинила. И ничего удивительного, у них в этой кинокомпании и так полный дурдом.
– Ну, значит, написала я сценарий с рабочим названием «Красота – страшная сила» и показала одному там… он в компании больше не работает. О, говорит, давай предложу кому надо, у меня связи! Я и согласилась. Ну, время идет, я спрашиваю изредка, он только отмахивается – дело, говорит, небыстрое. А я и сама знаю, что небыстрое. Потом он, Курочкин этот, как-то и говорит: «Еду в Москву, может, там, на месте, кое-что разузнаю, а ты пока никому не говори, чтобы не сглазить». Я и рада стараться, жду его из Москвы. Приезжает, говорит, что дал почитать там одному, другому… теперь надо ждать. Ну, ждала я почти год, потом узнаю, что сериал выходит.
