Капитан так расчувствовался, вспомнив детство золотое, что перенес частичку своей нежности с героического поросенка на актрису. И тут очень кстати в дверях появилась пухленькая девушка в розовой курточке с капюшоном.
Гудронов, изрядно замерзший, искренне ей обрадовался.
– Вы? – удивилась Л. Ирискина. – Что вы тут делаете?
– Вас жду! – честно ответил капитан, он вообще был очень правдивый и бесхитростный человек.
– А зачем? – нахмурилась Людмила. – У вас ко мне еще какие-то вопросы?
– Ну-у... – Гудронов смущенно потоптался на месте и неожиданно ляпнул, справившись с параличом голосовых связок: – Можно попросить у вас автограф?!
– Автограф? – удивленно переспросила Людмила, почему-то почувствовав к этому странному милиционеру неожиданную симпатию. – И ради этого вы два часа ожидали меня на морозе?
Все это было заведомое преувеличение и даже явная неправда, потому что на улице было прохладно, но все же не зима, а осень, середина октября. И с тех пор как Сеня Гудронов влез без спросу на репетицию, он успел еще забежать ненадолго в отделение и пообедать с Ананасовым в «Завтраке на траве».
Совершенно случайно у Людмилы оказалась с собой программка спектакля, где все три поросенка весело улыбались с обложки. На улице писать было неудобно, и Гудронов, расхрабрившись, пригласил Л. Ирискину в небольшую кондитерскую на углу.
Людмила очень любила сладкое. Она прекрасно понимала, что при ее работе эта любовь недопустима, можно даже сказать, преступна, но ничего не могла с собой поделать. И сейчас она не удержалась и выбрала целых два пирожных – корзиночку и яблочный штрудель.
Несгибаемый капитан Семен Гудронов тоже любил сладкое, только тщательно скрывал это от всех, особо опасаясь насмешника Ананасова. Поэтому он, незаметно пересчитав в кармане наличность, решил, что для пользы дела ему тоже необходимо взять два пирожных, и выбрал трубочку с вареной сгущенкой и буше. Официантка принесла еще две большие чашки кофе со сливками и тертым шоколадом.
Далее выяснилось, что, кроме любви к сладкому, у бравого капитана и артистки есть еще много общего. Оба не любили рано вставать, ужасно не любили холодную зиму и терпеть не могли серый цвет. Кроме того, оказалось, что милиционер и артистка любят детей – Людмила потому и выбрала работу в детском театре, а Гудронов долго рассказывал о своих племянниках.
Вообще как-то так получилось, что капитан ничуть не стеснялся данной особы женского пола и был весел и разговорчив. Возможно, этому способствовало, что Л. Ирискина оставила свою враждебность и вела себя просто и доброжелательно. Она была так непосредственна, что даже попробовала кусочек от каждого Сениного пирожного. Принимая из ее рук ответный кусочек яблочного штруделя, Гудронов увидел близко ее глаза и смутился до слез.
Чтобы скрыть свое состояние, он принялся много и увлеченно говорить и, сам того не желая, выболтал Л. Ирискиной, какое отношение розовый поросенок имеет к делу. Причем девушке не понадобились наводящие вопросы, Сеня интересничал и рассказывал, до чего у него сложная и опасная работа.
Капитан Гудронов был далеко не первый, с кем судьба сыграла подобную злую шутку, многие мужчины так попадаются. Людмила смотрела ему в глаза, слушала внимательно, согласно кивала и очень к месту опускала глаза. К концу приятного времяпрепровождения у Гудронова сложилось впечатление об актрисе детского театра как об умной, скромной и очень милой девушке. Неизвестно, что подумала о капитане Л. Ирискина, известно, что она сделала после того, как Гудронов, взглянув ненароком на часы, охнул и заторопился, предварительно выспросив у девушки номер ее телефона.
Официантка унесла пустые чашки, Людмила посидела еще немного за столом, нахмурив брови и кусая губы, потом достала пудреницу и тюбик темно-розовой губной помады. Она тщательно и не спеша накрасила губы, потом долго рассматривала себя в маленькое зеркальце. Казалось, она спрашивает себя о чем-то и думает, как поступить, причем вопрос этот касается очень важных вещей. Наконец она пришла к решению, погладила складку между бровей, тяжело вздохнула и нашла в мобильнике хорошо знакомый номер.
– Олька? – спросила она вполголоса. – У меня к тебе разговор...
За неделю до описываемых событий Лола сидела дома и скучала.
С ней случился один из довольно редких приступов депрессии.
Причина этих приступов, помимо плохой осенней погоды, была обычно одна и та же: Лола вспоминала о театре.
