– А это-то ты откуда знаешь? – недоверчиво осведомилась Лола.
– Если бы он нашел деньги или драгоценности, ему не надо было тащить эти чемоданы, он вышел бы из квартиры налегке. А так ему пришлось набивать сумки шубами и другими объемными вещами…
Действительно, старичок, словно подтверждая Ленины слова, поднатужился и потащил чемоданы к оставленной по другую сторону дома машине.
Вдруг из-за угла выскочила коренастая тетка в синей форменной куртке с надписью «ВОХР» на рукаве.
– Стой, ворюга! – завопила она, бросаясь наперерез профессору и на бегу расстегивая болтающуюся на поясе кобуру. – Стой, стрелять буду! А я-то смотрю, вроде приличный человек, и не подумала на него! Хорошо, камера сработала!
– Вот, Лола, живая иллюстрация популярного тезиса, что воровать нехорошо! – проговорил Маркиз, с интересом наблюдая за развитием событий. – А особенно нехорошо воровать по мелочи, да при этом еще попадаться…
– Ага! – воскликнула Лола, блестя глазами. – Не ты ли только что расхваливал этого старого придурка, приводя его как пример ловкости и артистизма?
– Я был не прав, – коротко согласился Леня и вдруг выжал сцепление.
Тетка-охранница наконец расстегнула кобуру. Склифасович выронил чемоданы и собрался поднять руки, но вместо табельного оружия из кобуры выпал пакет с бутербродами.
– Стой, не уйдешь! – нисколько не смутившись, завопила тетка и прибавила ходу.
– Бросай чемодан, дед! – крикнул Склифасовичу Леня, подруливая к нему и распахивая заднюю дверцу своей машины.
– Ни за что! – выкрикнул тот и зашвырнул один из чемоданов на заднее сиденье.
– Попадешься, на себя пеняй, – рассердился Маркиз и начал набирать скорость.
– Стой, ворюга! – истошно вопила охранница и уже ухватилась за второй чемодан.
Только тогда Склифасович выпустил его из рук и впрыгнул в Ленину машину.
– Ну ты и упорный, – проговорил Леня, отрываясь от тетки.
– Дело принципа, – проговорил старик, отдышавшись. – Ни один день настоящего мастера не должен пройти впустую!
– Леня, зачем ты подобрал этого старого скупердяя? – поинтересовалась Лола.
– Ну, знаешь, в каком-то смысле мы с ним коллеги, и вообще, с детства уважаю старость. Хотя еще раз повторю – красть грешно! Вот зачем вы утащили у бедной женщины последнюю норковую шубу? – поинтересовался Маркиз, заметив мех, высунувшийся из приоткрывшегося чемодана.
– Последнюю? – возмущенно воскликнул «профессор». – Да у нее там этих шуб столько – грузовик подгонять нужно! И норковые, и собольи, и шиншилловые… Она и не заметит, что их стало меньше! А мне на старость пособие, так сказать, персональный пенсионный фонд!
– Вот видишь, Лола, – рассудительно проговорил Маркиз, – мы с господином Склифасовичем действительно почти коллеги! Он тоже обчищает только богатых!
– А откуда вы, молодой человек, знаете мое имя? – забеспокоился Склифасович.
– А вот это, уважаемый профессор, совсем другая история, как говаривал Ганс Христиан Андерсен! Лучше вы мне скажите – зачем вы регулярно посещаете доктора Неврозову?
– А что? – удивленно переспросил старик. – Имею право! В моем возрасте хорошие зубы – это залог здоровья! Кроме того, – он заметно смутился, – она такая приятная женщина, с ней можно поговорить об искусстве, об опере…
– С бормашиной во рту? – удивился Маркиз.
– Нет, отчего же, бывают перерывы… Кстати, вот здесь вы меня можете высадить. – И Склифасович подтянул к себе отбитый в неравном бою чемодан.
– Прощайте, милейший! – сказал Леня. – Жаль, что я так и не успел внушить вам мысль, что красть нехорошо. Но, как говорится, горбатого могила исправит!
– Типун вам на язык! – поспешно сказал фальшивый профессор. – Целую ручки даме!
– Еще чего! – фыркнула Лола.
У Лизы Канарейкиной было одно совершенно невинное увлечение.
Она любила мерить дорогую, красивую одежду.
Лиза приходила в какой-нибудь бутик или просто дорогой магазин на Невском, на Московском или на Литейном, брала со стоек несколько платьев и костюмов, удалялась в примерочную кабинку…
Только там она была счастлива.
Лиза надевала платье от Прадо или костюм от МаксМара, вертелась перед высоким зеркалом и представляла, что она – вовсе не она, то есть именно она, Лиза Канарейкина, но в то же время совсем другая девушка. Не скромная, бледная продавщица из круглосуточного магазина в спальном районе, а, допустим, диктор на телевидении или знаменитая певица. Ее узнают на улицах, ей аплодируют полные залы, у нее просят автографы, за ее спиной шепчутся: «Вы видели, кто это? Это Канарейкина! Как, неужели та самая Канарейкина?»
