Он вышел из кухни, бесконечно унизив Севку своим благородством и грациозной красотой.
– Не надо было тебе приезжать, – всхлипнула Шурка, пальцем промокнув свои в кои-то веки, подкрашенные ресницы.
– Где ты его подцепила?
– На работе. Он недавно устроился работать инструктором в нашу автошколу.
– Твою мать! – спрыгнул Севка с этого чёртового барного стула, рассчитанного на таких высоченных красавцев как Алекс. – Мать твою, Шуба! Разве ты не видишь, что это альфонс?! Разве не понимаешь, что ему нужен твой пентхауз и твои деньги, а не ты?!
– Ну и пусть, – вздохнула Шурка, так толком и не всплакнув. – Что же теперь и замужем не побывать? Пусть живёт в моей квартире, ездит на моей машине и пользуется моими деньгами. Зато мне приятно пройтись с ним по улице!
– Что ещё тебе с ним приятно? – заорал Севка.
– Всё! – выкрикнула в ответ Шуба. – Мне всё с ним приятно! И я стану его женой!
– Так… – Севка яростно пнул барный стул и побежал на балкон.
Алекс стоял возле перил и романтично смотрел на звёзды.
– Что ты в ней нашёл? – пихнул его Севка в грудь. – Она же… страшная!
– Козёл ты, – поймал его за руку Алекс. – Александра – красавица.
– Скажи, тебе нужны её деньги? – Севка с трудом вырвал руку.
– Я докажу, что это не так, – спокойно ответил жених.
Его выдержка и самообладание так взбесили Фокина, что он не выдержал и вмазал ему под дых. Пресс оказался железным, Алекс только тихонько крякнул, но устоял.
– На твоём месте я бы тоже меня ударил, – невозмутимо сказал он. – Но если ты хочешь приходить в этот дом, мы должны подружиться.
– Я никогда не стану прошлым для Шубы, слышишь?! – сквозь зубы процедил Севка. – Ни-ког-да!
В кармане завибрировал мобильный и, чтобы показать, что он тоже спокоен, Севка ответил на звонок подчёркнуто вежливо:
– Я вас слушаю.
Адвокат Женя Данилов взволнованно что-то сказал и потом повторил это три раза, чтобы до Фокина дошёл смысл сказанного.
– Что?! Что происходит?! – На балкон прибежала Шуба и начала трясти за плечо побелевшего Севку. – Почему ты молчишь?!
– Папаня в изоляторе повесился, – тихо ответил Фокин.
* * *
– Да в морге ваш Фокин! В морге! – твердил дежурный мент с погонами младшего лейтенанта, но ни потрясти его за грудки, ни дать в морду, не было никакой возможности, потому что это было здание РОВД, да и сил никаких не осталось.
Васька Лаврухин, примчавшийся через десять минут после того, как ему позвонила Шуба, заорал на младшего лейтенанта:
– Я же говорю тебе, Панков, есть сведения, что Фокина откачали и увезли в лазарет!
– Так и валите в лазарет, что вы ко мне привязались? – оскорбился Панков. – А я говорю, что бомж этот кладбищенский – в морге!
Лаврухин схватил за руку Шубу, и потащил её к машине.
Севка пошёл за ними.
Через десять минут они сидели в приёмном покое больницы.
– Да, привезли Фокина, жив ваш папаша, – кивнул дежурный врач. – В реанимации он лежит. Плохой совсем.
– Попрощаться пустите? – спросил будто бы не сам Севка, а кто-то за него озвучил его мысли. Он вообще будто видел себя со стороны – маленького, щуплого, всклоченного, несчастного и потерянного…
Кажется, когда умирают, видят себя со стороны.
– Не положено свиданий, – вздохнул врач, но, подумав, добавил: – Хотя… уж больно тяжёлый больной, давайте попробуем договориться.
Лаврухин с дежурным врачом куда-то ушли.
Шуба села рядом с Севкой на пластиковую скамеечку и, обняв его за плечи, прижалась к нему.
– Ну живой же! – зашептала она. – Пусть в реанимации, но живой! Твой папаня сильный, он выкарабкается!
– Не мог он в петлю полезть, – давясь слезами, пробормотал Севка. – Не мог! Ты папаню не знаешь, он любит жизнь в любых её проявлениях, даже тюремных.
Они помолчали немного, Севка чувствовал, как бьётся Шуркино сердце – взволнованно и учащённо.
– Хочешь, я не буду выходить замуж за Алекса? – вдруг спросила она.
– Не хочу. Не сидеть же тебе из-за меня всю жизнь бобылихой.
Сердце у Шубы дало сбой и заскакало галопом. Наверное, она ждала другого ответа, но Севка не мог его дать.
– Пошли! – крикнул из мерцающего дневными лампами коридора Лаврухин. – У нас есть несколько минут на свидание Генрихом!
В сестринской всем выдали белые халаты, бахилы и какие-то дурацкие маски. Словно стая инопланетян они ввалились в палату реанимации.
