– Фигня какая-то, – беззлобно сказал Маркиз.
– Точно, я тоже так подумала. Но, дорогой ты мой Ленечка, заверяю тебя, что, кроме этой памятной монеты, у старухи Денисовой в доме нет ну ничегошеньки ценного!
– Ты уверена?
– На все сто процентов! Уж как-нибудь глаз у меня наметан на разные ценности…
– Это точно, – вынужден был согласиться Леня, – тогда рассказывай дальше про монеты…
– Дочери профессора послушались папочку и постоянно носили монеты. Старшая Анна, сбежав из дома, взяла монету с собой…
– Так-так… – оживился Маркиз.
– Средняя завещала свою монету моей знакомой бабульке, а младшая, Татьяна, тоже забрала с собой монету, когда ушла из дома, начав карьеру в ЧК. Вот и все. Ты спрашивал, какого черта надо Биллу Лоусону от русских родственников? Так я тебе скажу, что, кроме этих монет, ему нечего от них ждать!
– Так-так, – повторил Маркиз, – а знаешь ли ты, что этот самый Василий Миклашевский – а он, несомненно, очень даже сильно замешан в этом деле, – что этот Миклашевский эмигрировал из России, долго жил в Европе и только после Второй мировой войны перебрался… как ты думаешь, куда?
– В Австралию! – ни на минуту не задумавшись, выпалила Лола.
– Умница, девочка, я всегда в тебя верил. А еще до этого он побывал в Эфиопии, нашел там могилу профессора, и черный слуга отдал ему личные вещи профессора и, самое главное, его дневники! А в дневниках этих очень много интересного, и Миклашевский писал в своих воспоминаниях, что у него дело идет к старости и что он отдал бы дневники родственникам, но, понятное дело, не может, потому что – железный занавес. Но это было тогда. А потом – вполне возможно, что он там, в Австралии, нашел нашего Лоусона и отдал ему дневники профессора. И этот кенгуру прочитал в дневниках что-то такое, для чего ему срочно понадобились все три монеты.
– А что, профессор ведь написал дочерям, чтобы берегли монеты, что они помогут им в жизни. А что может помочь в жизни, если не деньги?
– Причем большие деньги, раз этот сумчатый Лоусон решился на такие сложности – разыскивать родственников в далекой России? – спросил сам себя Маркиз. – Лола, решено: принимаем монеты за рабочую гипотезу! Пишу письмо Лоусону! Хотя нет, пока рано. Он же требовал, чтобы мы разыскали эту Ларису, если она жива… Кстати, ты нашла адрес в Улыбине?
– Улица Красных Партизан, дом номер двенадцать! – послушно отрапортовала Лола.
– Браво, девочка, я всегда в тебя верил! – льстиво пропел Маркиз и потянулся чмокнуть Лолу в щечку.
– Отстань, развратник! – отмахнулась она, и Леня с радостью понял, что Лола больше не сердится.
– Завтра же еду в Улыбин, хоть и жутко не хочется, – признался он, – но беру на себя эту сложнейшую миссию. Ты пока что ничего не предпринимай, отдохни, я через сутки вернусь, подумаем, что и как делать дальше.
– Отдохнешь тут! – вздохнула Лола. – С этаким зоопарком…
Поезд стоял в Улыбине всего три минуты. Проводник, сонно потягиваясь, подал Лене чемодан и благосклонно принял сторублевую купюру, которую Маркиз протянул ему со словами благодарности.
На перроне не было в этот ранний час ни души, и Леня пожалел, что здесь нет еще таких, как в Москве или Питере, кровожадных таксистов, поджидающих пассажиров в любой час дня и ночи, чтобы огорошить их несусветной ценой своих услуг. Леня сейчас охотно заплатил бы любые деньги человеку, который взял бы у него чемодан, привез в теплую чистую гостиницу и рассказал ему об этом заштатном городке все.
Однако такого человека в Улыбине не было, Ленины деньги никому здесь не были нужны. Да и вряд ли здесь имелась чистая теплая гостиница, прогресс явно не дошел еще до этих заповедных мест.
Леня вышел на вокзальную площадь. Здесь тоже было почти безлюдно, только одинокая торговка семечками дремала под облезлым стендом «Лучшие люди города» да белые змеи поземки дружно переползали через площадь.
На Леню густо пахнуло семидесятыми годами. За неимением других кандидатур, он направился к торговке, купил у нее в целях знакомства стакан невкусных семечек и спросил, где в Улыбине можно остановиться приезжему человеку и как найти улицу Красных Партизан.
