Чпок еще рас просмотрел списки и, не долго думая, огласил свой вердикт:
— Усмирить смутьянов и распять по примеру их Учителя.
Несколько рыл из ватаги Занездры все же уцелело. Где они попрятались, сам Бог не знал. Объявили они войну Чпоку. До Чпока дотянуться они не могли, вот и начали ему в отместку охоту на Чужих.
В тот вечер пара Чужих возвращались к себе домой в Райцентр из овощной деревни. Часть овощей сельчане сдавали на хозяйство Чпоку. Приезжала грузовая точила, и Чужие помогали загрузить ее картохой, капустой, огурками и помидорками, после чего расходились по домам.
Чужие шли по лесной тропинке, мимо небольшого ельника. Первый Чужой трепался по мобиле. Второй остановился справить нужду, потому чуть отстал. В этот момент из ельника раздались крики: «Смерть пришлякам!», и на первого Чужого посыпался град резиновых пуль. Второй Чужой пустился наутек. Вслед ему стрекотали маслята, и пара из них больно щелкнула его по бошке. Но он все же успел улепетнуть.
А первому Чужому повезло меньше. Он шмякнулся на землю, и тут из кустов повыскакивали вооруженные травматовыми волынами стрельцы. Вооружены они были не только волынами, но и перьями, вот и стали ими тыкать поверженного Чужого в спину, проверяя, жив ли он или мертв. Тыкали, тыкали, вот и дотыкались до того, что он и взаправду очутился мертв.
А на следующий день к дому Чпока кто-то подбросил отрезанную бошку Чужого и в придачу к ней маляву. Та малява гласила: «Ты, Чпок, чмошный смерд и тебе грядет трындец. Мы будем резать Чужих, пока всех не дорежем, а опосля примемся за тебя. А когда тебя, блядину, прикончим, то Кобыла твоего, знай, падла, отымеем в жопень. Вот и весь к тебе разговор». Далее следовали стихи: «Гей, ты, родная земля! Всю тя Чужие заполонили! Да подымем стяг наш правоверный и погибнем за Распня!» И подпись: «Беспредельная Ерь».
Чпок вознегодовал не на шутку. Велел Чужим во что бы то ни стало отыскать смельчаков, да их и уговаривать не пришлось, сами жаждали включить ответку. Рыскали, рыскали, да все без толку — ведь тех, кого знали, уже распяли.
Но тут случай вмешался, помог, сами о себе выступалы заявили. Распорядился Чпок по местностям засады устроить. Вот одна и была прямиком у памятника Кобылу. Появились ночью у него бритые пацаны, нассали в огонь, цветник затоптали. Потом стали на памятнике баллончиком выводить: «Могила Кобылу!» Тут-то их и сцапали Чужие, те даже пикнуть не успели. Одного, правда, завалили на месте в отместку за сородича. А остальных представили народу для решения. Верховодил молокососами ярый пацан по кличке Лютик, сын местной шалавы Клюшки, а по батьке сам, как оказалось, наполовину Чужой. Все кулаком грозился, проклиная матюками ненавистных Кобыла и Чпока. Но народ верно распорядился, заступился за Чужих, безо всяких подсказок проголосовал и этих распять, Чпоку даже впрягаться не пришлось.
Кобыл приходил снова и снова, и хоть жаждал по-прежнему этих встреч Чпок, но становились они все более мучительны, совсем иссох он, истосковался, под глазами отпечатались темные подошвы кругов. День смешался с ночью, Чпок завесил окна тяжелыми полотнищами штор, лежал в полумраке, дымил и днем, призывая Кобыла, но тот все по-прежнему, приходя, появляясь, касаясь, оставался недосягаемым, и эта недосягаемость изводила Чпока, лишая последних сил.
Летели дни скорой тарантайкой, а сколько их прошло, недели, месяцы или годы, Чпок не знал.
Из дома выехал он лишь однажды, проведать Скупщика, думал потолковать с ним о Паутине, но дом того оказался закрыт, заколочен досками. Справился о нем у Шейха, тот сказал, что, по слухам, взял Скупщик свою палку-кладоискатель, отправился с ней на болота, и больше его не видывали. Распорядился Чпок дом отколупонить и основать в нем научный музей Скупщика, увековечить память его, как первого человека, поведавшего миру о Паутине.
Набрал раз Чпок Пешему и Боксеру, но ни тот, ни другой, не отозвались, к трубке не подошли. Справился и о них у Шейха, тот разведал, что сказывают, совсем опостылела Боксеру жисть без гор, истосковался он без них, бросил свой пост и уехал зимой одной на Кавказ, а там пошел в тапочках прогуляться на гору Эльбрус, и исчез без следа.