Папаня с синюшным лицом и багровой полосой на шее лежал под белой простынёй. Какой-то шумный агрегат через прозрачную маску качал воздух в папанины лёгкие, отчего грудь у Генриха то вздыбливалась, то опадала.
– Папаня! – бросившись к нему, Севка упал возле кровати на колени. – Папаня, вернись! Я тебя люблю больше всех на свете! У меня кроме тебя никого нет!
Шуба с Лаврухиным, не найдя стульев, уселись на подоконник.
Папаня вдруг открыл глаза и сорвал с себя аппарат искусственной вентиляции лёгких.
– Севун, дай водяры, день торговли надо отметить! – прохрипел он.
– Не положено, – всхлипнул Севка. – Ты сам дышать можешь?
– Если не дашь, сдохну немедленно, – пригрозил Генрих Генрихович. – Я уже почти месяц в общественной жизни никак не участвую!
Шуба порылась в сумочке, отыскала туалетную воду с пульверизатором и подошла к Фокину-старшему.
– Рот откройте, – распорядилась она, наклоняясь над кроватью.
Папаня широко распахнул пасть, показав вполне приличные зубы и опухшую глотку. Шурка несколько раз прыснула туда туалетной водой.
– Отсутствие алкоголя для постоянно пьющего человека – большой стресс, – пояснила она. – Он не столько от повешания умирал, сколько от отсутствия водки.
– Другое дело! – обрадовался Генрих. – Теперь можно жить дальше!
– Скажи, что ты не сам повесился! – взмолился Севка, хватая его за руку.
– Сам. Штаны снял и на них повесился. Тошно стало! Не вынес информационной блокады. Скажи, Севун, Египет открыл границу с Сектором Газа? – Генрих опять открыл рот, и Шуба снова брызнула туда туалетной водой.
– Генрих Генрихович, на вашем месте я бы признался, что вам помогли повеситься, – сурово сказал Лаврухин. – У вас же на руках синяки!
– Кто помог-то? Дохляк, которого мне вчера в камеру подсадили?! Да я его сам десять раз повешу! А синяки – это трупные пятна, – хмыкнул папаня.
– Зря вы так, – вздохнул Вася. – Вас завтра же в психушку определят долечиваться.
– А там день десантника дадут отметить? – оживился папаня.
– Там каждый божий день – день десантника, – усмехнулся Вася, доставая из кармана разрывающийся от вибрации мобильник. – Лаврухин у аппарата! – рявкнул он в трубку.
– Время! – В палату заглянул конвоир и, принюхавшись, вдруг спросил: – Почему одеколоном пахнет?
– Это миазмы моей души! – бодро откликнулся Фокин-старший. – Лю-юди, а кого утвердили в должности президента Ирана?! – заорал он.
– Больному лучше? – удивился конвоир.
– Больному хуже! – заявила Шуба и, незаметно сунув под подушку туалетную воду, быстро нацепила на папаню кислородную маску. – Не дёргайтесь и притворяйтесь смертельно больным, – шепнула она Генриху.
– Ещё раз повесишься, убью! – показал ему кулак Севка.
– Время! – напомнил конвоир и скрылся.
– Я должен срочно уехать, – вдруг заторопился Лаврухин. – На моём участке девку ножом пырнули. Прямо в частной гостинице! – Вася рванул к двери и выбежал в коридор.
– Ка-ка-какую девку?! – помчался за ним Севка. – В ка-кой гостинице?! В «Золотом петушке»?!
– Откуда ты знаешь? – резко остановился Лаврухин.
– Там… там… там… там… – От ужаса Фокин не мог ничего сказать.
– Ты оставил там свою игровую приставку? – догадалась подбежавшая Шуба.
– А-а-а-а-а-а-а-а! – завопил Фокин, бросаясь вниз по лестнице к выходу.
* * *
Кристи уже погрузили в «Скорую», когда Севка, Лаврухин и Шуба на «Астон Мартине» подлетели к «Золотому петушку». Она лежала на носилках под простынёй, пропитанной кровью, и попыталась что-то сказать, увидев Севку, запрыгнувшего в машину.
– Ей нельзя разговаривать, – попытался оттеснить его от носилок врач. – Она потеряла очень много крови.
– Это плохой клип, – пробормотала Кристи. – Я в нём больше не буду сниматься…
– Кто?! Кто на тебя напал?!! – склонился над ней Фокин.
– Батюшка.
– Кто?!!
– Батюшка…
– Она бредит? – в отчаянии обратился Севка к врачу, который уже установил Кристи капельницу.
– Послушайте, – устало ответил врач, – эта девушка чудом спаслась! Её ударили ножом в сердце, но силикон в груди помешал попасть в цель. Выйдите из машины, вы мешаете мне работать!
Севка вылез из «Скорой» и, махнув рукой Шубе, которая курила в машине, побежал в гостиницу.
В номере работала оперативная группа со следователем прокуратуры.
Бледный Лаврухин крутился возле огромной лужи крови, залившей порог и пол в коридоре.
– Она говорит, что на неё напал батюшка, – запыхавшись, сообщил ему Севка. – Бредит, наверное.