Торговка посмотрела на него с неодобрительным удивлением, но в память о купленных семечках удостоила все же ответом:
– Где остановиться? Вот ты тута остановился, и стой, сколько хошь – никто тебе не запрещает… А никаких гостиниц я не знаю, была «Заря Востока», да уж лет пять как закрылась, все одно, никаких приезжих у нас не бывает. А на улицу Красных Партизан ходит двадцатый троллейбус…
Леня осведомился, где этот троллейбус останавливается, и торговка, которой и самой хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, ответила, что троллейбус в городе всего один, а почему он двадцатый – никому не известно, а останавливается он прямо тут, на площади.
Маркиз повертел головой в поисках какого-нибудь заведения, где можно было бы погреться и выпить кофе в ожидании троллейбуса – он и не мечтал уже о чашечке нормального эспрессо и согласился бы на бумажный стаканчик с коричневатой бурдой, но на улыбинской площади и это достижение прогресса не было предусмотрено, а спрашивать у старухи-торговки он побоялся – еще примет его за иностранного шпиона!
Холод начал уже проникать под его одежду, но в это время на площадь, дребезжа и грозя вот-вот развалиться, выполз действительно троллейбус номер двадцать, судя по внешнему виду, ровесник одноименного съезда КПСС, развенчавшего культ личности. Остановившись прямо перед Леней, троллейбус с ревматическим скрипом распахнул двери, которые при этом едва не отвалились, и принял Маркиза в свое негостеприимное нутро.
Пассажиров в троллейбусе не было, а холодно было почти так же, как и на улице. Леня добрался по раскачивающемуся салону до кабины водителя и вполне вежливо спросил его, как заплатить за проезд по маршруту и где находится улица Красных Партизан.
Водитель с непонятной ненавистью ответил, что деньги за проезд он не получает, а пассажиры должны компостировать талоны. Но талонов он тоже не продает, а продают их в газетных киосках. На Ленин резонный вопрос – что же делать? – водитель злорадно ответил, что раньше надо было думать, а вот теперь ужо придет контроль и так штрафанет, что не обрадуешься! А сам он, водитель, запросто может безбилетного Леню высадить, тем более что вот она, та самая улица Красных Партизан, о которой Леня и спрашивал.
Троллейбус вновь с болезненным скрипом распахнул едва не отвалившиеся двери, и Леня вышел на пустую заснеженную улицу.
Если бы не царившие в Улыбине холод и бесприютность, городок можно было бы назвать красивым. Вдоль улицы выстроились дружным строем уютные двухэтажные домики, возведенные согласно одному и тому же принципу – первый этаж был каменный, аккуратно оштукатуренный, второй – бревенчатый, обшитый вагонкой и выкрашенный какой-нибудь веселой краской, да еще и резные деревянные наличники украшали фасады. Возле каждого домика имелся небольшой садик, и Маркиз подумал, что в мае, когда расцветают в Улыбине яблони и вишни, здесь должно быть очень славно; но то – в мае, а сейчас, когда по улицам метет поземка и ветер воет что-то вроде очень тяжелого рока, единственное и непреодолимое желание, возникающее на кривых улыбинских улицах, – немедленно повеситься! К тому же наверняка в этих нарядных живописных домиках туалеты не предусмотрены проектом, и все удобства размещаются во дворе.
Леня тяжело вздохнул и побрел вдоль улицы Красных Партизан, отыскивая нужный номер дома.
Дом нашелся очень скоро, он был в точности таким же, как остальные, – с беленым каменным основанием и деревянным бутылочно-зеленым верхом, украшенным резными белыми наличниками. Леня подошел к воротам и решительно постучал в них кулаком.
Никакого ответа на этот стук не последовало. Переждав немного, Леня повторил эксперимент – с тем же нулевым результатом.
Тогда он изо всех сил ударил в ворота ногой.
Во дворе послышалось сонное недовольное ворчание, перешедшее затем в грозный басовитый лай. Еще через минуту послышались шаги, и хриплый мужской голос крикнул через забор:
– Ну чего ты стучишь? Чего стучишь? Я те постучу! Перебудил всех в такую рань!
– Хозяин, я только спросить хочу! – крикнул Леня, стараясь перекрыть собачий лай.
– Ничего нам не надо! Ничего не покупаем! – продолжал голос из-за забора. – Не уберешься прочь – Хусейна спущу!
С учетом злобного басовитого голоса собаки угроза была достаточно серьезной, и Маркиз как можно громче крикнул, надеясь, что хозяин не сразу перейдет от слов к делу:
– Я только хотел узнать: здесь Куренцовы не живут? Здесь раньше жили Куренцовы, Алевтина Егоровна, Лариса, Татьяна…
– Не знаю я никаких Курицыных! – орал хозяин за забором, все больше свирепея.
– Да не Курицыны, не Курицыны – Куренцовы! – надрывался Маркиз из последних сил.