«Если бы я не бросила театр, если бы не поддалась на Ленькины уговоры, сегодня, возможно, я стояла бы на сцене, в ярком свете софитов, и кланялась аплодирующему залу... зрители хлопали бы стоя, кричали „Браво!“, поклонники взбирались на сцену с букетами, а прочие актрисы бросали на меня из-за кулис завистливые взгляды...»
Она предпочитала не вспоминать унылые театральные будни, холодную гримуборную, которую приходилось делить на двоих, а то и на троих, строгого режиссера, который никогда не бывал доволен, как бы она ни выкладывалась на сцене... предпочитала не вспоминать бесконечные репетиции, интриги остальных актрис, которые пытались отобрать у нее хорошие роли, предпочитала не вспоминать бедность, рваные колготки и пальцы, исколотые иголкой, из-за того, что она сама перешивала свои театральные костюмы...
Сейчас ей казалось, что театр – это сплошной праздник, успешные премьеры, цветы и овации.
И как раз в такой момент ей позвонила старая знакомая по театру Люда Ирискина.
Людмила принялась расспрашивать Лолу о жизни, была удивительно внимательна, говорила с неестественно жизнерадостной, приподнятой интонацией, в общем, чуткая на фальшь и театральность Лола быстро сообразила, что той что-то от нее нужно.
– Людка, – перебила она знакомую, – тебе что – денег в долг дать? Так ты так и скажи! Мы же с тобой тыщу лет знакомы!
– Каких денег! – обиделась Ирискина. – Зачем денег? Что я, нищая, что ли... но вообще-то, Оль, я тебя и правда хотела кое о чем попросить...
– Ну так скажи прямо! Что ты ходишь вокруг да около!
– Ты ведь актриса, Оля... это же – как езда на велосипеде, навык остается на всю жизнь...
– Ну, допустим! – Лола все еще не понимала, к чему клонит Людмила.
– А не могла бы ты меня подменить в одном спектакле? Понимаешь, мне очень нужно быть в другом месте, а режиссер у нас – просто зверь! Он и репетициюто ни за что пропустить не позволит, даже с температурой; говорит, что единственная уважительная причина для прогула – это смерть, а уж чтобы пропустить спектакль, об этом и речи быть не может! Он меня запросто на декорации повесит!
Лола снова вспомнила огни рампы, цветы, аплодисменты... все то, чего ей так не хватало в жизни... Людмила позвонила ей удивительно вовремя!
– Да, но я ведь ни разу не репетировала роль... – спохватилась она, когда уже почти дала согласие. – Я ведь даже текста не знаю... больше того – я даже не знаю пока, что за спектакль!
– Да не бойся, роль очень простая! – снова залебезила Ирискина. – Я тебе текст завезу, ты его в два счета выучишь... главное, войти в образ, но с этим у тебя не будет проблем...
– А какой образ-то? – переспросила Лола, почувствовав неладное.
– Положительный образ... – мялась Людмила, – очень симпатичный... обаятельный...
– Ну ты скажешь наконец? – выпалила Лола, теряя терпение.
– Пятачок!.. – выпалила Людмила.
– Какой еще пятачок? – недоуменно переспросила Лола.
– Лучший друг Винни Пуха... спектакль так и называется – «Винни Пух и все-все-все»...
– Так что – я должна играть поросенка?! – ужаснулась Лола. – Да как ты могла мне такое предложить? Мне, которая играла Офелию и Джульетту! Мне, которая играла леди Макбет и Марию Стюарт! Мне, которая играла Виолу в «Двенадцатой ночи»! Как у тебя только язык повернулся? Может быть, ты предложишь мне сыграть полкило ветчины, которую сделали из этого самого Пятачка? Что уж там, не стесняйся! Мы ведь с тобой столько лет знакомы!
– Между прочим, ты помнишь – во время обучения актерскому мастерству нам приходилось играть даже корку засохшего сыра! – напомнила ей Ирискина. – А на втором курсе Сигизмундов велел сыграть садовую скамейку – и ничего, играли! Олька, ну я тебя просто умоляю, у меня безвыходное положение! Мне очень, просто очень нужно быть во время спектакля в... в одном месте! И между прочим, если бы ты ко мне обратилась, я бы все сделала для подруги! И делала, кстати, а ты уже забыла! Правду про тебя говорили, а я еще не верила!
– Что это про меня говорили? – вскричала Лола. – Какие еще сплетни? Признавайся немедленно!
– Говорили, что тебя выгнали из театра, потому что жена режиссера пригрозила ему разводом, если он немедленно от тебя не избавится! Говорили, что она адвоката даже нашла, специалиста по разделу имущества! И обещала своего муженька оставить ни с чем! Он испугался, конечно, ну и...
– Какая ужасная ложь! – возмутилась Лола. – Вопервых, он вообще не женат, а во-вторых, я сама уволилась, потому что мне надоел их задрипанный театр! И ты поверила?
