Хуттунен вспотел, громкие раскаты колоколов сотрясали церковь. Этот инфернальный звон слышали, наверное, на другом конце губернии, если не в Рованиеми — теперь все узнают, как громко приходится в этой набожной губернии созывать христиан на молитву.
Хуттунен мельком взглянул на часы — без одной минуты десять. Ровно в десять можно остановиться, ведь и пастору надо слово предоставить. В ушах так и гудело от дьявольского звона.
Ровно в десять Хуттунен отпустил веревки. Маленький колокол ударил еще пару раз, большой — один. В башне воцарилась тишина.
Внизу послышались смиренные песнопения. Необычный воскресный концерт ни у кого не вызвал подозрений.
Проповедь наверху была слышна плохо, зато к заключительному псалму Хуттунен с удовольствием присоединился.
Служба закончилась, народ вышел из церкви и направился к стадиону. В это воскресенье десятину не собирали — звонарь был болен, а его заместитель сидел связанный в башне. Но никто из жителей деревни особо не огорчился. Хуттунен чувствовал легкие уколы совести: из-за него голодные дети неверных теперь останутся без пожертвований, и он дал слово, что, когда станет богатым предпринимателем, возместит общине этот ущерб и отправит детям деньги.
На стадионе орали громкоговорители. Хуттунен пересел поближе к окну, поднес к глазам бинокль Эрвинена. Он видел группу спортсменов в тренировочных костюмах и человек сто зрителей. На дальнем краю поля около ворот была огорожена ложа с несколькими стульями. Впереди всех сидел губернатор, вокруг него — влиятельные лица деревни: пристав, глава Коммунального совета, доктор Эрвинен, настоятель церкви, зажиточные фермеры, среди которых Гнусинен и Сипонен. Первый пришел в сопровождении жены, второй наслаждался свободой.
Хуттунен искал глазами председательшу Розу Яблонен. Он внимательно рассмотрел каждого и вдруг увидел ее — она стояла за стадионом, на опушке возле кладбища. Рядом — толпа молодых женщин в разноцветных платках и юбках. Хуттунен так обрадовался, что чуть не взвыл в знак приветствия.
Заговорил губернатор. Громкоговорители были установлены так, что в башне его речь слышалась дважды. Казалось, он сам себя передразнивал. Губернатор подчеркнул важность таких соревнований и призвал народ при возможности всегда в них участвовать. Затем губернатор перешел к теме репарации, которую Финляндия обязана выплатить, а для этого финны должны бросить все силы на спортивные достижения.
— За каждый, хоть на секунду, хоть на десятую долю секунды опоздавший поезд на границе с СССР Финляндии приходится платить огромный штраф — таков договор о репарации. Пусть для нашей молодежи это послужит наглядным примером того, что на финишной прямой промедление недопустимо.
Затем губернатор заговорил о предстоящей Олимпиаде в Хельсинки. Он надеялся, что следующим летом губернские спортсмены тоже смогут принять в ней участие и подарить Лапландии много золотых и серебряных медалей.
После этого начались соревнования. Лаунола придвинулся к Хуттунену, наверное, тоже хотел посмотреть. Хуттунен особой симпатии к нему не питал, но все-таки подвинулся и позволил работнику сесть у окна. Несчастный заместитель звонаря с благодарностью стал смотреть соревнования по метанию копья.
Какой-то житель Кантоярви метнул копье прямо в ложу губернатора. Спортсмен, несмотря на прекрасный результат, был немедленно дисквалифицирован.
В прыжках с шестом использовали новые бамбуковые шесты. Хуттунен ожидал отличных результатов, но его ожидания не оправдались — победитель едва превысил 3,45 метра.
Когда ему вручили награду — ложку, Хуттунен не выдержал и крикнул:
— Слабак!
Его крик раздался над стадионом. Зрители и гости взглянули на небо. В тот самый момент с кладбища с громким карканьем вылетела стая черных ворон. Губернатор и зрители снова уставились на арену.
Хуттунен с интересом следил за бегом с препятствиями. В нем участвовали всего три спортсмена и фотограф из «Вестей Похьолы», который, размахивая фалдами фрака, бежал с ними рядом, делая снимки. В этом забеге, подумал Хуттунен, победил фотограф, так как перед самым финишем спортсмен сильно ушиб колено и его пришлось нести к доктору Эрвинену в гостевую ложу. Эрвинен вежливо поклонился губернатору, снял со спортсмена форму и ударил по колену. Воздух сотряс пронзительный крик.
