– Ну уж нет! – проговорила я, завладев наконец поводком. – В следующий раз, если ты будешь вести себя более прилично, мы, может быть, и погуляем подольше, а теперь идем домой! – И я потянула его к выходу из двора.
Бонни шумно вздохнул, сглотнул слюну, переступил с лапы на лапу и с разочарованным видом потрусил вперед. Как ни странно, на этот раз он решил подчиниться.
Эта подозрительная покладистость должна была меня насторожить, но я еще недостаточно хорошо знала Бонни и приняла ее как должное… за что вскоре и поплатилась.
Мы вошли в первый двор. Я потянула Бонни влево, чтобы обойти тот угол, где сидела девица в черной коже, встречаться с которой не хотелось, но этот непослушный пес был в своем репертуаре: он дернул поводок и устремился вправо, к тем самым кустикам, за которыми виднелась укромная скамейка…
Убедившись, что Бонни гораздо сильнее, я и не пыталась сопротивляться, и он потащил меня за собой, как юркий буксир тащит безмоторную баржу. С той только разницей, что обычно буксир значительно меньше баржи, а у нас все было ровно наоборот.
На этот раз я поставила перед собой скромную задачу: не выпустить поводок. Поскольку вовсе не была уверена, что Бонни снова ко мне вернется. У этого пса характер непредсказуемый и своенравный, как у всякого ребенка, которого сильно избаловали родители.
Вцепившись в поводок изо всех сил, я мчалась по двору за своевольным догом, чувствуя себя консервной банкой, привязанной к кошачьему хвосту.
Впрочем, этот аттракцион продолжался недолго: Бонни проломился через кусты и остановился прямо перед скамейкой, на которой сидела злополучная девица.
Она даже не шелохнулась при нашем появлении. Даже не моргнула. Смотрела прямо перед собой, как будто была погружена в какие-то необычайно важные мысли.
Вы можете себе представить человека, который не шелохнется, не вздрогнет, не заорет от неожиданности благим матом, когда прямо перед ним из кустов выскочит семидесятикилограммовое чудовище с оскаленной пастью? Я лично не могу. Поэтому поведение незнакомки показалось мне не только странным, но глубоко возмутительным.
– Что смотришь? – проговорила я, не выпуская из руки поводок и в то же время пытаясь свободной рукой привести в порядок волосы и одежду. Мне хотелось хотя бы внешне соблюсти достоинство перед этой кожаной мымрой, а после того, как Бонни протащил меня через кусты, я наверняка выглядела не самым лучшим образом. – Что смотришь? Думаешь, что ты бы лучше меня справилась с этой непослушной зверюгой? Думаешь, я занимаю чужое место? Считаешь меня самозванкой и аферисткой? Может быть, ты и права, подруга, да только поезд ушел! Точнее, самолет улетел, и хозяева доверили Бонни не тебе, а мне! Так что ничего у тебя не выйдет, несмотря на все твои многочисленные дипломы и рекомендации! Можешь не стараться! И нечего принимать вид оскорбленной невинности! У тебя самой рыльце в пушку, я слышала, как ты перед кем-то отчитывалась по телефону…
Пожалуй, это было лишнее. Никогда не стоит вываливать всю информацию, которой владеешь. Лучше что-то оставить при себе, приберечь на самый крайний случай. Но слово – не воробей и не какая-нибудь другая мелкая птица. Я прикусила язык и замолчала, с удивлением глядя на странную девицу.
Потому что она и сейчас не шелохнулась.
А потом мне пришлось перевести взгляд с нее на Бонни, который уселся на свою песочную задницу, задрал морду и завыл.
– Ты что, с ума сошел?! – напустилась я на дога. – Что ты себе позволяешь? Мы же не в лесу и даже не на собачьей площадке, а в жилом дворе! Местным жителям вряд ли понравятся твои вокальные упражнения, и они запросто могут вызвать милицию!
Бонни виновато скосил на меня глаз, сглотнул слюну, громко лязгнув челюстями, и снова завыл.
Я вспомнила, что собаки воют то ли к покойнику, то ли по покойнику, снова взглянула на девицу в коже… и попятилась, чуть не свалившись на Бонни.
Как же до меня сразу не дошел очевидный факт!
Девица была мертва.
Абсолютно и совершенно мертва.
То-то она никак не прореагировала на внезапное появление бордосского дога и на мою возмущенную отповедь… а я-то распинаюсь перед ней как последняя дура!
Она сидела на скамейке, привалившись к ней спиной, и смотрела прямо перед собой пустыми мертвыми глазами.
Говорят, в глазах трупа отражается последнее, что человек видел при жизни. Насколько я могла судить, в глазах этой роковой брюнетки ровным счетом ничего не отражалось.
