– Ты здесь уже бросил, – усмехнулся Севка. – И если сейчас не напряжёшь свои мозги, то «Шаттл» навсегда останется без твоей поддержки.
– Навсегда, – эхом отозвался папаня, судорожно почесав то место на шее, по которому щёлкал. – Севун, я где-то слышал, что вместе с алкоголем из организма выводятся клетки мозга. Вот ты говоришь «напряжёшь мозги», а как я напрягу то, что давным-давно покинуло организм?
– На пару килобайт памяти я могу рассчитывать?
– Не знаю, давай проверим.
– Скажи, как у тебя очутилось спиртное, которое принадлежало убитым?
– Не знаю! – Папаня вскочил и пробежался по тесному помещению. – Не зна-ю! – снова сел он за стол. – Вот скажи, Севун, где я спиртное беру?
– Я приношу, – начал перечислять Севка, – ты сам покупаешь в ближайшем магазине и… Признайся, ты с могил что-нибудь таскаешь?
– Ну… – замялся папаня, – что значит «таскаю»?!
– Берёшь вино и водку, которые родственники оставляют на могилах?
– Только когда голяк совсем, – покраснел Генрих.
– У тебя по три раза на дню голяк, – вздохнул Севка.
– А при чём тут убийства?
– Не знаю. Но как-то же бутылки, которые принадлежали жертвам, оказались в твоей сторожке!
– Это подстава, Севун, – зашептал Генрих. – Я не встречал в жизни ещё ни одной поллитры, по которой можно определить, кому она принадлежала до того, как оказалась у меня.
– А криминалисты на что?! Нет, у тебя точно весь мозг вытек. Во-первых, часть этих бутылок были очень дорогие, тебе такие не по карману. Во-вторых, домашнее вино, разлитое в хозяйскую посуду ни с чем не спутаешь, и родственники его опознали.
– Ну, не знаю тогда, – Генрих Генрихович ссутулился, скукожился и стал как будто бы в два раза меньше.
– Вот и я не знаю, – вздохнул Севка. – Боюсь только, с этим незнанием тебя на всю оставшуюся жизнь упекут за решётку.
Папаня ещё больше ссутулился и ещё сильнее уменьшился.
Никогда и никого Севке не было так жалко. Никогда комок в горле не душил так сильно, и впервые в жизни Фокин остро почувствовал правильность выражения «сердце кровью обливается».
– Папань, а что ты делал в «Соколике»?
– Понятия не имею. А что я там делал?
– Дачный сторож говорит, что часто видел тебя там. То ты банки алюминиевые собирал, то просто так шастал.
– Ну, значит, собирал. Значит, шастал, – безучастно откликнулся Генрих.
– Ты совсем с ума сошёл?! – заорал Севка. – Совсем сбрендил?! Ты не понимаешь, что творишь своим безразличием и своей придурочной невменяемостью?! Ладно тебе на себя плевать, но ты обо мне подумал?! Я сиротой останусь, круглой сиротой! А мне ещё тридцати нет! – Севка вдруг зарыдал – всерьёз и по-настоящему, – с истеричными всхлипами, соплями и слезами величиной с горох.
– Ну… ты… это… Не хорони меня раньше времени-то, Севун, – растерялся папаня. – Может это, того… правда восторжествует? Разберутся, поди, кто мне бормотуху подсунул! А в «Соколике» я банки не собирал, что я, больной, или бомж какой? Пару раз заходил, не спорю, но только затем, чтобы поговорить с дачниками по поводу свалки. Я хотел уговорить их, чтобы они жаловаться на нас перестали! Наш директор кладбища пообещал через месяц свалку ликвидировать. Не расстраивайся ты так, Севун!
Севка утёр слёзы и перестал всхлипывать.
– Ты знаешь Светозара Лунёва?
– Кто это?
– Сторож в «Соколике».
– Пьёт?
– Не думаю.
– Значит, не знаю. О чём мне говорить с политически неграмотной личностью?
– Перестань дурака валять. – Севка резко встал и придвинул к столу стул, собираясь уйти.
Ничего не дал ему этот разговор. Ничего, кроме боли и осознания вины перед папаней за то, что потакал его пьянству, не пытаясь остановить.
– Ты уже уходишь, Севун? – тоскливо спросил папаня.
– Тебя нужно спасать. Я должен искать убийцу. – Севка подошёл к двери и взялся за ручку. Меньше всего ему сейчас хотелось повторения атаки никчёмной любви и жалости.
– А анекдот, Севун? Почему ты не расскажешь мне анекдот?!
– Ты же не любишь анекдоты.
– Люблю! Я притворялся.
Севка отошёл от двери и на одном дыхании протараторил:
– В чёрном-чёрном городе, на чёрной-чёрной улице, в чёрном-чёрном доме, в чёрной-чёрной квартире сидит чёрный-чёрный мужик и говорит: «Никогда больше не буду сам заправлять картриджи!»
Папаня громко захохотал и повалился под стол.