Хуттунен и Лаунола досмотрели соревнования до конца, но больше, чем победители, Хуттунена интересовала председатель огородного кружка, чьи золотые кудри нежно развевал августовский ветер.
Покончив с официальной частью, губернатор отправился в гости к приставу. На берегу реки Кеми его уже ждала натопленная сауна, на веранду вынесли соленья, сварили кофе. Помимо пристава почетную свиту губернатора составляли доктор Эрвинен, настоятель церкви, глава коммунального совета и банкир Хухтамойнен. Учителя не позвали, зато в число избранных попал Гнусинен благодаря своему большому имению и деньгам, заработанным на Корейской войне.
Речь как раз зашла о войне, об Олимпиаде, репарациях, индустриализации Лапландии и лесозаготовках, которые сейчас развернулись и на государственных землях.
— Наш народ еще встанет с колен, — вещал голый губернатор, вылезая из холодной реки.
После сауны гости прошли в дом, где открыли бутылочку коньяка. Выпили по одной — губернатор, к сожалению, оказался трезвенником.
— А propo, как говорится, остался еще один нерешенный вопрос… Уже до Рованиеми докатились слухи, что у вас в губернии завелся сумасшедший, который отказывается ложиться в лечебницу по доброй воле. Говорят, он развлекается тем, что воет по ночам.
Пристав поперхнулся. Он попытался замять дело, мол, дураков везде хватает.
Но тут Эрвинен и Гнусинен, раскрасневшиеся от коньяка, пустились наперебой рассказывать губернатору о проделках мельника Гуннара Хуттунена. Они уверяли, что тот опасен, вооружен и всю деревню держит в страхе и что никто с ним справиться не может.
Пристав попытался смягчить краски, уверял, что мельник совсем не опасен, простой мужик, разве что немножко не в себе, не стоит относиться к его выходкам серьезно.
— Я бы скорее отнес мельника Хуттунена к добродушным дурачкам… Ну, немножко буйный, зато безобидный и в глубине души вполне законопослушный.
Но губернатор уже достаточно наслушался всяких историй.
— Сомнению не подлежит тот факт, что в моих лесах разгуливает на свободе вооруженный сумасшедший, который к тому же представляет опасность для жителей. Пристав Яатила! Вы должны усилить поиски. Его необходимо немедленно доставить в больницу. Для таких, как он, в обществе отведено специальное место.
В тот самый момент со стороны сопки Реутуваара послышался тоскливый вой. Окно в комнату было приоткрыто, губернатор распахнул его, чтобы лучше слышать. Лицо его засияло от возбуждения.
— Волк? Это волк воет?
Пристав подошел к окну, прислушался.
— Конечно, волк. Самец-одиночка. Наверное, из России перебежал, — заверил пристав, пытаясь прикрыть окно. — Летом он опасности не представляет.
Губернатор не дал закрыть окно, сказав, что первый раз в жизни слышит вой настоящего дикого волка.
— Это самое яркое переживание в моей жизни! Плесните-ка мне, пристав, по этому случаю еще коньяка!
Но тут Эрвинен разрушил очарование момента, язвительно заявив:
— Никакой это не волк. Я хорошо знаю голос своего пациента. Это мельник Хуттунен воет.
— Вот всегда он так, — подтвердил Гнусинен. — Это не нормальный волк, а сумасшедший Хуттунен. Ты и сам это, Яатила, прекрасно знаешь.
Приставу пришлось сознаться, мол, сейчас, когда он прислушался хорошенько, ему тоже показалось, что похоже на Хуттунена.
Губернатор взорвался от бешенства. Возмутительно! Кто допустил! Какой-то безумец терроризирует всю его губернию! Почему его до сих пор не поймали?
Пристав объяснил, что в это время года мельника не поймать — тут нужны много охотников, собаки и доля везения. А в губернии всего один полицейский, Портимо, и тот не справляется — уже несколько раз давал мельнику сбежать. Пусть Хуттунен пока воет, а осенью, да с первым снегом, пристав положит конец этому безобразию. Сейчас же ничего не поделаешь.
Но губернатор был настроен решительно:
— Я сделаю так, что сюда приедет из Рованиеми рота пограничников с собаками. Уж одного-то сумасшедшего в лесу мы поймаем! Если у вас, пристав Яатила, не хватает людей и собак, я лично займусь этим.
Окно закрыли. Губернатору налили кофе.
Пристав Яатила, злой и недовольный, сидел в своем кресле-качалке. Его работу раскритиковали. Всему виной длинный язык Эрвинена и этот болван Гнусинен… И, конечно, черт бы его драл, Хуттунен.