– Господи!.. – прошептала я, оглядываясь по сторонам. – Что же делать? Что делать? Вызывать «Скорую»? Или полицию? Или группу спасателей МЧС? Что с ней такое случилось? Вроде с виду совершенно здоровая… Сердце, что ли, отказало? Говорят, молодые люди иногда внезапно умирают от остановки сердца… Неужели на нее так подействовал тот телефонный разговор?
Я шагнула вперед, чтобы внимательнее разглядеть покойницу, и только тогда увидела, что темные волосы у нее на левом виске слиплись от крови, и среди этих слипшихся волос отчетливо виднеется совсем маленькое круглое отверстие.
Я сразу догадалась, что это такое, хотя никогда раньше не видела пулевых отверстий. То есть не видела в жизни, а на экране телевизора или в кино это показывают так часто, что сейчас, мне кажется, любая домохозяйка с первого взгляда отличит рану от пули сорок пятого или тридцать второго калибра. Шучу.
Конечно, после утренней встречи я не испытывала к убитой теплых чувств, но невольно посочувствовала ей. Умереть так внезапно, в таком молодом возрасте… брр!
Так что же делать? «Скорую» вызывать однозначно поздно, ей уже ничем не поможешь. Вызвать полицию? Но я почему-то нисколько не сомневалась, что мне это грозит серьезными неприятностями. Вот чуяло же сердце!..
Теперь меня наверняка возьмут на заметку в качестве подозреваемой, особенно если узнают о нашей утренней встрече. Кроме того, начнут разбираться, по какому праву я нахожусь в квартире Бориса и Нелли Ланских… а ведь никаких документов, подтверждающих это право, у меня нет… все было только на словах…
Короче, неприятностей не оберешься!
А если меня арестуют по подозрению в убийстве – что станет с Бонни? С кем он останется?
Бонни все еще выл, и где-то наверху уже захлопали окна. Чей-то раздраженный голос выкрикнул на весь двор:
– А ну, заткните немедленно эту чертову собаку, а то я щас спущусь, и вам мало не покажется! Поразвели собак!
– Бонни, молчать! – прикрикнула я на дога. – Молчать, паршивец! И немедленно идем домой!
Бонни прекратил выть, но уставился на меня с плохо скрытой обидой. В его взгляде отчетливо читалось: «Как это домой? С какой стати домой? Мы гуляли всего-то полчаса, а мне по утрам положена полноценная часовая прогулка!»
Но мне некогда было с ним препираться. В любую секунду кто-нибудь из местных жителей мог обнаружить труп, и нас с Бонни рядом с ним… и начнутся неприятности по полной программе!
– Я сказала – домой! – проговорила я строгим, не терпящим возражений голосом.
Видимо, что-то в моем тоне произвело на него впечатление. Бонни понял, что я не шучу, захлопнул пасть и послушно потрусил прочь со двора, больше ни на что не отвлекаясь.
До дома мы добрались в рекордное время.
В холле работали двое штукатуров, напольная плитка была покрыта густым слоем побелки, которая тут же оказался на моих кроссовках и на лапах Бонни. Один несомненный плюс в этих ремонтных работах был: штукатуры обернули статую Фемиды полиэтиленовой пленкой, и Бонни не пытался совершить свой обычный подвиг.
После перенесенного стресса руки тряслись, и я с трудом попала ключом в замочную скважину. Однако машинально отметила, что замок закрыт на один поворот…
Что за черт?
Я совершенно точно помнила, что уходя заперла его на два поворота ключа. Я ведь живу в этой квартире первый день, и старалась все делать особенно тщательно и аккуратно.
В чем же дело? Может быть, рейс отложили или совсем отменили и хозяева вернулись?
Я открыла дверь, вошла в квартиру и крикнула в глубину коридора:
– Борис Алексеевич! Нелли! Вы здесь?
Мне никто не ответил.
Нет, наверное, я все же ошиблась и закрыла дверь на один поворот… надо в следующий раз быть внимательнее!
Бонни вошел следом за мной.
Он вел себя очень странно: шумно втягивал воздух, настороженно оглядывался и негромко рычал…
– В чем дело? – проговорила я, закрывая входную дверь и отстегивая поводок. – Тебе тоже что-то не нравится?
Он сглотнул и смущенно потупился, как будто хотел сказать: «Извини, обознался!»
Впрочем, было не до его эмоций: меня больше беспокоили его измазанные побелкой лапы. Если он этими лапами попрется в квартиру, ковры потом не отчистишь. А я, между прочим, нанималась только сидеть с собакой… делать здесь генеральную уборку – извините, на это я не подписывалась!
– Сидеть! – приказала я догу, сбросила кроссовки и припустила в кладовку за тряпкой. Возвращаясь обратно, я случайно взглянула под ноги и увидела на светло-бежевом ковре белые отпечатки.