Или она замужем за крупным бизнесменом, у нее огромный загородный дом, роскошная машина, она устраивает великолепные приемы, приглашает на них известных, популярных людей… И носит только такие наряды – дорогие, красивые, модные.
Она смотрела на свою прежнюю одежду и чувствовала себя Царевной-лягушкой, сбросившей лягушачью кожу.
Ее короткое счастье обычно прерывали продавщицы.
Они тряслись над своим товаром, беспокоились, чтобы кто-нибудь не украл или не испортил его, и поэтому следили за невзрачной девицей, набравшей в примерочную кучу баснословно дорогих платьев.
– Девушка, ну как, что-нибудь подошло? – спрашивала продавщица, бесцеремонно заглядывая в кабинку.
Лизе приходилось сбрасывать очарование мечты и отвечать, пытаясь сохранить лицо:
– Ничего не подошло. Все безобразно велико.
– Тогда я заберу, – говорила продавщица с плохо скрытым презрением. – Это нужно другой покупательнице.
Никакой другой покупательницы в зале не было, но Лиза высокомерно кивала, переодевалась в свой скромненький дешевый костюмчик и покидала бутик с царственным выражением случайно заглянувшей на свалку аристократки.
И старалась больше не заходить в этот магазин.
К счастью, дорогих бутиков и магазинчиков в городе очень много, и можно ходить по ним долгие годы, ни разу не посещая один и тот же.
Вот и в этот день Лиза зашла в небольшой магазинчик на Владимирском проспекте, в котором не бывала еще ни разу.
И сразу же ее охватило знакомое волнение.
На хромированных стойках висели чудесные, фантастические вещи.
Ей хотелось коршуном броситься на эту роскошь, схватить ее в охапку и мерить, мерить, мерить… Но она придала своему лицу выражение пресыщенной скуки и медленно, неторопливо приблизилась к стойкам, двумя пальчиками прикоснулась к дивному платью из лиловой органзы на темной подкладке. В глаза бросился розовый ценник – восемьсот пятьдесят у. е.
Лиза сняла платье со стойки, прихватила чудесный пиджак от Армани, еще одно платье, костюм…
– Девушка, это очень дорогие вещи, – сквозь зубы проговорила продавщица, неслышно приблизившись и окинув Лизу презрительным взглядом.
– Других я не ношу, – отшила ее Лиза. – Надеюсь, вы принимаете карточки «Виза»?
– Разумеется, – продавщица немного сбавила тон.
Канарейкина любовно прижала к себе охапку одежды и великосветской походкой удалилась в примерочную.
– «Виза»! – вполголоса передразнила ее продавщица, подойдя к охраннику Константину. – Ведь все равно ни черта не купит! Ты видел, какой на ней свитер? Наверняка на рынке покупала!
– Ты за ней присматривай, Танька, – посоветовал охранник. – В прошлый вторник одна набрала одежды и срезала пуговицы с «Прадо», а там каждая по пятьдесят баксов… Гена клялся с девчонок высчитать!
– Что ты! – ужаснулась продавщица. – Хорошо не моя смена была!
В магазин вошла полная шатенка средних лет, довольно дорого, но безвкусно одетая. Продавщица посмотрела сквозь нее, как сквозь прозрачный предмет. Женщинам старше тридцати лет в ее мире просто не было места.
– А ты знаешь, что Марго замуж выходит? – сообщил хорошо информированный Константин.
– Да ты что! – поразилась продавщица. – Быть не может! Вот нахалка, и ведь даже не намекнула! А за кого?
Лиза Канарейкина оглядела выбранную одежду и даже облизнулась, предвкушая удовольствие. С чего начать? С лилового платья или с терракотового костюма? Пожалуй, с платья, это сразу создаст в душе ощущение праздника…
Но сначала – снять свою ужасную, дешевую одежду! Эту лягушачью кожу, которая превращает ее в ничтожество, в пустое место!
Лиза потянула через голову свой серенький китайский свитер и на какое-то время ослепла. Поэтому она не заметила, как занавеска примерочной кабинки отодвинулась и показалась полная рука в старомодной тонкой перчатке. Рука сжимала серебристый баллончик с надписью на каком-то восточном языке. С легким шипением из баллончика вырвалась струя бесцветной жидкости, и рука в перчатке исчезла.
Лиза отложила свитер и потянулась за платьем.
И тут же из ее горла вырвался крик ужаса.
Платье, дивное платье стоимостью восемьсот пятьдесят у. е. на самом видном месте было разъедено какой-то кислотой или щелочью. На лиловой ткани красовалась огромная дыра с неровными рваными краями.
