Вот таким легендарным человеком был Иван Игнатьевич.
— Ну что, голубь сизокрылый, не сыграть ли нам в шахматишки? — проговорил старик, доставая складную доску и расставляя на ней фигуры. — Помнится, последний раз ты меня обставил…
Лене досталось играть белыми. Он сделал традиционный ход е2 — е4 и задумчиво проговорил:
— Вы ведь, Иван Игнатьевич, всех в городе знаете!
— Ну уж, ты скажешь, голубь… — протянул старик, сделав ответный ход. — Всех не всех, но кое-кого, конечно, знаю… а всех только горсправка знает, и то вряд ли…
— А вот, к примеру, к кому бы вы обратились, если бы захотели оценить марку?
— Марку? — Старик поднял на Маркиза проницательный взгляд выцветших от времени глаз. — Я так понимаю, что мы не только в шахматы играем, но еще и деловую беседу ведем, а у меня же, ты знаешь, принцип — я никогда не работаю бесплатно. Конечно, вопрос пустяковый, но принцип прежде всего!
— Само собой, Иван Игнатьевич, само собой! — Леня достал из кармана сложенную вдвое хрустящую зеленую бумажку и положил ее на доску со стороны черных. Старик забрал купюру двумя пальцами, задумчиво пробормотав:
— Пожалуй, следующий раз перейдем на расчеты в евро, а то доллар, паразит, все падает и падает… никому верить нельзя! Ну да ладно. Что за марка?
— Конкретика вам, я думаю, не нужна, хватит того, что марка дорогая… очень дорогая.
— Чистая или с душком? — Старик бросил на Леню острый мгновенный взгляд.
— Думаю, что с душком, — признался Леня.
— Ну что ж… — Иван Игнатьевич сцепил руки на колене. — В клуб филателистов, понятное дело, соваться нельзя. Там народ очень болтливый. Если кто-то увидит редкий экземпляр — считай, завтра об этом уже весь город будет знать. Вместе с окрестностями. Это все равно что на базаре слух пустить.
— Само собой, — кивнул Маркиз.
— Значит, нужен тебе, голубь, такой человек, который со всеми в клубе перессорился и отношений не поддерживает. Но в то же время дело свое знает на самом высоком уровне… Кстати, голубь сизокрылый, тебе, кажется, шах!
— Да что вы говорите? И правда! А вот мы так пойдем… — И Леня переставил ладью.
— Кроме того, ты сказал, что марка с душком. Значит, нужен тебе человек, который криминала не очень боится. Без особых, так сказать, моральных принципов. Короче, нужен тебе Стасик Полуянов, — решил наконец Иван Игнатьевич. — Человек он склочный, вздорный, скандальный, посему в клубе со всеми переругался и второй год носа туда не показывает. Кроме того, настоящий фанат, на все пойдет ради того, чтобы на редкую марку только посмотреть, только в руках ее подержать. И криминала не побоится. В свое время купил с рук коллекцию, украденную у одного профессора… — Иван Игнатьевич мечтательно зажмурил глаза, вспоминая свое боевое прошлое. — Так что записывай адресочек… а лучше, конечно, так запомни — лишняя писанина в нашем деле ни к чему, а ты человек молодой, память у тебя хорошая, не то что у меня, старика…
— Не кокетничайте, Иван Игнатьевич! — усмехнулся Маркиз. — Вашей памяти любой молодой позавидует, кому угодно сто очков вперед дадите… Кстати, вам, извиняюсь, шах и мат!
— Ну вот всегда ты так! — огорчился старик. — Усыпил мое внимание, отвлек своими расспросами и обыграл старика! Давай еще одну партию, реванш!
— Извините, Иван Игнатьевич, некогда! — Леня поднялся со скамейки. — В следующий раз! Очень приятно было с вами встретиться, а сейчас позвольте откланяться!
Судя по информации Ивана Игнатьевича, скандальный филателист Стасик Полуянов проживал в поселке Шувалово, в доме номер двадцать семь по Большой Болотной улице.
Леня миновал Поклонную гору, выехал на Выборгское шоссе, вдоль которого выстроились мрачные кирпичные замки и дворцы новых русских первого призыва (значительная часть которых закончила свои дни в криминальных разборках кровавых девяностых или парилась на нарах), современные таунхаусы менеджеров крупных западных компаний, свернул с шоссе по узкой заасфальтированной дороге, проехал по перешейку между двумя Суздальскими озерами и оказался на Большой Болотной улице.
Здесь возникли некоторые сложности: часть старых домов на этой улице была снесена, на освобожденных участках полным ходом шло строительство новых зданий, поэтому разобраться с номерами было непросто.