– Севун, – держась за живот и корчась от хохота, спросил он, – а картридж, это что за бодяга такая? Из чего её гонят?!
Атака любви и жалости всё же случилась, поэтому Севка, не попрощавшись, выскочил за дверь, едва не сбив с ног конвойного.
* * *
Фокин ворвался в контору как вихрь. Выскочив из лифта, побежал к кабинету, едва не налетев на мисс Пицунду.
Драма Ивановна, как водится, сидела за столом в коридоре и что-то сосредоточенно читала с монитора, по-деловому щёлкая мышкой.
– Откуда вы знаете, кто мой адвокат? – на ходу спросил её Севка.
– Так в городе кроме Жени Данилова приличных адвокатов-то нет! – крикнула ему вслед мисс Пицунда.
– Прошу вас, не лезьте в мои дела! – рявкнул Фокин, садясь за стол.
– Я и не лезу.
– Не вмешивайтесь! Вы для меня совершенно посторонний человек!
– Я и не вмешиваюсь. Кстати, Всеволод Генрихович, вам не кажется, что среди жертв маньяка, вместо которого сидит ваш папаня, стоит поискать нечто общее, кроме того, что у всех у них дачи в «Соколике»?
– Мне ничего не кажется! – завопил Севка.
– Для этого нужно поближе познакомиться с личностью каждого погибшего, – невозмутимо добавила Драма Ивановна, появляясь на пороге кабинета. – Хотите, я займусь этим? У меня есть выход в Интернет, а через поисковую систему и социальные сети можно многое нарыть.
– Вон! – шибанул кулаком по столу Фокин. – Вон отсюда!
– Впрочем, я и так уже занялась этим. – Драма Ивановна не двинулась с места.
– У меня есть секретарша! Кстати, где она?! – Севка вскочил и выглянул на балкон. – Кристи!
На балконе никого не было, кроме парочки голубей, которые клевали со стола крошки, оставшиеся после завтрака.
– Я вот что думаю, Всеволод Генрихович, конфликт со свалкой можно сразу отмести как мотив убийств. Во-первых, ни один из зарезанных не состоял в инициативной группе, которая затеяла весь этот сыр-бор, а во-вторых, дирекция кладбища неделю назад торжественно пообещала мэрии, что ликвидирует свалку своими силами в ближайшее время.
Открыв рот, Севка вылупился на Фокину.
Эта старая кляча, не отрывая зада от стула, выяснила всё, на что он потратил полдня?!.
Как она там говорит? Через поисковую систему и социальные сети?
А, может, она фээсбэшница?!
– Вы работали в органах безопасности? – шёпотом спросил Севка.
– Я? Нет. У моей приятельницы в «Соколике» дача, она всё про всех знает. Я позвонила ей с утра.
– А! – облегчённо выдохнул Севка и заорал со всей мочи: – Кристи!
– Такие разные люди! Не за что зацепиться, – сокрушённо покачала головой Драма Ивановна. – Вот, например, что может быть общего между дедушкой-пчеловодом и известным диджеем? Маришка, моя приятельница, у которой дача в «Соколике», говорит, что они даже не общались между собой!
– Кристи! – Севка начал носиться по кабинету с забегом на огромный балкон. – Где Кристи?! – Он заглянул за пальму и зачем-то под маленький плетёный столик. – Где Кристи?!
– Была здесь. Она никуда не выходила, – с гримасой брезгливости ответила мисс Пицунда, и снова задумалась, гладя на потолок.
Севка бросился к перилам балкона и свесился вниз. На асфальте ничего похожего на приземлившуюся Кристи он не увидел.
– Кри-и-исти!!! – Паника дала о себе знать бешеным пульсом в висках и отчаянной дрожью в коленях. – Чёрт! Я даже не знаю номер её мобильного телефона!
– Я знаю, – скривилась мисс Пицунда. – Вы что, думаете, я останусь наедине с человеком, ничего о нём не узнав?!
– Диктуйте! – Севка схватил со стола свой мобильный. Драма Ивановна на память продиктовала ему десятизначную комбинацию цифр.
Откуда-то сверху раздалась глухая вибрация и легкомысленный попсовый мотивчик. Задрав голову, Севка пошёл на звук и прямо под потолком, на высоком шкафу, обнаружил компактно устроившуюся Кристи.
– Алло! – ответила она на звонок.
– Ты что там делаешь? – как последний дурак спросил Севка в трубку.
– Я люстра, – глядя на него сверху, ответила Кристи по телефону.
– Кто?!
– Всеволод Генрихович, я приказала ей люстру играть, – смущённо призналась Драма Ивановна. – Ну нечем было девчонке заняться в ваше отсутствие! Я же не думала, что она на шкаф полезет.
– А что вы думали? Что света прибавится? – прошипел Севка. – Ты почему молчала, когда я тебя звал?! – задрав голову, заорал он на Кристи.
– Люстры молчат, – шёпотом пояснила она Фокину в телефонную трубку.
– А почему тогда на звонок ответила? – поразился Севка, тоже невольно переходя на шёпот.