И Пеший не смог усидеть на одном месте, снова решил Пешим стать, как в былые времена, и сорвался вдаль. Шел он, говорят, куда глаза глядят, ночевал, где придется, то на обочине пыльной дороги, а то в доме у хозяина доброго, и дочапал аж до земель сирийских, но забрел там в пограничную зону с соседней иракской страной, сцапали его тамошние Серые, накостыляли по и без того покоцанной его балде, как у них водится, и упекли в застенки местной крытки, где в подвале он до сих пор и томится.
Должности Пешего с Боксером были чисто формальные, забот особых не приносили, с порядком и так Чужие справлялись, так что исчезновения их никто и не заметил, а теперь и вовсе все дела заслуженно сосредоточились в руках Шейха.
А потом Чпок неожиданно получил письмо. Это было письмо от Скупщика. Чпок разорвал конверт. «Здравствуй, дорогой Чпок, — писал Скупщик. — Со мной все в порядке. Я прошел по болотам и вышел живым. Надо сказать, это далось мне не так легко. Я долго брел в сумерках, осторожно ступая по болотным кочкам. Но постепенно кочки стали разъезжаться, отодвигаясь все дальше и дальше друг от друга. Мне пришлось прыгать с одной на другую, и однажды я промахнулся и полетел прямо в мутную жижу. Она победно чавкнула и сомкнула над моей головой свою пасть. Я не чувствовал дна под своими ногами и думал уже, что пришел мой смертный час. Но на счастье, падая, я успел зацепиться кладоискателем за одну из торчавших из земли коряг. Я стал карабкаться вверх, держась за кладоискатель, и, слава Богу, коряга выдержала. Выбравшись на поверхность, я совершенно обессилел и потерял сознание. Придя в себя, я еще долго лежал ни жив ни мертв, не веря в свое чудесное спасение. Наконец, собрался с духом и отправился дальше. За болотами был просвет, там расступалась лесная чаща и начиналась широкая дорога, которая вела в неведомые края.
Не буду описывать тебе всех своих злоключений, но, пробираясь в Китай, я оказался в этой чудной стране, из которой покамест не могу никак выбраться. Здесь у гор заснежены вершины, но между ними зеленеют леса и поля. На берегах глубоких озер здесь пасутся белые лошади и яки. Деревья здесь столь древны, что с их ветвей свисают длинные бороды, подобные бородам яков. Леса здесь быстро сменяются степью и пустыней, вот почему можно встретить столь разную живность — от медведя и волка до барана и верблюда. В деревнях здесь растут бананы и цветут манго. Тут нет железных дорог и самолетов, так что жители перемещаются на лошадях, верблюдах и точилах. Жизнь здесь легка, но жители страшны. Они странны и неприветливы. Днем здесь правят Шаманы, а ночью один властитель — беленькая. Люди встречаются у ларьков, напиваются беленькой и режут друг друга. Тела выживших здесь испещрены сотнями шрамов, и на душе каждого не меньше десятка убийств. Мокрое дело здесь столь привычно, что сильно за него не судят, отсидит убийца пару годков и уже гуляет на свободе.
В первый же день моего пребывания здесь со мной приключилась неприятность. Я шел через лес, когда меня окружили жители одной из ближайших деревень. Они сказали, что я чужак, и они пропустят меня дальше, если только я выдержу бой с медведем. Отказаться я не смел, и они напустили на меня злющего зверя. Шерсть его вздыбилась от гнева, а глаза налились кровью. С ревом он ринулся на меня, но я успел увернуться, зверь пролетел мимо и воткнулся в толпу зрителей. Одного из них он успел разорвать на куски, пока другие отгоняли его прочь острыми вилами.
С тех пор меня зауважали как прошедшего испытание и больше не трогают. В следующей деревне я решил заглянуть в продуктовый магазин. Не обнаружив там ничего стоящего, я вышел на улицу. В магазине я познакомился с двумя жителями. Один купил бутылку беленькой, другой буханку хлеба. Стоя у выхода мы разговорились. Мужики закурили. Я попросился на ночлег. Тот, что купил бутылку беленькой, назовем его Даль, согласился приютить меня. К нам подошла маленькая девочка, лет семи, внимательно посмотрела нам в лица, и сказала, что нас — два с половиной человека. «Как же так, — удивился я, — ты, верно, ошиблась, не может быть двух с половиной людей, нас точно — трое». «Нет, — твердила девочка, — вас два человека и еще полчеловека». Мы посмеялись и пошли к домам. Только мы собрались распрощаться с человеком, купившим буханку хлеба, назовем его Лям, как вдруг по сопкам к нам кинулась лошадь. Лошадь эта была столь голодна, что, приблизившись к нам, откусила буханку вместе с рукой Ляма. Кровь хлестала из раны, Лям катался по земле, воя от боли. Даль бросился в деревню за помощью, а я остался с раненым. Но когда подоспела лекарка, он был уже мертв. Лошадь же ускакала обратно в горы.