Леня заметил на огороде возле одного из уцелевших бревенчатых домиков явно довоенной постройки повязанную цветастым платком женщину лет шестидесяти, вооруженную штыковой лопатой и ведущую безжалостную борьбу с сорняками. Затормозив возле забора, он окликнул ее и спросил, где находится двадцать седьмой дом.
Женщина распрямилась, воткнула лопату в землю, поправила платочек и только тогда проговорила:
— И не ходите вы к нему. Все равно он не продаст. К нему уж сколько приезжало, и из Москвы, и из Сибири. Даже с самой Воркуты! Страшные деньги предлагали, а он ни в какую! Такой уж он человек — уперся и ни за что не согласится!
— Это вы про кого же? — поинтересовался Маркиз.
— Как про кого? Вы же двадцать седьмой дом ищете, стало быть, его, Станислава! Вы ведь дом у него хотите покупать? Только все одно не продаст! — Разговорчивая огородница приблизилась к забору и доверительно понизила голос: — Вот я бы давно продала! Моя бы воля — хоть сейчас! Продала бы да купила себе хорошую квартиру…
— Так что же вас останавливает? — полюбопытствовал Маркиз. Это было его ошибкой. Женщина оперлась на забор и приступила к развернутому ответу:
— Не что, а кто! Она, Ритка, невестка моя! Зараза бескультурная, жадоба неугомонная! Чтоб у нее глаза повылазили, чтоб ее ветром перевернуло и кверху ногами шлепнуло! Ни в какую не соглашается, боится, как бы я через то не разбогатела! А поскольку у нас дом с братом на двоих записан, мне без нее никак не продать! А он, Станислав-то, один живет, сам себе хозяин. Когда с женой разводился, она себе квартиру забрала, а его в эту сараюшку загнала. Так теперь-то, вишь, как эти дома подорожали! Она в своей хрущобе кукует, а он может сараюшку свою за страшные деньги продать и купить себе обалдительные хоромы!..
— Так все же, где двадцать седьмой дом? — прервал ее рассуждения Маркиз.
— Везет же некоторым! — вздохнула женщина. — Только все одно он не продаст, и не надейтесь… В общем, вон тот дом недостроенный видите? Хозяина посадили, так стройка-то и встала. Как раз за ним и будет двадцать седьмой!
Леня поблагодарил ее, проехал мимо недостроенного особняка и остановил машину возле покосившегося забора, за которым виднелась невзрачная, серая от непогоды избушка с торчащей над крышей кирпичной трубой. В огороде копошился сутулый мужчина неопределенного возраста с большим шишковатым носом и торчащими из-под мятой кепки рыжими волосами.
— Станислав? — окликнул его Маркиз.
Домовладелец бросил на него мрачный взгляд из-под козырька и проговорил:
— Проезжай! Проезжай по-хорошему, а то собаку спущу!
Никакой собаки поблизости не было, Леня выбрался из машины и подошел к калитке.
— Станислав, мне бы с вами поговорить надо.
— Сказано — проезжай! — Хозяин угрожающе набычился. — Я своего дома не продам!
— Да я вовсе не по поводу дома! — Маркиз понизил голос. — Я вам хотел кое-какие марки показать…
— Марки? — Станислав оживился. — Так чего ж ты мне сразу-то не сказал?
— Не хотел на всю улицу кричать. Так мы что, здесь будем разговаривать, или вы меня в дом пустите?
— Ну ладно, так и быть, заходи! — смилостивился хозяин и открыл калитку.
Они поднялись по рассохшемуся, давно не крашенному крыльцу и вошли в тесные сени. Хозяин сбросил с ног огромные галоши, перелез в разношенные войлочные тапки и прошел в комнату, пригласив Леню за собой.
Маркиз ожидал увидеть беспорядок и запустение, однако в этой комнате, к его удивлению, было чисто и прибрано. Дощатый пол был застелен чистыми домоткаными половиками, на круглом столе белела крахмальная скатерть, старенький комод застелен кружевной салфеткой. Казалось, Леня попал в дом не одинокого холостяка, а помешанной на чистоте старой девы.
— Ну, что за марки? — спросил хозяин, нетерпеливо потянувшись к Лениному портфелю.
Прежде чем отправиться к Станиславу, Леня заехал в филателистический магазин и купил там с десяток марок, чтобы было с чего начать разговор. Он открыл портфель и положил на стол конверт со своими покупками.
Станислава словно подменили. Он перестал суетиться, неторопливо выдвинул верхний ящик комода, достал оттуда пинцет и увеличительное стекло, точнее, старинную лупу на бронзовой ручке. Затем уселся за стол, вытряхнул на скатерть содержимое конверта и принялся разглядывать марки.
Это занятие заняло у него минут пять. Закончив, он сложил марки обратно в конверт и повернулся к Маркизу:
